Пришла почтальонша, Варвара Давидовна, и принесла она бандероль от Почты

Греции – "ЕЛТА – HELLENIC POST", склеенный скочом – не воевали с этой

бандероли, видно, не открывали ее несколько раз… И слава Богу!

Ну, открыл я и достал оттуда красивый Диплом.

– Опять из Москвы? – спрашивала почтальонша. – Или из Санкт-Петербурга?

– Не-а, из Греции – из нашей колыбели!

– Ага, все мы немножечко греки! – соглашается она, – но ты их не спрашивал,

где они спрятали наше золотое руно?

– Ух ты! Вот, дорогая Варвара Давидовна, как Вы точно выражаетесь! -

обрадовался я, – А я на сей раз агент Атенцев, из Афины прислали ведь! -

ответил я ей.

– А ну ка, дай! – брала мой диплом, читала и удивлялся опять, – Вах, вах,

вах! Что за "ФОРМУЛА-НЛО" такой, а еще такой красивый? Ты взял третье

место… Ты что, на "ФОРМУЛЕ" тоже гоняешься, как Михаел Шумахер?

– Что Вы, Варвара Давидовна, это ведь литературный конкурс и вот наградили

меня дипломом третей степени, а еще и денежным призом.

– За твои рассказы что ли?

– Ага…

– И сколько дали?

– Сто долларов.

– Так-так-так… А что, вполне прилично… А ты уже бывал в ресторане с

друзьями за тех баксов?

– Не-а, я собираюсь еще прибавит что-то и выпускать свою книжечку…

– Эх ты, Сократ! – махнула рукой, – Ладно, я пошла! – она собрался, взяла

сумочку свою.

– Виски не осталось, но у меня есть хорошая Чача, подавать? – сказал я, и

стал подписать у ней в журнале, что она мне действительно доставила

бандероль.

– Ни-ни-ни!!! Я на работе! И что-то неважно себя чувствую… Но я

поздравляю, конечно… Ну, ладно, я пошла!

– Варвара Давидовна, а чаевые? Подождите! – побегал у моего письменного

стола, достал несколько монеток и дал ей.

А она улыбочкой смотрела на меня.

– А что? – я был в негодовании. – прибавит еще что ли?

– Да ты что! Я не из-за денег…

– Ну?

– А знаешь, та особа очевидно очень красивая…

– Кто?

– Тот, которая на твой диплом Михаела Шумахера обозначена, – и уточнила. -

Ираклия-Элефтерия Пеппа!

– Вах!

– Что за "ваах, ваааах"?

– А как вы узнали, даже я ее нигде не видел…

– Через ее подпись, Сократ! Ты уж поверь старому почтальоншу, или же

повнимательнее посмотри на ее подпись!

И ушла в зимнем холоде.

Вот такая история, Пилот!

На то, что все мы немножечко греки, я, конечно, согласен…

Где Вы спрятали наше золотое руно, тоже можно задавать вам вопрос, но…

А как Вы думаете, поверит мне старому почтальоншу насчет подписи?

Танец со скалой

«Если в вечный снег навеки ты

Ляжешь – над тобою, как над близким,

Наклонятся горные хребты

Самым прочным в мире обелиском».

Владимир Высоцкий, «К вершине» (Памяти Михаила Хергиани).

Однажды, осенью 1968 года дядя взял меня, – мальчика шести лет от роду – посмотреть на тренировку скалолазов в тбилисском ботаническом саду.

И тогда я, сидя на исключительно элитарном месте, в «ложе Бенуара», то есть на дядиной шее, увидел потрясающее зрелище.

Нет, это нельзя было назвать скалолазанием.

Это был танец на скале! Или со скалой! Ой, как филигранно, по-кошачьи, особенно двигался один из них. И правда – будто танцевал, ловко поднимаясь вверх по скале. Одним только пальцем зацеплялся за выступы, которых не замечали другие.

– А кто он? – спросил у дяди.

– Который? – щуря слезящиеся на солнце глаза, посмотрел на меня.

– Вон тот, который на скале танцует.

– И тебе понравилось? – обрадовался дядя. – Он – Тигр Скал!

– А почему Тигр?

– В газетах писали, что за своё умение с невероятной быстротой проходить сложные скальные маршруты он получил от английских альпинистов прозвище «Тигр скал».

– А кто он в действительности?

– Миша Хергиани!

– Правда? А я ведь тоже Миша! – обрадовался я.

– Да, вы тезки! – засмеялся дядя. – А еще говорят, что если он одним только пальцем зацепится за голый выступ скалы, целую неделю провисит над пропастью и не издаст стона…

Потом я смотрел много фрагментов из фильмов о скалолазании Хергиани, но тот первый раз, когда я увидел его на скале в тбилисском ботаническом саду навсегда врезался мне в память. Потрясённый увиденным, вернулся домой и с тех пор забыть об этом никак не могу. То, что я чувствовал тогда, можно сравнить лишь с тем моментом, когда я впервые увидел Нину Ананиашвили, выступления которой называют балетным танцем, но я уверен, – она не танцует, а летает на сцене, как летают птицы над горами.

Я тогда очень гордился тем , что мы с ним, с этим удивительным альпинистом оказались тезками, и так полюбил его, как любил своего родного дядю.

Когда по телевизору объявили о кончине Мишы Хергиани, в 1969 году, я тайком забрался на крышу, чтобы родные не заметили, и горько, безутешно плакал.

Тогда я возненавидел эти проклятие итальянские Альпы – мой Миша Хергиани сорвался со стены Суальто, то есть, не сорвался, а полетел. И в тех же Альпах, на вершину Монте-роза смотрел мой Форе Мосулишвили, когда пустил себе пулю в висок, из-за чего фашисты не расстреляли четырнадцать партизан.

Боже, как много я думал о том, что чувствовал Миша Хергиани при падении, и что думал Форе Мосулишвили перед неминуемой смертью…

Мне пришлось узнать об этом в 1987 году, в конце августа. Тогда я работал геологом-высотником на главном кавказском хребте, в ущелье реки Арагви, где расположен край по имени Пшави. Во время спуска с одной безымянной горы я тоже сорвался со скалы и летел примерно двадцать метров, – отчетливо помню, что успел три раза перевернутся в воздухе.

Та скала была не совсем отвесной, поэтому падая, я ударился несколько раз о ее выступы. А когда завершил падение, почти сразу потерял сознание, но до того успел удивиться сиянию многочисленных взошедших горных солнышек, и даже успел позвать друга, который бежал ко мне вместе с этими солнцами – а все это означает, что я тоже по-своему станцевал с той скалой.

Мою малехонькую скалу на безымянной горе Пшави никак нельзя сравнивать с семисотметровой Суальто – вершиной шестой категории сложности, где мой Миша Хергиани с пляской прошел вверх пятьсот метров, пока не сорвался, но я узнал то, что чувствует человек при падении:

«Ах, Господи, что это было – я летел в розовом пространстве и было мне скорбно, что больше, и это уж наверняка, не сумею написать хоть что-то… А потом ничего, прошло…

Продолжал свой полёт вникуда. Я не боялся, не страдал и не болело у меня ничего. Все видел одновременно: всё, что происходило со мной во время работы геологом; когда учился в университете; еще раньше, когда ходил в школу; и детство промелкнуло, когда я не хотел, но меня все равно вели в детский сад – короче говоря, я постепенно становился ребенком и вспоминал все тогдашние чувства и мысли… И я сидел у моего дяди на шее в ботаническом саду и смотрел – Ой, как филигранно, по-кошачьи, особенно двигался один из них. И правда – будто танцевал, ловко поднимаясь вверх по скале. Одним только пальцем зацеплялся за выступы, которых не замечали другие.

Вся прожитая жизнь прошла перед моими глазами, или это я прошел перед моей жизнью…

А дальше – розовое пространство закончилось и я прилетел в необыкновенно синее небо.

Я дышал с облегчением.

Куда-то пропало время, из-за которого, оказывается, я столько страдал. Время, разделившее в пространстве нынешнею Грузию от древнего Шумера, обыкновенную корову от динозавра, кавказские горы от гималайских, и так далее. За временем последовало и пространство – где нет времени, там не должно быть и пространства.