Отсутствие тона у Кроули.
Ему было так все равно, такое пронизывающее равнодушие в его голосе. Азирафель думал, что он удивится его звонку, хоть как-нибудь среагирует, но нет — ничего. Ни единой эмоции.
— Азирафель, хватит прижимать мой телефон к груди, поехали, у нас труп!
— Труп? — он удивленно моргнул, садясь на пассажирское сиденье, глядя на своего коллегу. — Нам звонил труп?
Мужчина, заводя машину и допивая кофе, с которым не смог расстаться, окинул Азирафеля скептическим взглядом.
— Она будет трупом, если бы ты просто продолжал стоять на улице. О чем ты думаешь вообще?
Азирафель не ответил. Снял с пистолета предохранитель и уставился в окно.
Он волновался. Он дико, до невозможности волновался. В голове поселилось странное ощущение, которое кочевало от одного виска к другому, волоча за собой странное чувство то ли жара, то ли холода. Сердце старательно ныло, изворачивалось, будто бы хотело вот-вот разорваться к хреновой матери от страха. Азирафель давно не боялся.
Как на него отреагирует Кроули? Он ведь зачем-то спросил о его местонахождении? Значит, он, наверное, не хотел его видеть?
Азирафель не знал.
Он даже сам себя не простил за подобный поступок к Кроули, что творилось внутри самого Энтони он не знал, но что бы там не было — Азирафель чувствовал ответственность за каждую секунду муки, которые ему пришлось перенести. Муки, тоски, боли, злости и страха. За все пятнадцать лет их общения он впервые видел Кроули в бешенстве.
Летали вещи, билась посуда. Кроули сорвал даже со своих рукавов запонки, когда-то им подаренные. Он стоял посреди разгромленной комнаты и смотрел на него таким диким взглядом, что Азирафелю показалось, что нет, это не Кроули. Его бы Кроули так не повел себя. Он никогда бы так себя не повел.
А потом слова. Слова-слова-слова. Такие, что Азирафелю захотелось, чтобы вместо каждого слова был удар, это было бы менее болезненно. Но Кроули был в ярости, и, понимаете, вот в чем проблема: Кроули знал, как причинить боль кому угодно.
Он знал разную боль, он знал, кому от чего будет больнее. Когда он знакомился с кем-либо, сначала он узнавал, как ему можно будет причинить боль, и только потом — имя. Кроули знал все о боли, и он знал, что нужно делать, чтобы засунуть в Азирафеля не просто чувство вины. Чувство абсолютного проигрыша и собственной неправоты.
Азирафель ощущал себя предателем, последней тварью и лжецом. А лицо ненависти продолжало говорить ему, прижимая к себе и дыша в лицо перегаром и немного мятными конфетами, которые сам же Азирафель ему предложил ещё до того, как гостиная превратилась в комнату-декорацию для боевика.
Азирафель видел его взгляд, слышал, что он говорил, и хотел только и делать, что молить о прощении, но он не был уверен, что был его достоин. Что Кроули нужны были извинения. О, нет, черт возьми, Кроули не нужны извинения — и никогда не нужны были.
Кроули искал болевые точки, он их заучивал, и он не собирался их отпускать, пока не оставит ржавую дыру на их месте.
Кроули не просто криминальный мальчик с пушкой. Он сумасшедший. Бешеный. Дикий. Он знает, как работать с кем бы то ни было. Поэтому — думалось Азирафелю — Босс его и любил.
Поэтому его любил и сам Азирафель.
Перед тем, как уйти, Кроули взял его телефон, добавил свой номер в черный список и сказал:
— Просто если в один момент я захочу вернуться, захочу обратно, чтобы я не сделал этого. Знаешь, я в любом случае буду в порядке. Теперь буду в порядке.
Азирафель не мог ему возразить.
Доверия он больше не заслуживал. Не после всего.
И он так боялся снова увидеть Кроули, и понять одну вещь: он по-прежнему его ненавидел.
— Ох ты ж, смотрю, они тщательно заметают улики.
Азирафель вздернул голову и заметил столб дыма.
— Надеюсь, это не наши ебики опять балуются. Головы бы им открутил.
«Наши ебики» — так он называл людей, работающих в подобных организациях, где работал Кроули.
Азирафель был бы рад их тоже так называть, но он знал, на что способен Кроули, что в нём таится, какие сила и злость, и нет, это куда страшнее, чем оружие, что он имел. Теперь Азирафель знал, почему таких людей стоит бояться.
Они работают не с оружием. Они работают с твоей психикой. Все. До единого.
Выйдя напротив пылающего дома, огороженными пожарными машинами, он так и застыл. Он не хотел думать о том, что Кроули могло стать ещё хуже, если эта девушка умрет. Азирафель не хотел для себя принимать, что Кроули опять будет больно.
Кроули всегда было больно и он, черт возьми, этого не заслужил.
Пожарные сказали им не соваться, и, знаете, это все было бесполезно. Когда встречается группа пожарных, полиции и скорой — все это как три оппозиции, которые пытаются доказать, кто круче. Все работают «по своему уставу и слушаться вас не обязаны», и это просто бесконечные терки, в которые Азирафель старался не вмешиваться.
Он отошел подальше от уже ссорящегося полицейского с кем-то из пожарной бригады. Заприметил скорую и уставился в пылающий дом.
А потом он увидел его силуэт и сердце сделало кульбит, врезавшись ему в мозг, из-за чего он едва устоял на ногах.
И он понял, что не смотря ни на что, он любил Кроули вплоть до этой секунды.
Он все смотрел на его силуэт на фоне огня, и все никак не мог прийти в себя.
Его силуэт — длинный и гибкий, как хлыст. Его поза, его фигура. На фоне огня — он выглядел так, будто бы никогда не боялся его. Будто бы он был рожден в нем.
Смотря на него, Азирафель всё думал о том, насколько он кажется не отсюда. Он выглядел, как Сатана.
Он заметил, что Кроули куда-то пошел вперед, и к нему подбежала медсестра из скорой помощи. Он качал головой, что-то говорил. За спиной Азирафель услышал, что девушку уже спасли, и посторонних не нашли. Улица продолжала окрашиваться в вой сирен, свет от пламени и вспышки их мигалок.
Азирафель заметил, что с Кроули что-то было абсолютно не так. Перед ним будто бы стоял другой человек — когда он смог разглядеть его лицо. Кто-то будто был вместо Кроули. Кто-то, кого Азирафель знал лишь отчасти, но это не вызывало в нем ничего, кроме того, чтобы ринуться к нему и пообещать, что все теперь будет хорошо, ведь все позади, но Азирафель не имел на это никакого права. Он не тот, кто смог бы обещать, что все будет хорошо. От него это прозвучало бы неубедительно.
Кроули выглядел крайне уставшим, выпотрошенным и безжизненным. Будто бы это только оболочка, лишенная духа.
А потом Кроули поднял голову и посмотрел прямо на него. Азирафель не видел его взгляда, он только мог наблюдать, как огни от мигалок падали на его лицо. Кроули смотрел на него, а потом оттолкнул девушку и направился к нему.
Азирафель ощутил, как у его ноги прилипли к асфальту, как все силы просто ушли в землю вместе с теплом. Пульс бился даже в деснах, пока этот безжизненный, заученный и такой же любимый силуэт шел к нему. Азирафель не дышал, и понятия не имел, что от него мог хотеть Кроули.
