Как насчет моего детства? Тоже крутое, да? Смотрите, его избивали все время, но он неплохо держался и даже для сверстников был авторитетом. Ага, тут-то я не соврал. Я и вправду был. А знает, что ещё было? То, что отец насиловал не только мою сестру. Два года это всё было со мной. Отец и его друзья. Представьте себе, целая группа из десяти мужиков, а тебе двенадцать. Ага. Круто, да? Что, нет, не круто? Вот именно, поэтому я никому об этом так и не рассказал. Ни Азирафелю, ни Анафеме, ни, уже тем более, Боссу.

Я обхожу нижний этаж, заглядываю на кухню. Кухня, на которой я пил кофе миллион раз с шестнадцати.

Иногда я думаю, что мой отец сделал это специально. В смысле взял именно меня. Кто вообще берет подростков? Мне было почти шестнадцать, когда меня забрали.

В тот день было много шума. Весь персонал обсуждал дорогую машину на парковке. А я ну, знаете, мне было насрать. Я просто планировал побег из этого пиздеца, потому что мне совсем, повторюсь, совсем там не нравилось. И я понимал, что хер кто меня заберет. Я вечно ходил со сбитыми костяшками, на мне куча шрамов и ссадин. А ещё у меня взгляд маньяка.

Все, кто приходили, смотрели на меня и пытались отвести взгляд. Потому что им было не по себе.

Один из парнишек, с кем я общался, сказал, что мне подошло бы имя Кроли. Он сказал, что от меня мурашки по коже. (прим. каламбур с “creepy crawly” — страшный, пугающий, жуткое чувство, вызывающее мурашки).

Я решил, что для фамилии звучит неплохо, но менять имя я уж точно не собирался. Я считал, что мое имя звучит круто и благородно. А ещё так звали Железного человека. Мою ту фамилию я называть не буду. Опустим. Но она была самая обычная и стандартная. Только имя и уцелело.

Так вот. Шумиха. Все на ушах.

Я только вышел из телефонной будки, с которой нам разрешалось звонить (как будто было кому), но для нашей же безопасности (читайте: чтобы не сбежали) разрешали звонить раз в неделю. Я звонил своей сестре и говорил, где, если получится сбежать, я буду. Какие у меня вообще планы и не умираю ли я.

Я вышел и ощутил, как у меня болит колено, которое я сбил недавним вечером. Иду и пялюсь на землю так, будто это она виновата во всех моих неудачах. Вообще-то, для себя я решил, что если меня словят за побегом и посадят в какое-нибудь место для местных отморозков, то я пошлю все это на хер. За мной уже плелось то мерзкое чувство, когда неудачи происходят одна за одной, и их масштабы не просто угнетают, они заставляют тебя думать о том, что вся твоя жизнь — грандиозная ошибка. В приюте было чуть лучше, потому что я уже умел набить авторитет среди одногодок, но среди персонала — нет. Там почти не насиловали, но я не буду углубляться в подробности, нам хватит моего отца.

Я зашел к медсестре за новой порцией бинтов и зеленки (я никогда не давал трогать мои раны) и уселся в одном из коридоров, разрывая бинт. Опустился вниз, к колену, и заметил дорогие блестящие туфли. Серьезно. Они так блестели, что глаза болели. Мне казалось, что я мог увидеть в них свое отражение.

Я поднял голову и понял, как я буду выглядеть, если доживу до сорока. Вот мой взгляд: взгляд человека, который тащит за собой свои грехи всех убийств и драк еще с малого возраста, и он очень об этом сожалеет. И очень страдает. Этот мужчина стоял и смотрел мне в глаза.

Я испугался, отводя взгляд и возвращаясь к своему колену. Понимаете, мне никто в глаза не смотрел.

Он спросил, как меня зовут.

Я бросил так тихо, что сам не расслышал:

— Энтони.

Он хмыкнул. Сказал:

— Красивое имя. Благородное.

— Это единственное во мне благородное.

Я с трудом поднял на него взгляд. И понял, что он меня в этом понимает. Из благородного на нем только дорогие шмотки.

И тем же вечером меня за шкирки потащил кто-то из персонала, зажал в углу и сказал: «что ты, блять, натворил?». Я посмотрел на потолок. Сказал:

— Рик сам себе нос разбил. Я не трогал.

— Ты понимаешь, о чем я, недоносок.

Я не понимал.

Потом выяснилось, что вот те самые крутые богатые люди хотят со мной поговорить. Персонал просто испугался, что я поцарапал им машину или встал на обувь. Меня зашвырнули в комнату, и я знал, что там — за дверью — стояла толпа из них, прислушиваясь.

Тот мужчина, которым буду я через какое-то время, смотрел на тонкую папку. Это история моей жизни. Неполная и с кучей вранья. Я посмотрел на женщину. Она заглядывала в эту папку, вытягивая шею. Мне казалось, что более спокойного человека я в своей жизни не видел. Если её коснуться — подумал я — то сразу прозреешь все истины и уйдешь в буддизм.

Она посмотрела на меня, оглядела и улыбнулась. И похлопала по месту на диванчике рядом с ней.

Я сел напротив на неудобный стул, на котором, если просидеть больше часа, жопа станет квадратной, обидеться и уйдет.

— У твоего отца была шизофрения? — спросил мужчина.

— Ага. А ещё он был очень злым, у него была коллекция оружия и он занимался криминальный деятельностью. Вы не подумайте, я не говорю это специально, у меня просто свои планы.

На самом деле, я просто боялся их.

Я думал, если они меня возьмут, то я буду жить в подвале. Флешбеки до сих пор снились мне в самых неприятных кошмарах. В особо неприятных ситуациях накрывала паническая атака. Иногда они шли одна за другой.

— Ты много дерешься? — женщина кивнула в сторону моего колена.

— Очень.

— Что за планы? — спросил этот очень благородный и очень несчастный мужчина, отложив папку.

— Не очень законные, — ответил я ниже нужного, надеюсь, что никто не услышал за дверью.

Мужчина смотрел мне прямо в глаза. Я пытался смотреть в ответ, но постоянно отводил свой взгляд, моргал и снова смотрел. Я всё никак не мог понять, в чем его проблема. А потом осознал, что у него взгляд — как у меня. Только менее тупой, озлобленный и рьяный. Больше какой-то усталости в нем было. И, наверное, именно усталость пугала меня больше всего.

— Ты бы хотел в семью?

Этот вопрос задала женщина. Я посмотрел на неё. И ощутил, как у меня защипало глаза.

Я не понимал, в чем дело, но когда я сидел и смотрел на них, я ощущал такое странное давление всего мира на мне, будто за неправильный выдох меня могли пристрелить. Не то чтобы я этого очень боялся, но я сидел и заметил, что я мелко трясся.

Я странно кивнул головой. Сначала положительно, потом отрицательно, в итоге это всё смешалось в неясное дерганное движение. Я сказал:

— Я не тот ребенок, что вам нужен. Я и не ребенок. Посмотрите дальше, — я кивнул в сторону папки, — вы не дочитали. Я же не…

— Я дочитал. У меня было много времени. Кажется, я даже о тебе что-то слышал. Ты из Тауэр-Хамлетса? Да? Наверное, раз мы сидим сейчас здесь, то как раз ты нам нужен. Но мы не хотим давить, и…

— У вас не получается.

— Что?

— Не давить.

Я увидел краем глаза, как женщина улыбнулась. Та самая улыбка, которая ощущается как сердечный приступ. Что-то, из-за чего я ощутил, что мне трудно дышать. И если я вдохну, то разрыдаюсь. Мне было страшно. И я не мог понять, в чем была причина.

— Ты просто напуган, — сказал она. — Так ты поедешь с нами?