Я ведь знал заранее: ничего не помогает. Я совершенно без понятия, за что я воевал все это время.
— Как дела на работе? — я зашел в спальную и понадеялся, что это не выглядело так, будто я хотел с ней переспать. Мне казалось, что она об этом и не подумала, но не хотелось бы, чтобы даже закрадывались сомнения. Держа в одной руке бутылку, в другой — бокалы, я ногой отфутболил столик к кровати, поставив туда бокалы.
Анафема смотрела на меня так, что я понял: она абсолютно точно не доверяла мне. Ощущала, что я хотел ей сказать что-то, что не обрадует её.
— Как всегда, — пожала плечами она, смотря на то, как я наливаю вино.
— Безнадежно и пугающе?
— Не говори так.
— Я называю вещи своими именами, — я пожал плечами и подвинул к ней бокал вина. Она посмотрела сначала на него, потом на меня. Она абсолютно вся была напряжена.
— Сколько ты выпил?
— Бутылку. Коньяка. Не волнуйся, уже ничего не может случиться из того, что может сделать что-то хуже, — соврал я, потому что всегда были вещи, которые могли сделать всё ещё хуже. Куда хуже? — только успеваете подумать Вы, а потом понимаете: а вот сюда. Никогда не берите Вселенную на слабо, у неё для всех есть херова туча лопат с говном.
— Что у тебя с глазом? — продолжала она. Я не винил её в настойчивости. Это её работа.
Я пожал плечами и налил в свой бокал вина. Вроде, Германское. Красное полусладкое. На самом деле, я не люблю вина.
— Был небольшой инцидент с нашим детективом. Но я все уладил, — я хмыкнул и сделал глоток, пытаясь распробовать и понять: может, мне снова начало нравиться вино? Нет, не начало. Я понадеялся, что Анафема его любит. Но Анафема продолжала смотреть на меня и нервно мять край своей кофты. — Слушай, я хотел спросить у тебя. Почему ты… это делаешь?
— Делаю что? — она все-таки взяла бокал и чуть всколыхнула в нем вино, смотря, как красная жидкость бьется о тонкое стекло.
— Волнуешься обо мне? В смысле, все могло быть легче, если бы…
Я заткнулся, когда она подняла на меня взгляд. Она отставила бокал, выдохнула и помассировала виски. Она разозлилась и сейчас пыталась успокоиться. Поэтому я решил, что лучше помолчу, чем заставлю злиться её ещё больше.
— Серьезно? Почему я волнуюсь о тебе? Наверное, потому что я знаю о тебе больше чем кто-либо, и я боюсь, что ты можешь сделать что-то, что… — она выдохнула, закрыла глаза и, кажется, с великим трудом нашла верные, более лояльные слова, которые бы не звучали так, как должны были. — Что-то, что не будет иметь возможности предотвратить.
Это должно было звучать так: «чтобы ты не сдох в судорогах».
Я откашлялся, поставил бокал и сказал:
— Да, об этом я хотел как раз поговорить.
Она удивленно вздернула бровь, кажется, не совсем понимая, о чем именно я хотел ей сказать. Я решил, что не буду это оттягивать до того, как она хотя бы немного опьянеет. Потому что, судя по всему, пить она вообще не собиралась много, и будет чудом, если её бокал окажется пустым.
— Что-то случилось? — она во второй раз взяла бокал и все-таки сделала глоток.
Я выждал паузу. Нет, не для того, чтобы она подготовилась или типа того, а потому что я неуверенный трусливый кусок говна. И выгляжу я так же: как мешок с дерьмом. Поэтому я сидел, смотрел ей в глаза и боялся ей это сказать. Я рвано выдохнул, сделал большой глоток вина, которое по-прежнему мне не нравилось, и сказал:
— Если быть кратким и более оптимистичным, то я договорился с детективом, что в обмен на нужную мне информацию, я излечусь от этого говна и перестану стрелять людей. Прежде чем ты возразишь и скажешь, что ты не сможешь этого сделать просто потому, что я так захотел, позволь, продолжу. Я говорю о суициде. В смысле, я…
Я прервался. Она смотрела на меня и нет, она не ждала того, что я скажу, что это тупой пранк и я решил подгадить другим людям настроение, раз у меня оно отстойное. Она смотрела на меня напуганным, ничего не понимающим взглядом. Бокал в её руке дрожал. Она смотрела и молчала. Эти секунду растянулись в вечность. Я слышал, как шумит кровь у меня в висках, как сердце тяжело бьется в груди, как пульс ухает у меня в голове.
Я заметил, что её губы задрожали, и я сказал:
— Нет, нет, не надо плакать, это не… Это не так страшно, как тебе кажется, — я отставил бокал, едва не уронив его, и схватил её за свободную руку, будто бы я мог этим её помочь.
— Ты… ты не можешь этого сделать. Не после… не после всего, Энтони, ты ведь не безнадежен, послушай, у тебя нет шизофрении, если ты её боялся, я…
А потом она разрыдалась. Она поставила дрожащей рукой бокал, чуть не вылив из него вино, и закрыла лицо руками. Она сидела и плакала, потому что просто не смогла успокоиться. Она плакала.
А знаешь, из-за чего? Из-за тебя, потому что ты — самодовольный уебан, а не гений. Гений бы этого не допустил.
Я ощутил, что задыхаюсь, что сам начну скоро рыдать. Я впервые увидел, как она плачет. Плачет из-за меня, и это выбило из меня кислород и вернуло вместо него огромный груз ответственности, который бился в моей голове набатом, вызывающим головную боль.
— Нет, Энтони, ты не должен, — сказала она дрожащим голосом, с трудом вытирая пальцами глаза за линзами очков. А я сидел и не дышал, боясь, что она посмотрит мне в глаза, и я все-таки разрыдаюсь. Прямо при ней. Как последний обнищалый кретин. — Почему, Господи, зачем? Я чего-то не знаю? Можно исправить, пока не поздно мы мо…
— Нельзя. Это не просто решение, которое упало на меня утром. Я просто… оно всегда было. Это единственный верный вариант после всего, что я наделал. Так будет лучше для всех, понимаешь? Для тебя или…
— Да кто ты такой, чтобы решать, кому что лучше будет?! — она резко вздернула голову и я увидел её взгляд. Испуганный, несчастный и едва раздраженный тем, что Энтони Дж. Кроули не оправдал её ожиданий.
Ты ничьих ожиданий не оправдал.
— Нет, послушай, из-за меня моих близких убивают, понимаешь? Это я. Только я. Они могут добраться и до тебя, и…
— И потому ты решил плюнуть всем нам в лицо и заставить страдать? Поэтому ты решил нас оставить, да?! Вот твое решение?! Да пошел ты, — она резко встала, задев бедром столик, и на пол со звонким стуком упал бокал вина. Она хотела уйти, но я, вторив её движениям, резко перехватил её, схватив за плечи. Я не хотел, чтобы она уходила. И тут же я понял, насколько ужасно мое решение, которое я, так или иначе не собирался отменять для себя. Её плечи дрожали под моими ладонями, а она все пыталась успокоиться и вытереть глаза. Её очки упали на пол к разбитому бокалу и расплескавшемуся вину. Слышны были неясные всхлипы. — Это не ты. Не ты, черт возьми, не ты. Кроули бы никогда так не решил, — она вскинула голову, и я понял, что она полностью потеряла контроль себе и своим эмоциям.
— Это я, Анафема, это всегда был, и тогда, и се…
— Нет, не ты! — сказала она, всплеснув руками. — Я знаю тебя, всегда знала, ты бы не пришел к этому в нормальном состоянии, без наркотического трипа. Это всё просто результат лекарств и наркотиков, тебе нужно время и пару сеансов, и…
— У меня нет этого времени, — я покачал головой, а она дернула плечом, видимо, что бы все-таки уйти, пока снова не разрыдалась. — Посмотри на меня, Анафема. Ты ведь зрячее всех их. Ты видишь, что я сейчас вменяем.
