— Ваш отец, наверное, тоже был очень красив, как вы? Или вы в мать?

— Не знаю.

Мне нужно совсем немного времени, чтобы прийти в себе. Я по-прежнему дышал, а сердце колотилось в глотке, не давая мне нормально говорить. Голова кружилась. А я всё вспоминал, как прятался под кроватью, как видел ботинки своего отца и как задерживал дыхание, лишь бы меня не нашли. Как он схватил меня за ногу и тряхнул так, что, казалось, даже мозги в черепе дернулись.

В моей голове все мелькали моменты. Моменты того, как мы с сестрой случайно разбили чайный сервис. Как он отвел мою сестру в комнату, а меня заставил голыми ногами, в одних носках, разбить все окончательно. На мелкие осколки. Как потом повалил на это спиной и бил меня ногами. А стекло впивались в спину, резало, врезалось, вдавливалось под кожу.

На скатерть продолжала капать кровь. Мои руки были бледными, и я знать не знал, были ли они по-настоящему бледными.

В ушах стоял шум. До меня донесся голос Альфреда:

— Наверное, в вашей семье все были красивыми. У вас необычная внешность, но, ох, простите, тавтология, красивая. Худоба всегда была лучшим украшением для любого. Знаете, я, на самом деле, не был доволен внешностью ни Гавриила, ни Азирафеля. Гавриил был слишком маскулинным, Азирафель — слишком мягким. Я так бы хотел ребенка вроде вас. Но, увы, — он, вроде, выдохнул. Я все сидел, оперевшись о свою руку, и пялился, как крови становится так много, что я не вижу белого цвета. Не вижу даже своей тарелки. В голове жужжит. Тошнило. В голове звенело и весь мир сходил с ума. — Ваш отец, наверное, где-то глубоко внутри просто вам завидовал?

Откуда я знаю, черт. Я даже не мог думать. Я только мог видеть куски воспоминаний в моей голове. Битое стекло, кожаный ремень, удары, ломание костей и вывих суставов. Столько всего, что может подсунуть мне мое сознание, пока я дышу, но чувствую только страх, ужас и горечь.

— В такой зависти отцы часто насилуют своих детей. Ну, я говорю о сексуальном насилии.

Нет-нет-нет. Заткнись. Умоляю, замолкни. Нет, не это. Только не это.

— Меня это обошло, а вас?

Я не знаю, почему, но из моей глотки вырвалось:

— Нет.

Правда.

То, что ты никому об этом не говоришь, не значит, что этого не было.

нет-нет-нет.

Никаких гребаных воспоминаний. Выдохни, умоляю, выдохни…

В моей голове обрывками сменялись воспоминания. Вот и посеревшее постельное белье, воняющее хлоркой. И мое лицо, вдавливаемое туда. И невозможность дышать. И член отца.

Никто не хочет думать о члене своего отца.

Я понял, что начал задыхаться, когда все это лезло из моей головы, когда воспоминания заполнили череп до того, что мне казалось, он сейчас взорвется.

— Мистер Кроули, вам нужна помощь?

Я с трудом поднял взгляд на него. Весь стол был в крови и ошметках чего-то, что было живым. Даже костюм и лицо Альфреда было в крови. Перед глазами мелькали мушки, вспыхивали черные пятна.

С трудом я сказал:

— Где у вас туалет?

— Фред тебе проведет. Фред?! Займись этим.

Займись этим? Займись чем?

Я не успел встать (на самом деле вставал я крайне медленно, потому что ноги не держали, голова кружилась, ещё и вспотел, черт возьми), как кто-то положил руку на мое плечо. Я обернулся. Увидел чьё-то лицо, и сразу за ним — ничего. Только ощущение того, как я больно ударяюсь головой о край стола, не удержав весь свой, как мне казалось, огромный вес на ногах.

***

Я не успел открыть глаза, как ощутил, что захлебываюсь собственной кровью. Казалось, только поэтому я пришел в себя. Я дернул головой в непонятном мне направлении, и ощутил, как теплая и влажная кровь полилась куда-то на мои ноги. Во рту её было столько, что она едва в глотку не заливалась. Возможно, и заливалась. По всему пищеводу стоял мерзкий налет ржавчины. Ещё он болел. Мне подумалось, что, возможно, меня тошнило или что-то вроде — от антидота.

Я провел языком по ряду зубов и поморщился. Справа моляра просто не было, слева был мерзкий острый осколок, который пульсировал и болел от слабого движение челюстью. Я открыл глаза, сплюнул в лужу крови меж моих ног и на моих штанах. Вся рубашка была липкая от пота, глаза застилала неясная пелена.

Болело всё. Тошнило. Кружилась и звенело в голове. Ощущение было предобморочным, но я явно не собирался терять сознание. Что очень жаль. Руки были завязаны спереди, ноги вообще ничем не были связаны. Я так легко мог встать и уйти?

Подняв голову я понял, что нет, не мог.

На меня смотрел какой-то мужик из охраны. Это он мне зубы подправил?

Рот больше не наполнялся кровью, из-за чего я подумал о том, что, видимо, все что могло вытечь уже вытекло. Но голова кружилась и трещала.

Болела глотка. Видимо, меня реально тошнило. Я знаю, как болит горло после длительной тошноты. Сколько прошло? Сутки? Двое? Меня избивали до этого или прошло всего пару минут и этот парень привел меня в чувства парочкой ударов?

Я пялился на него. Он кивнул сам себе и резко вышел. Помещение было темным, плохо освещенным, поэтому я не мог толком ничего разглядеть. Я дернул ногой и услышал звон железа. Я опустил голову. Моя нога была на цепи.

Острый приступ паники снова ударил в затылок так, что голова закружилась сильнее. Перед моими глазами засверкали моменты в том подвале, когда я не помог тем девушкам.

Такое же сейчас будет со мной? Сколько это будет продолжаться? Меня в конце убьют или выпустят на свободу без памяти? Так же, как это делал мой отец?

Я ощутил, как сердце снова билось под самой глоткой, перед глазами всё плыло, тошнило, шатало. Казалось, что я вот-вот снова отключусь, свалюсь с этого стула и сломаю шею. Нет, нельзя сломать шею с такого маленького расстояния. В теории, если сильно себя убедить, то можно сломать шею себе самому. Я могу это сделать, так? Прямо сейчас…

Дверь открылась. Никакого резкого света, только очень блеклый и аккуратный. Первые секунды мой мозг упорно видел в силуэте моего биологического отца. С налитыми кровью глазами и подрагивающими веками, широко раскрытыми, бешеными — как и у любого шизофреника. Мозг рисовал то кнут в его руках, то плеть, то битую бутылку.

Потом я увидел Альфреда. Я ощущал тремор на руках, как даже ноги дрожали, зубы стучали друг от друга. Сводило что-то глубоко внутри, будто кишки выворачивались. Я был весь поту и собственной крови. И я пялился на него как на отца. Биологического отца.

— Я перестарался с дозой? — спросил он сам у себя, склонив голову на бок.

— С чем?

Я спросил это. Точно спросил. Произнес вслух. Но слов не прозвучало. Не потому, что у меня стоял шум в ушах. Я сказал это слишком тихо, потому что громче не мог.

Альфред улыбнулся и обошел меня. Оглядел. Я мог, в перспективе, на него кинуться, но едва ли смог бы сделать хоть что-то. Я был уверен, что если только встану, то тут же грохнусь. Что он мне дал, черт возьми?