Протирая борта машины, я представлял, как сражаюсь с драконом. Наверное, эта мечта была странной — ведь я сидел в танке, с огромным шлемофоном на голове, что, падая, закрывал мне глаза. На моем лице были такие же, как у дяди, усы, только пышнее. На кителе полевой формы ВМС её Величества были погоны генерала кавалерии, а я диким голосом орал в микрофон о вызове авиации и подводе флота на расстояние удара его главного калибра.

Помотав головой в попытке выгнать эту чертовщину из моего котелка, я переключился опять на мысли о возможных покупках и путях попадания в школу…

На периферии слуха хлопнула дверь машины прямо у нашего дома: дядя не стал заезжать в гараж, так как сегодня мы выкатим красавицу погулять, надеемся, по крайней мере, что она не загорится и не рассыпается в прах. Я буду расстроен еще больше, дядю же может хватить удар, и я не знаю, чего боюсь больше. Вздохнув, я отбросил тряпку на стеллажи с инструментами и сел на гору старых покрышек, укрытых какой-то занавеской. Улегшись поудобнее, уставился в потолок, считая минуты к приходу Вернона. Сейчас он будет задерган тетей, потом зайдет в комнату к Дадлику, покрутится голодным волком вокруг охраняемого Петунией холодильника, и, вздохнув, пойдет в гараж.

— Просыпайся, кузен, если не хочешь проспать ужин в этой грязной конуре! — Дадли растолкал меня самым наглым способом: ударами ног по башенкам резины.

Выкарабкавшись из кучи покрышек, я с понятными любому нормальному человеку намерениями двинулся к нему. На что он лишь расхохотался и пустился наутёк.

— Стой, я тебе сейчас так вломлю — мало не покажется!

Будучи отдерганным за ухо тетей и выслушав тонны нравоучений, я кушал её стряпню и бросал грозные взгляды на Дадли, он же от этого еще сильнее забавлялся и похрюкивал. В тот вечер мы не выкатили машину, как и в последующий, дядя оттягивал момент, ведь он, как и я, подспудно боялся неудачи.

Тридцать первое июля выдалось на диво облачным, синоптики передавали о надвигающейся буре прямиком из Европы — она должна была разверзнуться со дня на день, — и дядя, подгоняемый скорыми дождями, все-таки решился выкатить «красотку», как он втайне от тети называл серебристый Бьюик, и это совпало с моим днем рождения. Это все же было лучшим подарком, чем тот ужасный свитер от дяди и тети и старый велосипед от кузена — он изрядно раскабанел. Велосипед просто пожалели, ведь он реально прогнется под его тушей. Да и у Дадлички, как его называет тетя, скоро будет день рождения, через две недели, если точнее, и ему купят новый.

Толкать машину на выезд из гаража было трудно, но от того не менее волнительно — ведь я приложил свою руку к реанимации «старичка», — ему все же двадцать лет, но предыдущий хозяин настолько запустил машину, что другого имени я бы ей не дал. Дядя кряхтел в двери напротив, одной рукой придерживая руль, а другой толкая в стык двери, навалившись всем телом. По правде сказать, он сам толкал её — сравните тощего меня и огромного его, все и так ясно.

— Поднажмем, еще чуть-чуть…

Знаете, эта фраза на долгие годы вперед въелась мне в мозг как триггер к будущему пипцу, эта фраза не раз заставляла покрыться мой лоб потом, а пальцы — нервно сжимать палочку в ожидании проблем, что всегда настанут после неё.

Наша часть улицы — правая, если точнее, то часть со стороны Аллеи Магнолий и выезда на хайвей, ведущего в Лондон. Пригорок имеет наклон в десять градусов, а дом Дурслей, так уж сложились звезды, находится прямо на самой верхушке холма, и падение с высоты, пусть и минимальное, но есть. Естественно, дядя в предвкушении личной победы поддал «газку» своими ножками, чтобы поскорее лицезреть ожившее чудо, вес которого — полторы тонны. Я сразу почувствовал, что усилия, прилагаемые мной к выкатыванию «старичка», изрядно убавились, колеса прыгнули по поребрику, и я услышал грохот и матерный стон. В панике повернув голову налево, я увидел открытую дверь и отсутствие дяди.

— Ручник! Дерни за рычаг! — голос был приглушенным и дико злым, что придало мне сил. Одним махом заскочив в салон и ощущая нарастающую скорость машины, я потянул рычаг ручного тормоза на себя вверх, но он свободным ходом вышел на пик, а звука и ощущения торможения не было. На автомате захлопнув дверь, я едва дотянулся к педали тормоза и неистово начал долбить по ней в попытках остановить разгоняющийся в свободном скольжении автомобиль. Мое побледневшее лицо, отражающееся на стекле панелей приборов, было непередаваемо обреченным, но, переборов страх, я высунул голову в окно и громким криком известил бегущего по газону в мою сторону дядю:

— Тормоза отказали, я заведу её! Должны сработать! — дядя не ответил, он лишь рычал и брызгал слюной в одышке, пытаясь догнать укатывающегося меня. Провернув ключ зажигания, я услышал чих и взрывающийся рев восьмицилиндрового движка. Подняв голову, я с диким писком вывернул руль в сантиметре от красного внедорожника мистера Хетча. Рывок машины совпал с моим, и, дернувшись вправо, я ударился локтем в бесполезный ручник.

— Ай, черти побрали бы гребаную… -А-а-а-а-а! — я кричал, ведь машина с нарастающей скоростью нырнула вниз по склону дороги. Движок ревел как бешеный тигр, я визжал как маленькая девочка, пытаясь разглядеть дорогу перед собой. Приняв единственное на тот момент правильное решение, я подтянулся на руле и ехал стоя, визжал стоя и слушал музыку стоя в тот момент, когда машина, не сбавляя оборотов, несла меня по нашему городку. Виляя с диким ревом по улицам пригорода, я был готов умереть от страха, но на особо опасном моменте — когда я чуть не протаранил полицейский автомобиль, стоявший на перекрестке, — я не визжал.

Горел красный, машина словно осатаневший жеребец рвалась вперед, дымя покрышками и ненасытно урча движком. Словно в замедленной съёмке я видел машину полиции и то место, куда я сейчас врежусь. По наитию я дернул руль сначала влево, а потом — резко вправо, еще поддав газу, при этом выжимая сцепление — я никогда этого не забуду. Все на миг остановилось, приборная панель сошла с ума, подсветка радио моргнула приглушенным светом и ползунок закатился в самый угол, сквозь писк и треск радиопомех из нутра радио раздался звук барабанов и одного единственного рифа, исполняемого на электрогитаре — он был таким знакомым, и в то же время я никогда раньше его не слышал. Машина резко заскользила, в заносе визжа покрышками и виляя задницей как припадочная. Мои глаза, перепуганные и с плещущимся адреналином, пересеклись с растеряно-глупыми глазами бобби. Вовремя разорвав контакт, я глянул вперед — на меня несся грузовик, зеленый только что моргнул приглашающим светом — а я скользил по встречке. Мой отчаянный крик совпал с ревом солиста:

— А-а-а-I can`t stand it, I know you planned it

I`mma set it straight, this Watergate I can`t stand rockin` when I`m in here

Cause your crystal ball ain`t so crystal clear

So while you sit back and wonder why

I got this fuckin` thorn in my side

Oh my god, it`s a mirage I`m tellin` y`all, it`s sabotage

So, so, so, so listen up, `cause you can`t say nothin

You`ll shut me down with a push of your button

But, yo, I`m out and I`m gone I`ll tell you now, I keep it on and on

Cause what you see, you might not get And we can bet, so don`t you get souped yet Scheming on a thing, that`s a mirage

I`m trying to tell you now, it`s sabotage

Why Our backs are now against the wall

Listen all y`all, it`s a sabotage

Listen all y`all, it`s a sabotage

Listen all y`all, it`s a sabotage

Listen all y`all, it`s a sabotage

I can`t stand it, I know you planned it

I`mma set it straight, this Watergate

But I can`t stand rockin` when I`m in this place

Because I feel disgrace because you`re all in my face

But make no mistakes and switch up my channel

I`m Buddy Rich when I fly off the handle

What could it be, it`s a mirage

You`re scheming on a thing, that`s sabotage.

Сердце колотилось дикой птицей в грудной клетке, глаза были расширены в ужасе, а душа пела. Бросая машину в невероятные виражи, я думал лишь об одном: хоть бы никого не сбить и не протаранить. Серебристая ртутная капля с диким воем движка скользила по дорогам пригорода, унося меня в сторону полей и ферм, что расположились в десяти километрах от Литл-Уингинга. Город я знал хорошо и вовремя свернул, чтобы не вылететь на хайвей — там точно разобьюсь, а здесь можно вылететь в поле и попытаться остановиться, — на тот момент мысль была самой здравой, ведь я был на взводе не только из-за неконтролируемой пляски машины: глотая дым паленой резины, за мной визжали сирены и моргали гирлянды мигалок.