Мы не могли притвориться вечно хотя бы потому, что мы делали это постоянно.

После небольшой паузы, Азирафель спросил:

— Ты смог бы мне нормально это объяснить?

— Почему я считаю, что большинство людей сами выбирают для себя культурное обнищание?

— Кроули, я не об этом.

Я кивнул. Конечно же я понимаю, что не об этом. Мы дошли до того, о чем мечтали, но только сейчас я понял, что никто из нас не хотел этого.

Хотел чего?

Мы всегда стермились к подобному, но счастье всегда было возле нас в те моменты, когда мы не думали о нем. Чтобы быть счастливым нужны усилия. А чтобы быть депрессивным мудилой достаточно просто быть мной. То есть вообще ничего делать не надо.

Поэтому люди пришли к культурному выгоранию. Произведения классики кажутся им слишком сложными. Альтернативная литература это действительно альтернатива. Альтернатива чему-то стоящему.

Мы все просто притворяемся, что нам это все нравится, на самом деле мы просто не хотим стараться.

— Всё было же.. нормально. Разве не так? Мы…

жили душа в душу. Ага.

Он не сказал этого вслух, но я понимал о чем. Он просто продолжил:

— Так что мы сделали не так? Что пошло неправильно? Когда? — Азирафель просто хотел свои законные ответы, потому что он не понимал. В этом его проблема. Когда я не понимаю — я просто не думаю об этом. Он предпочитает раскопать до такого состояния, когда на руках от черенка лопаты не останется ничего, кроме кровавого мессива. Правда всегда фантастически болезненна, поэтому я предпочитал обманывать самого себя. Потому что сейчас я честен, и это не очень-то и приятно.

— Азирафель, я думал об этом слишком долго, но так ничего и не понял.

— Так давай попробуем вместе. Мне кажется, что единственное, к чему мы пришли — это разрушение. Я думал, что это логичный финал всего, что происходило, но я чувствую, что тебе нужно другое. Что?

Я уставился на него.

Это то, о чем я Вам говорил недавно. Дело всего-то в постановке предложения. Прочитайте это ещё раз. То, как он это сказал.

«тебе хочется другого».

Об этом так же говорила Анафема.

Переложи ответственности на другого, сделай вид, что тебя все устраивает, заставь другого двигаться.

Это не сработает.

Не сработало тогда, не сработает и сейчас. Не на мне.

— Мне нужен ты. Я уже это говорил. И это правда.

— В каком смысле, черт возьми? Мы всегда были… рядом. Почему ты решил привести к этому?

«почему ты решил»

Он просто хотел сделать вид, что не принимал в этом никакого участия. Мне надо сделать вид, что я ничего не услышал, но он продолжает пользоваться своими полицейскими штучками. Он хочет узнать от меня что-то ещё хуже правды.

Истину.

— Просто расскажи мне, что произошло после того ужина. Тогда всё было хорошо. Ты говоришь, что я нужен тебе, но ты…

— Я? Хорошо, я. А ты?

— Что я? Если я делаю что-то не так, то скажи мне.

Ага. Это не полицейские штучки.

Это тоже просто правда. Он все делал правильно. Он оставался самим собой, он даже почти был честен со мной. Неужели вина действительно на мне? Я не чувствую, но я осознаю, что мне надо что-то сделать, пока это не разрушилось к хренам. Я это построил, мне это и чинить. Азирафель прав.

даже если это тупая полицейская штучка?

Ага. Даже если это она.

— Всё так, — сказал на выдохе я, опустив взгляд в свою уже давно пустую тарелку. Когда еда кончилась, ты должен взять новую, или пойти отдохнуть, или по ещё каким-то делам. Нет смысла просто сидеть над пустой тарелкой, надеясь, что она наполнится вновь. — Я… Слушай, пытался объясниться Анафеме, но в итоге только больше запутался. Я не вижу здесь особого смысла.

— Возможно, я увижу.

Я не ответил. Он просто сидел и смотрел на меня этим самым взглядом, который заставляет ощущать на себе вину за всех жертв второй мировой. И первой мировой. И вообще всех воин. Не то чтобы на мне это действительно работало, но это всё равно неуютно. Каким бы конченным ты не был, сидеть на игле такое себе удовольствие. Если ты не мазохист, разумеется, хотя и у тех, наверное, есть какие-то установки и правила.

— Мне кажется, я просто устал.

скажи правду.

скажи так, как оно есть.

скажи.

Но я не могу.

— Я не хочу называть это чувство хоть как-то, потому что у него нет названия. Наверное, что-то такое ты бы чувствовал, если бы с кем-нибудь долго встречался, был в нездоровых отношениях, а потом тебя бросили. А ты остался стоять и думать, что там тебе было лучше, чем здесь, одному, — я говорил об одержимости.

— Знаешь, кажется, я понимаю это достаточно хорошо.

полицейские штучки.

Я покачал головой.

— Сначала я думал, что ты умер. Не спрашивай. Потом, что ты меня послал нахер. Потому все опять устаканилось. Потом я просыпаюсь и просто: ничего. Чувство, что я вообще отшельник какой-то и у меня никого нет хоть в каком смысле. Потом я узнал, что это через тебя были те убийства. Потом о том, что наша дружба была запланирована. И всё это за такое короткое время. Я просто устал. Дело не в том, что мои чувства — какие бы они ни были — поменялись, нет, они остались теми же. Просто я…

устал притворяться…

— Устал притворяться.

Он смотрел на меня, кажется, даже не моргая, и мерзкая тишина давила на мои нервы и плечи. Будто бы за каждую секунду жуткой тишины расстреливали детей. Взрывали школы и детские сады. А я сидел и молчал, потому что сказать больше нечего.

— Я просто психопат, Азирафель. Мы не умеем любить. В конце концов, я признался в этом тебе раз, и это был не ты. И Рафаэль не поверил. Знаешь, почему? Потому что он все это знал, и не нуждался во лжи.

— Просто, я думал о том, как бы все могло бы…

— Не говори мне о том, как бы могло быть, если бы я продолжал это делать. Мои чувства на месте. Хотя нет, это не чувство. Это мой базовый инстинкт. Мне нужен ты, потому что ты чувствуешь то, чего я не могу чувствовать.

Всё дело в формулировке.

— На самом деле, знаешь, на что был похож тот миг между моим осознанием, кто был за этими убийствами, нашей подставной дружбой и моментом, когда ты рассказал мне правду? Будто бы ты собрал меня, разобрал и снова собрал. Но что-то забыл положить.

— Это не я забыл. Это ты понял, что то, что ты видел — это не целый образ. Это симбиоз. Тебе это не нравится, да?

— Не спрашивай у меня. Я — не знаю. Знаешь, я могу сказать кучу слов, которые покажутся тебе приятными. И всё это будет правдой. Ты мне нужен. Правда. Я хочу тебя больше всего на свете. Правда. Я бы не позволил никому тебя у меня отобрать. Правда. Но разве заменит это то, что ты хочешь услышать от меня? Ты хочешь взаимности, а я могу дать тебе свою маниакальность, свою одержимость тобой. Но сам подумай: не это ли ты любил всю свою жизнь? Я всегда был таким. Может, я слишком много врал, но если Рафаэль все видел, то я не понимаю, почему не смог увидеть ты.