— Каждый сеанс.

— Ты ведь знаешь, что это из-за них. Твоя депрессия, твоя паранойя и галлюцинации. Ты ведь… как ты пил гребаные антидепрессанты?

— Ну… вставал утром, закидывался чем-нибудь, потом обезболивающее, потом они.

— А потом у тебя всё обострялось. Мне получилось более-менее облегчить твою депрессию, только когда ты был полгода в завязке. Ты просто не позволяешь тебя вылечить. Ты продолжаешь употреблять и употреблять. Зачем?

— Я не хочу об этом говорить.

Мне показалось, что сейчас она снова разрыдается, но она просто улыбнулась, покачала головой и издала истеричный смешок. Отчаянный.

— Умирать сейчас я точно не собираюсь. Это желание сейчас ничуть не больше, чем в любой другой день до этого. Я всегда сдохнуть хотел, но сейчас я нашел чуть больше сил, чтобы терпеть. Из-за Азирафеля. Я не могу сказать, что это любовь, но…

— Это психопатия. Тебе нужно это как социопату и психопату. Просто ты здраво оцениваешь ситуацию, и понимаешь, что так, как тебя любит Азирафель, тебя не полюбит никто. А он, видимо, очень и очень тебя любит. Но какая разница, придешь ты к этому сегодня или завтра, если ты все равно это сделаешь. По тебе это видно, черт возьми, всегда было видно. Почему ты просто не бросишь наркотики?

— Я пробовал. Раз пять, если не больше. Анафема, сколько мы с тобой работаем? Семь лет? Восемь? Ты знаешь, к чему меня приучил мой отец. Я не знаю твоего языка, не знаю языка Азирафеля. Я знаю только язык боли. На нем со мной надо разговорить, иначе ваши слова не имеют веса. Я не знаю, что со мной нужно сделать, чтобы я услышал. Избивать, ломать пальцы, отрезать по кускам части тела, пересаживать почки или вырезать гланды без анестезии, кормить меня битым стеклом или втаптывать в него, выкалывать глаза или пускать по кругу сутки напролет. Так я смогу понять. Мой отец меня к этом приучил. Что в этой жизни есть только боль, и только она имеет вес. Это единственное обстоятельство, которое может быть для меня в жизни. Боль. Моя и чужая. Потому что я психопат, да, черт возьми, психопат с ПТСР. Но сегодня я не умру. Сеансы продолжатся, все такое. Буду ныть и делать вид, что хочу излечиться. Но не от чего лечить. Ты не можешь просто стереть мою личность. А только так я смогу излечиться.

После моей речи она попросила виски. Пять минут мы молчали, пока она пила.

Она знала все это и без моих слов. Но одно дело знать, другое — слышать. Я знаю разницу.

Когда она собралась уходить, чтобы успеть к своему клиенту, она сказала, глядя через плечо:

— Я рада, что ты собираешься ещё немного побыть среди нас. Я знаю, тебе может быть неуютно, но…

Она пожала плечами.

Правда. Мертвецам всегда будет неудобно среди живых людей. Как бы хорошо я не прикидывался живым.

(было бы смешно, если бы в конце всей это истории у меня бы сгнила и слезла кожа, голова слетела набекрень и я стал бы жрать чужие мозги; все бы закончилось и началось апокалипсисом, черт возьми, это бы сошло за крутой блокбастер)

— Мне просто надо кое с чем разобраться. Так много с чем мне надо разобраться.

Она кивнула.

В любом случае, она поняла то, что я имел в виду.

Она ушла. Я проверил свой телефон. Джеб ответил мне. Отправил время и адрес. Эти люди очень любили кафешки, и, надеюсь, это будет по-приятнее.

Я снова постарался уложить волосы. В этот раз все вышло чуть лучше.

Я снял некоторые пластыри с лица, заметив, что кожа под ними была нормальной. Я не знал, насколько это было хорошей идей, но мне не очень почему-то хотелось ходить по улице со всем этим. В общем-то, ситуацию это лучше не сделало, и я по-прежнему выглядел так. Как хорошо замаскированный зомби.

***

Кафе оказалось чуть более приличным, и, на самом деле, это была просто кофейня с почти пустой террасой. Я был этому рад, и я даже заказал кофе. Купив газету на кой-то черт, видимо, надеясь снова увидеть что-то о себе, я сел за один из дальних столиков, перелистывая страницы. Я залез на страницу с гороскопами. Сегодня мне обещали пять по пятибалльной шкале в бизнесе.

Скорпион: Благоприятный день для заключения сделок, обсуждения вопросов, касающихся каких-то бизнес-проектов, долгосрочного сотрудничества. Найти общий язык с близкими оказывается сложнее, чем с теми, кого вы едва знаете. Могут вспоминаться давние обиды, это отнюдь не упрощает общения. Но большинству представителей знака удается избежать конфликтов и ссор, сохранить мир.

Я задумался. Я не верю во все это, потому что у меня просто нет времени в это верить, но тот гороскоп, что читал мне Юсуф, он, на удивление, подошел. Старые обиды и друзья.

Я снова посмотрел на свой гороскоп.

Опять что-то про давние обиды, сложный язык с близкими и конфликты. Это похоже на меня, да, знаете.

Рядом со мной послышался шорох. Кто-то сел на стул. Я поднял голову и вздернул бровь (единственная бровь на которой ничего не было).

— Привет, Гавриил, какими судьбами? Не то чтобы я тебе не рад, — я перелистнул страницу, выйдя на новости про политику, — но у меня важная встреча, и… Стой.

Я снова посмотрел на него и проморгался. Он улыбнулся мне и все в моей голове пришло в целостный вид.

Внезапно в мою голову врезались вспоминания. Темно и сыро. Я стоял под фонарем и скрипел зубами. Рядом со мной стоял силуэт — конкретно этот силуэт — и что-то мне объяснял. Я ощущал себя очень злым.

— Подожди, какого хера? — я отложил газету и нахмурился.

Гавриил сидел прямо передо мной в своем шикарном костюме, со своим шикарным телом и лицом. Не подумайте превратно, но он выглядел хорошо — в том смысле, что мне хотелось в него выстрелить.

— Я был удивлен, что ты снова захотел поговорить. Опять что-то?

Я уставился на него, абсолютно ничего не понимая. Он какое-то время улыбался, а потом, поняв, что я не прикидываюсь придурком, я и есть придурок, его лицо резко обратилось лицом серьезного человека, который пришел требовать свои деньги.

— Снова захотел? В смысле, снова?

Я попытался поставить в ряд все вопросы, что зажглись в моей голове, но они толкались и путались, в итоге я сам не понимал, что конкретно хотел бы у него спросить первым.

Он попятился. Он выглядел так, будто бы не мог решить, кто из нас сумасшедший: он или я.

Мне кажется, по его лицу, он решил, что мы оба.

— Мы с тобой уже встречались.

— Ночью?.. — уточнил я, все ещё смотря на него как на экс-пациента лечебницы, который сел ко мне одетый в обмазанной дерьмом туалетной бумаге. Почему-то я подумал, что даже в таком виде Гавриил бы выглядел хорошо. Вот же говнюк.

— Да.

Он кивнул. Затянулась пауза. Почему-то я решил отложить все эти вопросы, и вынул главный, который, как сложилось исторически, был старше их всех.

— Так это ты… Джеб? Чувак, который сорвал нам операцию в…

— Я не срывал вам ничего, — прервал меня он и воровато огляделся, — слушай, я работаю на вас, а не против вас.

— Ты работаешь на две организации, ты не можешь работать только в одну сторону. Находясь в таком положении, ты и за нас, и против нас. Поэтому такие люди никому не нравится.