— Я сказал все, что мог. Я все сделал. Всё, что должно было быть сделано, что привело бы к этому. Я все оставил, у меня ничего нет. Поэтому не было никаких правил. Никаких сдерживающих факторов, поэтому я сказал: а знаете что, я пристрелю себя и облегчу вашу работу, как только вы поможете мне.

— Это нечестно, Энтони. По отношению к нам.

Я только кивнул. Она была права. А я давно принял этот факт. Мерзкий выедающий мне мозги факт.

Я ощущал, как её трясет, какая она была напуганная и отчаянная. Она упала своей головой мне на плечо, а я так и остался сидеть, сжимая ее руку в своей.

— Вдруг меня потом убьют? За то, что я не справилась со своей работой.

— Это не сработает, Анафема. Я знаю, что ты сейчас делаешь, и нет: это бесполезно. Сейчас я ни о чем не мечтаю, ни на что не надеюсь. Если мне и суждено выжить, то, что ж, посмотрим, что выкинет судьба. А так, увы, я уже поставил свои последние деньги на это. Последнее, что я мог отдать.

Кроме вас с Азирафелем.

Я покачал головой. Нет. Даже не обсуждалось.

— Я ненавижу это, — внезапно прошептала Анафема таким голосом, что я понял: она действительно ненавидела.

— Что?

— Философию отчаявшихся людей. Они вбили себе в голову, что после смерти окружающим будет легче. Что все станет лучше, как только они умрут. Их ошибка — и твоя тоже — в том, что вы окрашиваете свой поступок в благие намерения. Вы делаете из себя спасителей, но единственные, кому вы хотите облегчить жизнь — это только себе. Этим поступком ты просто хочешь убежать от этого. Ты говоришь, что хочешь умереть, но на самом деле ты просто хочешь спасения. Когда ты сказал: «я умру» ты просто пришел к мысли, что это спасает тебя. Тогда не ври мне, — она выпрямилась и выпустила мою руку. Ее глаза и губы были покрасневшие. — Скажи правду. Скажи не «я сделаю этим лучше вам». Скажи правду.

Правда?

Вот правда: я пытаюсь спасти свою тощую задницу, а вас оставить страдать, думая, что от этого кому-нибудь будет легче.

— Я знаю правду. Нет смысла говорить это вслух. Всем всё понятно.

— Нет. Скажи.

— Это какой-то очередной психологический прием, да? Ты думаешь, что чувство вины помешает мне покончить с собой? Так ты думаешь, да?

Она покачала головой и продолжала на меня смотреть так, будто все требовала этих слов. Я выдохнул. Что-то тяжеленное и мерзкое скребло внутри моей грудной клетки, и мне было больно дышать. Даже просто сидеть и существовать.

— Я хочу покончить с собой, потому что у меня нет сил терпеть, и, наверное, мои страдания для меня возымели уже такой уровень, что я ни во что не ставлю страдания своих близких людей, потому что я — эгоистичный ублюдок.

Анафема выдохнула, покачала головой и взяла бутылку вина, делая два больших глотка.

Какое-то время мы так и сидели. Я думал, что мне станет легче, но всё стало только хуже. Я смотрел вниз, на разбитый бокал, и ощущал с ним какую-то духовную связь, потому что мое состояние было недалеко от него. И вот в чем проблема. Попробуйте склеить этот бокал, и он будет выглядеть, как говно. Он уже не будет нормальным бокалом, и никто им не будет пользоваться. Так что всё это не имело смысла.

Почему-то я решил, что мне необходимо оправдаться:

— Я просто решил тебе сказать это, чтобы ты… Понимаешь, ты не должна по мне страдать и все такое, я хотел, чтобы ты…

— Кроули, помолчи. Давай я тебе скажу: ты не должен умереть, и что изменится? Что? Вот именно, ничего. Потому что ты не слышишь меня.

Она выдохнула, снова сделав большой глоток. И снова тишина. Наверное, больше всего она хотела бы сейчас меня приковать наручниками к батареи и не отпускать, пока не проведет достаточное количество сеансов для того, чтобы вдолбить в мою голову то, что смерть — не выход. Но все мы знаем, что да. Черный выход, который ты нащупываешь, когда свет на вечернике выключили, а ты остался единственным тут, а ещё тебя тошнит.

Ты ищешь помещение, в которое сможешь проблеваться, и тебе станет легче, но единственное, что находишь — эту дверь. И чтобы тебе стало легче, тебе надо выблевать самого себя. Вот так.

Ещё она знала вот что: никакие сеансы не помогут, пока я сам этого не захочу. Никакая тяжелая депрессия не пройдет, пока ты сам этого не захочешь. Хочу ли я? Нет. Я хочу, чтобы это, наконец, прекратилось.

— Ты говорил мне, что расскажешь, как познакомился с Азирафелем, — тихо сказала она, глядя куда-то на пол. Может, думала о том же, о чем и я: этот бокал бессмысленно склеивать. Имеет смысл только его выкинуть. И мы оба знали, что это единственное верное решение. Никакое милосердия не будет оправдано, пока своей помощью ты причиняешь боль.

Я улыбнулся, вспоминая тот день. О, да, этот день, который не связан с криминалом. День, которой мог бы быть в любой вселенной. Это заставляло меня думать о том, что я нашёл бы Азирафеля в любом случае.

— Я встретился со своими друзьями с колледжа, и мы устроили просто дикую попойку. Ну, знаешь, дорожки, алкоголь, тачки. Мне было тогда двадцать три вроде. Потом я поехал за алкоголем, ага, пьяный, и заблудился. Я позвонил им, и они дали мне адрес. Вышло так, что я что-то перепутал, и вломился в квартиру Азирафеля с огромной коробкой виски, думая, что это квартира моего друга.

Анафема слабо усмехнулась, и этот смешок согрел меня. Единственное что-то хорошее за сутки.

— Он тогда только-только устроился на свою новую работу и просто застыл, глядя на меня. Я стою и такой: «Ээээ… Винни, ты покрасился?! Эй, Винни, это твоя девушка или что?! Ты бы сказал, и я понял, не то чтобы я про..». Он перервал меня, достал пистолет и сказал, что здесь нет никакого Винни, а потом нацелил пушку на меня. Ну я не растерялся, уронил упаковку с виски и такой: «ха, у меня тоже есть эта штука». Конечно с собой у меня её не было. Она была в машине. В итоге мы разговорились. Вот прямо так: я, стоя в проходе, и он, с пушкой в руке, целясь на меня. В итоге мы пришли к тому, что он не пустит меня пьяным за руль, потому что это может навредить другим людям. И я остался у него. Так и подружились.

— Думаю, это была сама судьба.

— Ага, я тоже так думаю. Это, наверное, мое единственное знакомство никак не связанное со всем этим. Случай, который бы смог произойти с любым. Иногда я думаю, что некоторые вещи произойдут независимо от обстоятельств и вселенных. Ну, если верить в параллельные миры, я лично не особо, но, кто знает, — я пожал плечами, — так много того, чего мы не знаем.

Мы ведь даже не имеем ни единого понятия о наших головах. Как работает наше сознание и мозг, почему мы не можем излечить шизофрению и другие психические заболевания. Мы ничего не знаем. Но это не мешало мне сидеть и думать, что где-то там, в параллельной вселенной, я сижу с Азирафелем под пледом и все так хорошо.

Я посмотрел на Анафему. Я сказал:

— Я рад, что именно ты была моим психотерапевтом. Ты смогла сделать так, чтобы я тебе доверял все.

— Я не верю, что ты действительно это сделаешь. Просто в голове не укладывается.

— Ну, — я выдохнул и пожал плечами, — некоторые и столько не живут.

— Некоторые рождаются мертвыми, и и что теперь, поощрять детский суицид?

— В любом случае, думаю, я имею право просить тебя о том, чтобы ты себя не винила. Ты ведь знаешь, что твоя работа была просто сглаживать симптомы. Ты не могла дать мне большего. Ты сделала все, что могла. Так что, — я улыбнулся, сощурив своей единственный глаз, — спасибо, док. Хорошая работа.