Я забрал свою машину и доехал до первой же закусочной. Мой желудок решил перейти на крики кита, которого бы захотели поджарить. Тошнило. Есть не особо хотелось, мне казалось, что меня стошнит, но я все-таки взял в авто-обслуживании бургер и кофе. На бургер я смотрел минут пять. Морщился. Хмурился. А потом укусил его и не заметил, как сожрал за пять минут, обнаружив, что почему-то переел.

Если я приду на медицинский осмотр, скорее всего, мне скажут, что я должен был умереть ещё полгода назад, но, видимо, меня держат остатки метамфетамина и кокаина в моей крови, или черт знает, чего ещё.

Все ещё стоя на какой-то парковке я достал телефон, набирая незнакомый номер, я так и не смог понять, кому он принадлежит. Роботизированный голос заявил мне, что абонент недоступен. Я почесал подбородок. Кому я мог звонить в таком состоянии?

Я махнул на это рукой и набрал Грете.

Гудки тянулись бесконечно. Я нервно стучал пальцем по рулю, смотря на мир через линзы очков, внутри что-то пульсировало от ожидания и страха за то, что я мог что-то сделать с ней. Но она ответила. Её сонный голос, немного хриплый:

— Да?

— Доброе утро, — сказал я на выдохе облегчения и, глянув на свои часы (которые чудом на мне остались), я обнаружил, что всего-то половина одиннадцатого утра. Ещё и выходной. — Разбудил?

— Есть немного. Что-то случилось? — я услышал, что она поерзала на кровати, видно, перевернувшись на бок. Кровать скрипнула.

— Да… То есть нет, ну, частично. Слушай, мы с тобой виделись за эти последние четыре дня?

— Ну… да?.. Ты что, не помнишь?

— Если бы помнил, то очевидно не спрашивал бы. У меня просто… что-то странное было, и…

— Да, я заметила, но ты сказал, что просто выпил. Я поверила, знаешь, от тебя несло сигарами и коньяком. Ты… ты не помнишь? Совсем ничего?

Могу поклясться, её голос показался мне немного разочарованным, будто она была расстроена.

Я сказал:

— Нет. Я не… Я не сделал ничего.. странного? Не навредил тебе?

Она внезапно рассмеялась. Я ощутил себя неловко. Могу представить, как я звучал со стороны, но, черт возьми, я просто хочу убедиться. Я стараюсь не трогать женщин (от Азирафеля набрался — это у него какое-то негласное правило «не трогать тех, кто слабее»).

— У меня осталось пару синяков.

— О, черт. Я, что…

— Успокойся, Кроули. Мы просто переспали.

— А.

Я завис. А потом на выдохе сказал:

— Блять.

— Слушай, не говори таким голосом, будто бы это тебя оставили одного на утро с…

— Нет-нет, прости, я не… Просто… послушай, Грета, тут такое дело. Ты ведь знаешь: у меня сложная… работа. Сложные отношения. Ты не могла бы… не знаю, найти для себя сейчас охрану? Я могу сам оплатить, если…

— Что? Кроули, о чем ты? Умоляю, у меня сонной айкью, как у собаки, не говори загадками.

Я поджал губы.

— Я приеду и все объясню, ладно?

— Конечно. Жду.

Я сбросил вызов, тяжело выдохнул и закрыл глаза, потерев их. Черт, не дай Дьявол, мой отец, или хрен знает кто, только попробуют её тронуть. Я клянусь, я их найду и точно сожру их лица. Или сердца. Что угодно, блять, я засуну руки в их животы и достану кишки. Черт возьми… Иногда так сложно держать член в штанах, а особенно, когда ты пьяный, под кайфом и не совсем психически стабилен.

Я посмотрел на магазин передо мной и включил музыку.

Какая-то новомодная певица запела (кажется, я знал эту исполнительницу, но не был уверен):

Я думала, что нашла выход из положения,

Но ты никогда не исчезнешь

Я тяжело выдохнул:

— Да, круто, упадническое настроение то, чего мне не хватало для этого утра.

Я тоже думал, что нашел выход из положения, что, наконец, смогу спастись, когда познакомился с Азирафелем. Увидел его глаза и понял, что он не пугается меня.

Но он оставил меня. А от него даже не осталось запахов на простынях, что пульсировал бы в висках. Ни единого напоминания. Только записка с этим глупым смайлом, которая по-прежнему лежала в заднем кармане тех штанов. Я забыл её достать.

И музыка продолжала играть, пока я пялился в витрину магазина:

Разве это не прекрасно? Я совсем одна.

Моё сердце хрупкое, как стекло, моя голова тяжела, как камень.

Разорви меня, осталась лишь кожа и кости.

Нет, черт возьми, это не прекрасно быть одному. Совсем-совсем не прекрасно. Будто бы вместо твоей головы дрель, а вместо рук — камень. Я резко переключил трек, пытаясь нашарить в своем плейлисте Queen.

Песня оборвалась на фразе: Здравствуй, добро пожаловать домой.

А я подумал о том, что так будет правильно: если я буду совсем один. Тогда мои близкие не будут страдать. Некого будет убивать и выслеживать. Всё станет нормально. Если я останусь совсем один, то все тогда наладится. Они смогут жить нормальной жизни. По крайней мере, Азирафель точно сможет.

Добро пожаловать домой.

Всё, о чем я мог мечтать, так это только о том, чтобы когда-нибудь мне это сказал Азирафель в тот день, когда меня ничего не будет тяготить. Когда вся боль и вьюга останется за спиной, а я действительно приду домой. Этот автобус, который ехал кругами, заезжал в тупики, наконец, свет в нем везде включился бы и я приехал домой. Туда, где меня ждал Азирафель.

В место, где все бы наладилось.

— Черт, ощущаю себя как в тупой драме, — пробубнил я себе под нос, потирая глаза. — Я думал, тут будет психологический триллер или хотя бы просто кровавый слэшер. О, черт возьми…

все мы знаем, что ты в полной жопе.

Было бы так неплохо сменить кинотеатр.

В голове все ещё звучала эта гребаная фраза.

«разве это не прекрасно? Быть одному»

Для всех них, для каждого — это будет прекрасно. Я просто чертова инфекция, грязь, я несу заражение. Так не лучше ли самоустраниться?

Я вышел из машины, чтобы немного прогуляться. Из какого-то магазина играла более-менее веселая музыка, и я остановился рядом. Полез в карман за сигаретами, но нашел только бумажник. Посмотрел на небо.

Рядом, в ларьке со всяким фастфудом, мелкий мальчишка, становясь на носочки, пытался купить себе мороженое. Ему не хватило пару центов. Я посмотрел в его сторону.

— А на что мне хватит? — пацан едва дотягивался до окна, сжимая в ладони мелочь.

— Ни на что.

Голос показался достаточно грубым, чтобы мальчик послушно встал на всю стопу и растеряно посмотрел на свою разжатую ладонь. Я тяжело выдохнул, подойдя к нему.

— Что ты хочешь из этого? — я кивнул в сторону наклеенного с внутренней стороны стекла меню. Мальчишка испуганно на меня посмотрел и поджал губы.

Он покачал головой и, сделав шаг назад, сказал:

— Мне не разрешают разговаривать с незнакомыми.

Я усмехнулся. Не знаю, правда ли ему не разрешают, но я бы, заметив в детстве кого-то хотя бы отдали похожего на меня сейчас, скорее всего, с криком бы убежал, увидев бы в этом человеке либо своего отца, или, если ему повезло с родителями, прародителя мирового зла и нехватку денег на мороженое.