— Без понятия. Наверное, если задержусь, иди домой. Постараюсь побыстрее.

Он кивнул и огляделся в поиске места, где можно убить время. Под такое же напряженное молчание мы и разошлись в разные стороны. Раздосадованно почесав затылок, я зашел в здание. Консьерж просто пропустил меня, ничего не спросив, и я неторопливо пошел вперед, вызывая лифт.

Сколько Босс уже в Лондоне? Почти две недели? Он никогда на столько здесь обычно не задерживался. Из-за осознания причины стало неловко, но не настолько, чтобы хотя бы реально ощутить это.

Дверь снова была открыта, будто бы он меня ждал. Было очень светло, что даже поморщиться хотелось, чтобы иметь возможность разглядеть комнату в более-менее нормальных очертаниях.

Он спустился с лестницы, снова выглядевший идеальным. Я вспомнил о времени, когда мне тоже каким-то образом удавалось все время быть одетым в хорошую одежду, с уложенной прической и не помятым. Золотые времена были…

— Доброе утро. Вы не спали?

— Имея тебя в штабе можно вообще забыть о здоровом сне, — сказал он, остановившись на пятой ступеньке, засунув руки в карманы, пялясь на меня.

— Прежде чем мы начнем делать хрен знает что, можно воспользоваться ванной?

Он кивнул и прошел вперед. Перед тем, как я успел закрыть за собой дверь в такую нужную мне комнату, я услышал:

— Кофе будешь?

— Мг, без сахара. Спасибо.

Я действительно не был против кофе.

Через хрен знает сколько (я не следил за временем, мне вообще все равно было) я привел себя в нормальный вид. Уложил волосы (мне не привыкать трогать чужой фен для этих дел), умыл лицо, нарыл даже ополаскиватель для рта и его тоже использовал по назначению (слушайте, нет, вы не можете укорять меня в чем бы то ни было, у меня во рту будто бы свиньи провели месяц с хером, я не мог это терпеть).

Приспустив рубашку, я обнаружил, что вся спина выглядела ужасно. Если не синяк, значит, ссадина. Локти и плечи — та же самая история. Я хмыкнул, как будто бы я мог ожидать чего-то другого. Рубашка тоже выглядела отвратно — хоть у Босса проси свежую.

Решив, что ничего лучше с собой я уже не сделаю, я вернулся к цивилизации в более-менее приемлемом виде.

— Я думал, ты там утопился, — он стоял привалившись к барной стойке, что-то читая в телефоне. Рядом стояло две чашки кофе. Одна — наполовину пустая. — Знаешь, у меня женщина меньше времени там проводит, когда идет мыться.

— Я так полагаю, ваша женщина не ебанат вроде меня, поэтому она не выпрыгивает из машины на ходу, и ей не нужно пытаться сделать из своего лица что-то похожее на лицо, а не на жопу из кустов, — я встал буквально рядом, взяв чашку с кофе. Он вскинул бровь. — Стойте, у вас есть женщина. Где?

— В смысле, где? Мне больше интересно, почему ты выпрыгнул из машины на ходу. Мне кажется, это куда интереснее, нет?

Я пожал плечами.

— Форс-мажор. Оказывается, я запихнул в свою машину чемодан со взрывчаткой. Спросите меня, зачем, и я скажу, что понятия не имею. Не знаю, кому она изначально предназначалась, но я на него явно очень зол, — я прервался на то, чтобы глотнуть кофе. — Жизнь так интересна, когда понаделал хуйни, о которой не имеешь никакого понятия. Расскажите мне немного об этой хуйне?

— Опять твой голос, когда ты что-то узнал, и теперь хочешь, чтобы все тебе всё объяснили, — он тяжело выдохнул и вздернул голову, отрываясь от своего телефона, заблокировав его, он повернулся ко мне, вздернув бровь.

— Я не виноват, что именно со мной вам надо было изъебнуться.

— Вероятно потому, что ты стоил этого?..

— Могу поспорить, что вы жалеете об этом сейчас, — снова присосавшись к кружке, сказал я, поведя бровью.

— Нет, — он пожал плечами и выдохнул, развернувшись всем корпусом ко мне, оперевшись о стойку и сложив руки на груди. — Не жалею. Ещё вопросы?

— Так это вы упросили усыновить меня? Как и главное нахуя? Слушайте, это звучало нормально, когда вы сказали, что вам про меня рассказал мой отец, а вот то, что это вы рассказали моему будущему отцу обо мне — вот это звучит странно. Какого хуя вы со мной носились так, будто вы… черт, даже не знаю, с чем сравнить! Мне просто интересно, ладно? Я не возмущен и не…

— Ты всегда возмущен.

— Нет.

— Да.

— Ладно, может быть, но все-таки?..

Он тяжело выдохнул и потер лицо ладонями.

— Ты даже представить себе не можешь, насколько это незначительная хуйня, ладно? В этом нет буквально ничего. Я делаю это всю жизнь. Когда ещё не заправлял этим всем, я искал людей со стороны — тех, с кем будет удобно работать, кого можно подстраивать под это все, затачивать. Как думаешь, с кем удобнее ужиться: с личностью с уже своим характером или ребенком, которого ещё можно под что-то подстроить? Я работал с теми, кто пришел сюда по связям, и это такая скука, потому что у них и половины того энтузиазма нет, сколько есть у реальных психопатов, обиженных жизнью. Это тот случай, когда тренированная псина уступает дворняжке. Ты был хреновым дворнягой, который никому не сдался, но я нашел тебя не просто так. Я пришел на слухи о том, что какой-то ребенок совсем разбушевался в одном из самых бедных районов. О тебе говорили, как о человеке, который пока что просто не может понять все страдания жертвы, но я знал, что ты всё прекрасно понимал, более того — тебе нравилось. Я знаю, что такое жить на улице, я знаю, что значит вырасти садистом из-за отца ебаната, и я знал, что ты чувствовал то же, что и я в детстве. А я понимал, что творится в голове у подобных людей. Слушай, Энтони, если тебя это успокоит, то ты превзошел мои ожидания, но да — я нашел тебя заранее. И какое-то время я искал о тебе информацию. И если тебе интересно, то даже то, что ты оказался в детском доме — это тоже моя работа.

Пауза.

Мне осталось надеяться, что это не с его подачек меня отец все возможное время ногами по почкам бил. Я моргнул и сделал один большой глоток. Поморщился немного и снова уставился в Босса.

— Как?

— Я договорился с отделом полиции вашего района, чтобы мне сообщили, когда твой отец или ты там окажутся на серьезных основаниях. Что твоя сестра сказала по поводу детского дома? Если что-то знала.

— Не помню, честно. У меня… провалы в такой долгосрочной памяти из-за наркотиков. Иногда мне кажется, что я помню то, чего не было, и… вроде, что отец как-то отвертелся, но на него повесили употребление и хранение наркотиков, или угон, или кража, не помню, но мать выплатила бешеный залог, и у них не осталось денег на… меня.

Босс кивнул. Он сказал:

— Хорошая версия. Мне нравится. А на самом деле я приехал туда в тот же вечер, и договорился с ним о том, что либо он отказывается от тебя, либо его лишают родительских прав с дальнейшей оглаской обо всем этом. Вот и весь драматизм, Энтони. Его тут нет.

— Кроме того, что вы ходили по улицам и думали: о, вот ему я испорчу жизнь.

— Ты думаешь, что вообще дожил бы до этого возраста, если бы я тебя не забрал? Я спас тебя. Тебя бы твой отец в один из вечеров просто убил. Ты ему был не нужен, но был человек, который хотел тебя. И этот человек — я. Мою схему никто не одобрял, потому что это опасно, но ты, Кроули, надрал задницу всем. Даже немного мне. И я понял это сразу, как только получил все дела по убийствам в вашем районе, и я сразу смог отделить твою работу от чужой. И ты не не понимал чужие страдания. Ты их знал, но даже тогда ты думал, что им не так больно, как тебе. И ты до сих пор это делаешь. Пытаешься показать кому-то ту боль, что знал ты. Язык боли, на котором ты говоришь, стал рычагом к власти. Именно боль мотивировала тебя становиться сильнее, умнее и хитрее. Я ни разу в тебе не разочаровался.