Я же метнул окурок в сторону, выдохнув дым сквозь плотно сжатые зубы, и, набросив вновь развернутую мантию отца, быстрым шагом и со спокойной душой пошел обратно.

========== Глава 29 “Встреча” ==========

Подняв голову вверх, я как идиот сверлил закрытое окно, не в силах вспомнить нужное заклятие, сомневаясь даже, что я его знаю, – это не добавляло оптимизма. Тихую злость вот, например, добавляло, особенно вспоминая или строя предположение, что на девяносто процентов верное, о том, что Грейнджер точно его знает. Плюнув на все – хуже уже не будет, – я смотал мантию, заправил ею за пояс сзади, запахнув поверх свитером, и двинулся к главным воротам с вепрями, охраняющими вход. Они поблескивали медными боками в отсветах луны и словно скалились в насмешке. Так что я, нагло показав им средний палец, прошел к двери, что была расположена в левой от меня створке, и дерзко толкнул её вперед. Каково было мое удивление, когда она поддалась и открыла мне вид на пустующий вестибюль и мраморную лесенку в три ступеньки, предшествующую ему. Подняв бровь в немом вопросе, я вновь достал мантию и с улыбкой накинул ей на плечи, закрыв дверь, чтобы тут же чуть не умереть от испуга, увидев багровые глаза облезлой кошки, что буквально сверлили то место, где я стоял секунду назад. Сделав шаг, я увидел, как она посмотрела прямо на меня, и, вновь запаниковав, бросился наутёк под её звучные мяукающие комментарии и шипение. Я бежал словно марафонец, перепрыгивая ступеньки и соскальзывая задницей по перилам лестниц, наверное, мои ноги и руки изредка семафорили в полутьме, что что-то здесь не так, и подтверждением была шаркающая походка Филча, что преследовал меня с невероятной быстротой, словно он сквозь стены ходит, хрыч старый.

Мечась по коридорам, я прятался за гобеленами, но кошка неустанно меня находила. Пару раз наподдав ей ногой, я лишь раззадорил её пыл, и под грохот падающих доспехов я вновь мчался вперед. А Филч все бормотал за спиной, лучась предвкушением доброй охоты.

Чуть не обделавшись, когда я нырнул за постамент, в то время мимо него пролетел Снейп с развевающейся за спиной мантией, я вновь пустился наутек, стараясь бежать по коврам и издавать поменьше звуков. Спина вспотела, как и грудь, волосы были мокрыми, а ноги болели, вторя горящим легким. Не придумав ничего умнее, я устало нырнул в первую попавшуюся незапертую дверь и, привалившись к ней спиной, защелкнул щеколду замка.

Сползая на холодный камень пола, я жадно ловил ртом воздух, чтобы затем, закрыв рот ладошкой, задохнуться от истерического смеха. Прошло минут двадцать, пока я не успокоился и не удостоверился, что преследователи потеряли след. Чувствуя себя победителем, я окинул взглядом помещение, уставленное старыми партами вдоль стен. В дальней от меня части аудитории я увидел высокое зеркало. Когтистые лапы упирались в камень пола, витая рама серебрилась в отсветах лунного сияния, лившегося из окна, а дымка зеркальной глади пузырилась мыльными разводами, будто шевелившимися и менявшимися, местами хаотично и в то же время пугающе строго.

Сердце ускорило свой ход, когда я осознал себя, идущего к нему, деревянной походкой. Сердце сжалось, подарив боль, душа выла струной, а дыхание перехватило, когда я услышал его зов.

Снова я очутился на той поляне в немом окружении кентавров, и слышал её вой у колонн древних руин, слышал писки котят и жалобный плач Хагрида, который не должен был слышать.

Сопротивляясь его зову, я сделал шаг назад, чтобы вновь вернуться обратно, ведь я слышал её песни. Нежные и ласковые, видел ореол её волос и ощущал нежность рук. И вновь я делаю шаг назад и два шага вперед, озноб бьет все тело, сердце выпрыгивает из груди, и я слышу смех. Заливистый хохот отца и лающий смех другого человека, такого родного и веселого…

Тени сгущаются на его кромке, образуя силуэт моего роста, белоснежная кожа лица, мягкая чарующая улыбка и простые одежды. Он с улыбкой произносит свое имя, и за его спиной возникают они. Красивая женщина, что, обнимая мальчика, плачет слезами счастья, и высокий мужчина в очках давит скупую мужскую слезу, обнимая её – мою маму. Я видел его волосы, такие же вихрастые на затылке и черные как смоль, его подбородок… Я видел её зеленые омуты глаз – моих глаз, – что не скрыты за линзами очков.

И я вновь делаю шаг назад, отдернув руку, что вот-вот дотронется пальцами к пузырящейся и выгибающейся в мою сторону зеркальной глади.

— Ненастоящие, вы ненастоящие…

Развернувшись спиной, я дернулся вперед, заваливаясь на пол, чтобы сбежать, уползти как можно дальше от этого ужаса, фальшивки, что будто выкачивает мою жизнь жадными глотками. Вцепившись пальцами в ледяное полотно каменного пола, я, срывая ногти, полз вперед, закрыв глаза от боли и накатывающих видений, которые я не хотел видеть.

Пенные волны размывали гладь над головой. Холод струился по телу, проникал в жилы и сосуды, заменяя собой кровь. Белесые облака пузырей воздуха стремились покинуть мои уста – словно крысы, бегущие с тонущего корабля. Я и правда тонул, жадно вглядываясь в рябь кромки воды, что заменила мне небо. Грозовое небо, что пучилось ворохом облаков, гонимых течением ветров.

Я задыхался, но не умирал, окруженный вспышками света иллюзорных картин чужой жизни. Пламя сжирало легкие, багровые круги заволокли глаза, а я все не подыхал – живучий сукин сын. Размытые образы, крики и звуки голосов, вспышки заклятий и сладкое разочарование растущей ненависти. Полный бред, затопивший умирающий разум, что не желал умирать. Я бы пытался барахтаться как жаба в молоке, превращая воду в масло, обличая кислород во спасение – но хрен там. Ни рук, ни ног – лишь кровоточащие обрубки, разбрызгивающие багровые краски в палитру аквамарина морской воды.

Но все закончилось. Как и должно было быть – под звук подводного колокола довольного смеха пучины, мое сердце совершило последний удар, выгнув тело в спазме агонии, поселив дымку смерти в отражении выпученных глаз.

— Нет-нет-нет! – шептали мои губы, когда я делал очередной вдох и силой воли отталкивал себя пятками назад, ведь я развернулся на спину и пытался вернуться к манящему ужасу, гладь зеркала изгибалась, протягивая свою руку ко мне, руку с лицом мальчика моего возраста, что шептал мое имя и улыбался…

— Ghaeme ighet! Ghaem… Ghaeme ighet…

Гортанные сипы сами слетали с моего языка, утопали в булькающей массе липкой смолы. Черной жижи, обволакивающей мое тело, трясущееся в ознобе припадка. Чаши весов зависли во тьме, ветхий баланс довлел над их судьбой, как смерть дамокловым мечом вновь зависал у меня над головой.

Столько боли и страха, столько ярости и горького желания. Это расплата, цена за жизнь. Пройти сквозь очищение. Бурлящая чаша кипела и пузырилась не в силах согреть меня. Я корчился в чаше, наполненной всем тем, от чего я желал избавиться. Она хватала меня жгутами сколотых клинков, обагренных кровью невинных. Перекручивала кости, душа за горло тысячью рук. Острыми зубами рвала кожу, что тут же заживала, исторгая из себя все больше черной смолы…

Ощущая соленый бриз холодного моря на лице и кровь на губах, я отталкивался от липкого пола, что горел на моей кожей жаркой смолой. Перевернувшись на живот, я рывком встал на колени и, не разбирая дороги, пустился наутёк, закрыв глаза, чтобы в панике врезаться лицом в закрытую дверь.

Голоса ушли, как и манящий зов, даривший лишь боль и ярость. Закрыв глаза, я сотрясался всем телом, беззвучно роняя слезы и глотая сопли, которые я утирал рукавом свитера. Мягкого и тёплого, как те воспоминания, которые этот ужас перекрутили, переиначили, извращая все то доброе, что было в моей жизни, – или нет…

Я вдруг вспомнил улыбку Рона, как он в недоумении чешет кончик носа, вспомнил ворох волос Гермионы и её довольный взгляд, когда она в очередной раз оказывается права. Видел скрытую бородой улыбку Хагрида, иногда такого ребёнка, а иногда ответственного взрослого… Хотя о Хагриде я все же перегнул, дурилка он бородатая…