— Ты не веришь мне, да?

— Теперь — нет.

Я выдохнул и сделал шаг назад. Отступил. Я ощущал какое-то дикое прожорливое бессилие, которое не давало мне волю действиям, словам или мыслям. Я будто бы и вправду стоял босыми ногами на битом стекле и не хотел делать шаг. Потому что идти было больно. Мы смотрели друг другу в глаза. И Азирафель все ещё молил меня о чем-то, о чем сейчас я не мог вспомнить. В это полудреме я видел лишь силуэт, отблески чувств и слишком громкие, кричащие слова.

— Больше ничего не будет, — промямлил я, покачав головой, находясь будто в трансе. Как будто до меня дошла какая-то очень важная мысль. И в равной степени тяжелая. — Не в этот раз.

— Послушай, я не сделал ничего, что могло бы навредить тебе, я бы никогда не…

— Ты врал мне. Всё это время. Этого мало? Нет, все-все. Это уже не имеет смысла. Знаешь, что? Никогда не имело. Я искал любви, но нашёл это. Разрушенный Эдем. Он всегда тут был. Прямо, блять, в тебе, а я был так слеп, черт возьми.

— Ты не можешь уйти. Не сейчас.

— Могу, — сказал я.

И я развернулся к выходу из его комнаты. Потому что тогда мне казалось это чем-то единственным верным. Чем-то, что могло возыметь смысл.

Кажется, я мог услышать еще его голос, и он просил не уходить. Но тогда я впервые притворился глухим. Впервые сделал вид, что не слышал его. Он просил не уходить, но я это сделал.

Я открыл глаза, разбуженный мелодией моего звонка телефона. Сердце билось быстрее нужного, но не критично. Я потянулся к телефону и на нем отображался незнакомый номер. Черт, опять, наверное, Юсуф со своим психологическим террором. Пошел он в жопу.

Я положил телефон рядом на подушку и перевернулся на спину, пялясь в потолок. Я всё думал об этом, пытался понять, в чем была причина, из-за чего я мог… сделать это. Заставить Азирафеля ненавидеть меня. Не удивительно, что после этого он добавил меня в чс. Технически, это я его оставил. Не он.

Эта мысль показалась мне тяжелой и неуместной, но она была правдивой. Она и была правдой. Сердце билось тяжело и болезненно, будто через силу, будто бы не хотело биться вовсе. Я всё пялился в потолок и все думал о правдивости произошедшего. Это не было сном, точно. Хотя бы потому, что я не спал.

О каком, черт возьми, вранье я говорил? Понимаю, окажись он сраным убийцей, но по словам Юсуфа это точно не он. Разве была хоть ещё одна гребаная причина, по которой я мог позволить себе оставить Азирафеля? Разве это вообще возможно? У меня никого не было кроме него, я всегда готов был отдать за него всю свою жизнь, жизнь всей Великобритании, и, в итоге, я бросил его?

Черт возьми, это же бред. Просто бред сумасшедшего. Сюрр, не имеющий под собой логики и даже гребаной предыстории. Из-за понимания того, что это не просто моя вина, но ещё и моя инициатива, мне стало ещё хуже, чем было. Захотелось выстрелить себе в висок прямо сейчас.

Телефон снова зазвонил. Снова неизвестный номер.

Я схватил его и со злобой выкрикнул:

— Блять, Юсуф, отъебись от меня, я тебе не пациент психиатрической лечебницы, чтобы ты надо мной проводил свои опыты с психологическим насилием!

Пауза. Я тяжело дышал, пялясь в потолок. В голове гудело. Меня распирало злостью на самого себя.

— Это не Юсуф, извини, что звоню тебе, наверное, ты не рад, но тут очень важное дело. Послушай…

Это был голос Азирафеля. Перед моими глазами потемнело, руки ослабли, а голова закружилась ещё сильнее. Мне показалось, что вся моя вселенная, которая сгорела за последние пару суток, все мои мечты, вся моя вера и стремления, будто всё это восстало из пепла.

Я готов был снова разрыдаться. От счастья.

Комментарий к 18. nope, no forgiveness

Пользуясь случаем, хочу сказать, как я заебался от сессии и я не понимаю, нахуя мне знать трафик во внешней экономике и квоты, сука да за что я же юрист а не википедия(((((

Спасибо за внимание

========== 19. The day of the dead ==========

Комментарий к 19. The day of the dead

ура снова тупые вставки от третьего лица потому что у автора мозга тока половина

эти странные жирные имена посреди текста — ориентир на то, от кого ведется фокал. а то мало ли может ещё и обозначения делаю как кретин и никто ничо не поймет.

(и да если вы дошли до этой главы значит вы одни из тех кто дожил до азикроули)

Если Вы не понимаете, то я — тем более. Я молчу, прислонив телефон к уху. Ни одного сраного слова, которое я могу озвучить, потому что вместо слов в моем горле — сердце. Что я должен сказать? Извиниться? Попросить забыть об этом? Дать мне по лицу, а потом вместе выпить?

Он сказал:

— Тот дом, у которого мы останавливались…

— О, черт.

Я тяжело выдохнул и закрыл глаза. Пытаюсь не паниковать (нельзя запаниковать если ты уже, блять, паникуешь).

— Мы получили вызов.

— Ты там будешь?

Мне показалось, что это вопрос логичный. Потому что я не могу сейчас начать выяснять с ним отношения и попросить в красках описать уровень моего долбоебизма, но после всего этого — мы вполне сможем поговорить. Он замялся.

— Эээ… к сожалению, да.

— Хорошо.

Я сбросил.

К сожалению? Что он имел ввиду, блять, под сожалением? Так ему противно меня видеть после этого? Он обижен? Кто бы не был обижен после этого?!

В любом случае, я подскочил с кровати, наспех надевая первые попавшиеся штаны и рубашку. Никаких галстуков и запонок. К черту, у меня совершенно нет времени. Я не знаю, что там с ней случилось, но если я успею вовремя, то я смогу спасти её и словить за хвост этого ублюдка.

Руки тряслись и я убрал челку со лба, глянув на время. Час ночи. Ага. Ладно.

Хуево.

Я до сих пор пьяный, меня до сих пор шатает, и будет чудом, если я кого-нибудь не собью, потому что у меня определенно снова не будет времени, чтобы оказывать первую помощь, мой максимум, что я смогу — это добить беднягу.

Я не застегнул рубашку на три последние пуговицы и, схватив ключи, быстрым шагом вышел из квартиры.

Азирафель.

Он стоял на улице, прислонив чужой телефон, который одолжил у коллеги, к уху и растерянно пялился на то, как все садятся по машинам. Две машины. Вызов был очень срочным и очень опасным? Организованная группировка? Он так и не спросил, потому что он узнал этот адрес, и он знал, что там — какой-то близкий человек Кроули. Вообще-то, он не был уверен, что слово близкий вообще применимо к Кроули, потому что, как выяснилось, он и не особо наделял это слово нужным смыслом.

Азирафель понял, что он вообще никакие слова смыслом не наделяет. Просто говорит, не думая, что за его словами есть хоть что-то. Он легко дает и легко забирает. Своенравный и сам себе на уме, Азирафель не мог от него просить быть с ним честным, он и не просил, но сейчас он стоял на улице, в холод, и ощущал, как по его костям бьет не ночной холод после дождя, а тон Кроули.