На мне снова была его рубашка, но другая. Ту он забрал. Она даже немного пахла ещё его парфюмом.

Мне надо было выйти. Но я так не хотел.

Выдохнув, скомкав бумажку и засунув её вместе с рукой в карман, я вышел из палаты, захватив пакетик с таблетками, посмотрев через плечо на постель. Тут было так спокойно. Больно, конечно, панических атак куча была, кошмары были, но спокойно. Именно в своем одиночестве и возможности молчать.

Я не стал пользоваться лифтом. Медленно спускаясь по лестнице, я шел чуть дыша, ощущая спиной как удары чужие взгляды. Будто бы все они видели то, что у меня под одеждой. Хотя рубашка была застегнута, манжеты на рукавах — тоже. Только бледный шрам на скуле. Никто ничего не видел, но я будто бы был уверен, что все они — до единого — видели те записи. Знали, что я не человек. Я кусок мяса.

Когда я спустился, ещё издали увидел Азирафеля, сидящего в телефоне. Я осознал, что перестал дышать вообще. Моя осанка была настолько прямой, что даже поясница начала болеть

Делай шаг. Сделай. Всё в порядке. Он не злится, он не считает тебя мусором, ему не противно. Он любит тебя.

Так?

Я не знал.

Я сделал ещё один шаг вперед, и словил на себя взгляд какой-то медсестры. Она улыбнулась мне. И я увидел на ней только полное отвращение и жалость. Будто бы она тоже видела. Нет, не просто видела, будто бы она там тоже была.

— Кроули!

Я повернул оловянную шею, заметив улыбающееся лицо Азирафеля. Он выпрямился и спешно подошел ко мне.

— Ты как? Хорошо себя чувствуешь?

Я кивнул и пошел вперед, уперевшись взглядом в пол. Ноги держали меня с трудом, и пол плыл. Азирафель заметил то, что я, наверное, шел не очень устойчиво или просто шатался, и он взял меня под локоть.

— Я взял твою машину, ты не против? Хочешь сам повести? Это бентли, я отвез её в ремонт и забрал. Как новенькая! Поведешь?

Я отрицательно покачал головой, всё пялясь в пол. У самого выхода я заметил себя в отражении дверей. Эти ушедшие почти десять килограммов действительно очень сильно на мне отразились. Ещё худее, ещё острее. Я как кинжал. Как лезвие. Так почему Азирафель мог меня трогать?

Только несколько секунду погодя заметил, что я просто застыл у этого отражения с истинным ужасом пялясь на это. Я ни разу не видел себя в полный рост за всё это время.

Азирафель сказал мне:

— Не знаю, что там видишь ты, но я вижу только одного красивого, высокого, очень сильного мужчину.

Вранье. Неправда.

Нет красоты, нет силы. Только кости и немое бессилие. Отвращение и мерзость. Я отвернулся и быстрым шагом пошел вперед, ощущая, что сердце забилось сильнее. Ну, нет, не хватало ещё и паническую атаку здесь словить при всех.

Азирафель пошел со мной. Молча мы вышли на стоянку. Точнее, он что-то говорил, но из-за шума в ушах я не мог разобрать.

Он открыл перед мной дверь, и бентли действительно выглядела как новенькая. Будто я не угробил её более месяца назад.

В салоне пахло все тем же. Немного чистящими средством, но свои нотки я узнал. Это меня почему-то успокоило. Будто бы не было этих ужасных недель, будто бы вообще ничего не было. Всё было хорошо, я был в себе, и все было как раньше.

Азирафель сел на водительское и сказал мне:

— Пристегнись, дорогой, за рулем сегодня я, так что и правила мои, — он улыбнулся, а я послушался его без всяких перипетий. Мне показалось, что он даже грустно выдохнул. Обычно я его не слушаюсь и не застегиваю ремень. Хотя и не часто такое было, что бы он был у руля, а не я. — Анафема настояла на том, чтобы тебя выписали.

Я кивнул. Да, она правильно сделала: внешний мир ведь не изменился. Всё было как прежде. Всё как раньше. Она хотела, чтобы я увидел, что всё продолжает жить. Люди улыбаются, дети смеются. Всё было нормально.

Даже то, что Азирафель…

— Ты всё ещё любишь меня? — тихо спросил я, и он сначала подскочил от удивления, а потом показался мне обиженным. Он завел машину, нахмурившись.

— В смысле «все ещё»? Я всегда тебя любил. И сейчас тебя люблю. Завтра тоже буду любить. Возможно, даже ещё сильнее.

— Даже вот таким?

— Каким «вот таким»? Я вижу перед собой Кроули, который просто устал и просит нас не идти в Ритц, а посидеть дома с вином. А что, разве это не так?

…по-прежнему любил меня.

Наверное, он следовал совету Анафемы.

Покажи ему, что всё по-прежнему живо. Всё идет таким же чередом, что и раньше. Никто и ничего не умерло. Всё продолжает жить, и в мире ничего не поменялось.

Выйдя оттуда, я смог увидеть, что, в общем-то, мир не разрушен.

— Можно взять тебя за руку?

Я повременил с ответом. Уставился на дорогу, а потом медленно кивнул. Он аккуратно убрал одну руку с руля, на ощупь найдя мою и переплетая наши пальцы. Лично мои меня не очень слушались. Точнее отдельных два индивида, но, в общем-то, я впервые подумал о том, что я не испугался касания, мне не стало страшно или мерзко.

Мир продолжал быть таким, каким он был всегда.

ломался только я.

***

Первой недели будто не было. Дома, кстати, у него не было ни ножей, ни лезвий. Не знаю, куда он это всё попрятал, но я даже не особо искал.

Большую часть времени я спал, или делал вид, что сплю, и только ближе к вечеру Азирафель буквально вытаскивал меня прогуляться, чтобы мой мозг не покрылся плесенью. Первые пять дней мы ходили молча, только Азирафель что-то рассказывал.

На шестой я спросил, как дела у Гавриила. Что-то надорвалось у меня в грудной клетке от этого вопроса, но радостное лицо Азирафеля в миг всё исправило. За сутки до этого Азирафелю звонила Анафема. Как я понял, она уточнила, в каком я состоянии и решила, что я могу пока побыть без сеансов. Азирафель контролировал, чтобы я пил все таблетки. Первую неделю, из-за усталости и сонливости я забил на них, решив, что это просто паранойя и вообще мне все привиделось. Я был сонный, у меня не было сил, и я просто пил это и пил. А в один момент все-таки загуглил. Да, это были транквилизаторы убойного действия. Хотите сделать из человека овоща — самое то. Я не придал этому какое-то большое значение, но пить их перестал. Азирафель совал мне утром, а я прятал их за щеку. В отличие от медсестры он не лез в мой рот. Потом смывал их в унитаз. Буквально на утро следующего дня я проснулся без головной боли, которая обычно всегда меня сопровождала. И чувство усталости было чуть меньше. Я опять не придал этому значения — видимо, мой мозг ещё долго будет отходить от всего, чем меня накачали. Мне нужно время. И совсем немного отдохнуть.

На девятый Азирафель полдня ходил нервным, и я даже спросил, всё ли нормально.

Он посмотрел на меня, и я понял, что он хотел мне что-то сказать. Я поставил на паузу фильм, который смотрел, хотя, на самом деле, я не особо вникал в сюжет. Нет, я слушал и даже слышал, чтобы отвлечься от всех мыслей, но все как-то ускользало от меня.

Он сел рядом со мной, посмотрел мне в глаза и сказал: