— Здравствуй, Тило.

— Ты меня по хромоте узнала? — усмехнулся полководец Ниротиль.

Воительница набрала воздух в грудь, изыскивая смелость взглянуть ему в лицо. И вовремя: он почти дотронулся до неё, так близко подошёл.

— Я не мог не увидеть тебя, Тури.

— Ну так любуйся, кто мешает-то, капитан. Хороша я стала? — женщина и хотела бы сказать что-то не столь глупое, но не сдержалась. Вспыльчивость всегда была их с Лиоттиэлем общей чертой. Но полководец только грустно улыбнулся. Следы прежнего воинственного огня в его глазах померкли.

Он был спокоен. Он, поднявший свой голос против короля в её защиту, снова был спокоен. Это Туригутту бесило куда больше, чем мысль о том, что однажды полководец её бросил на верную гибель.

Конечно, по здравому размышлению, это нельзя было назвать изменой или бегством. Это было слишком… личным? Надуманным? Между ними?

— Зачем ты отправил меня на восток? — вырвалось у неё, и Тури ненавидела, как жалобно это прозвучало. — Почему меня, а не Линтиля, не Бритта?

— Я не сразу так решил. Я советовался.

— С кем? С ней?

— Не начинай, лиса. Кто лучше тебя знает восток? — Он прислонился спиной к решётке, с гримасой вытянул ногу вперёд. — Я отослал тебя, потому что ты никогда прежде не ослушалась меня. Но ты не отступила, когда я приказал. Ты не отвечала на мои письма.

— Я не умею читать.

— Тури.

— И писать.

— Тури, ты дважды не явилась, когда я позвал тебя.

— Сидеть у юбки твоей госпожи?

Печальная истина была в том, что никто не расценил бы его отступление как предательство. Ниротиль был великим полководцем Элдойра, одним из Четверых. Для всех, кроме небольшого числа его соратников, он поступил по совести. Туригутта простила бы и большее, если бы только за пять лет с момента их расставания полководец не стал счастливым отцом двоих сыновей с женщиной, чьё предательство клялся никогда не прощать.

Тури её предательство едва не стоило жизни, а раны, полученные во Флейе, нельзя было исцелить. Она хмуро посмотрела на перчатку на правой кисти. Ниротиль поймал её взгляд и протянул руки ладонями вверх.

— Многое осознаёшь в разлуке. Я скучал по тебе.

— То есть ты бросил меня в самом Поясе Бурь, чтобы успеть соскучиться? — Это вырвалось у воительницы из груди с лающим кашлем. Духи степные его б побрали! Ниротиль чуть виновато глянул на неё сквозь упавшую на лоб чёлку.

— Прости меня, лиса. Кто мог подумать, что твой талант прославит тебя как воеводу по всему Черноземью. Тебя чертовски сложно было бы догнать, если бы я попытался.

— Но ты не пытался. — Она подавила дрожь в голосе, заставила себя злиться на него снова. — Ты даже не пытался.

Короткий обмен злыми взглядами договорил остальное — оба слишком часто вели друг с другом воображаемый диалог за прошедшие годы. Она слонялась по восточным окраинам Поднебесья, он служил Правителю, усмиряя непокорный Юг и даже весьма в этом преуспевая. Она зашла слишком далеко, он же научился быть осторожным. Слишком правильным. Тури могла простить и большее. Они пережили многое, очень многое, пережили больше, чем могли бы другие за сотню жизней; верные друзья, весёлые соратники, пылкие любовники — надо признать, нечасто, зато всегда вовремя, и что же? Что встало между ними, в конце концов? Враги, нарушенные присяги, добыча, будь она неладна?

Или, как бы она ни пыталась отрицать очевидное, то была женская ревность. И много воинской обиды.

И всё же после всего он вновь стоял перед ней, деловитый, собранный, самоуверенный. Даже не допускающий мысли об отказе, об отступлении. Годы размеренной жизни и сытости изменили его, сделали спокойнее. Голодный злобный блеск в глазах уступил место рассудительности и самоконтролю.

— Что у нас с севером? Я много пропустила? — хрипло спросила Тури, надеясь отвлечься от неприятных мыслей.

— Не слишком. Верен под каблуком Латалены Элдар, а она всё ещё надеется однажды получить трон для своего сына. Если бы династия осталась бесплодной…

— Мне до ваших раздоров высокородных дел нет. Войска где?

— Пока что она не смогла перекупить только одного из их вожаков, Вольфсона, а без него их не стоит опасаться. По крайней мере, так доносят разведчики. — Ниротиль развёл руками. — Любви между нами и горцами это, как понимаешь, не прибавляет.

Тури кивнула. Опустила глаза. Какова бы ни была надобность в хороших воинах в мятежные времена, было кое-что, что ценилось ещё больше. Покорность. Она никогда не была в ладах с этой чертой.

Ниротиль поднялся, опираясь о свою трость. С годами его движения стали много легче, и Тури подозревала, даже трость он использует больше по новой привычке, как своего рода маскировку. Как бы страшны ни были его раны когда-то, они оставили о себе почти выцветшие шрамы и едва различимую хромоту.

Она подобным везением похвастаться не могла.

— Надо было тебе не упрямиться, Чернобурка, — сказал мужчина, подходя вновь ближе и обхватывая её лицо обеими ладонями, — возвращаться сразу, как я предложил. Будет стоить долбанного состояния вытащить тебя с запада.

Набалдашник трости мягко ударился о потёртый коврик на полу. Туригутта вывернулась из его рук. Исподлобья глянула на своего не-совсем-ещё-бывшего-друга.

— Пошёл ты на хрен, капитан, — выдавила она, щурясь. — Ты меня слишком часто спасал. Ты теперь высоко, такой, как я, не доплюнуть. Меня судили справедливо. Здесь и разойдёмся.

…Полтора месяца дороги Тури провела, мрачно размышляя о перспективах. У неё было время подумать о том, какие возможности она упустила в жизни и какие ещё упустит, медленно погибая в ссылке на краю известных земель. Не то что она чувствовала себя обречённой; нет, Туригутта готова была поспорить с любыми обстоятельствами. В конце концов, она была женщиной действия.

В очередной раз выругавшись и пообещав себе, что бросит думать о том, как с ней обошлась судьба, Чернобурка вздохнула, потёрла запястье под верёвкой, задумчиво уставившись на свою трубку. Сама она раскурить её не смогла бы.

Например, попросить помощи у мрачного дикаря, который скорчился в противоположном углу её клетки. В первые же сутки путешествия Туригутта подралась с осуждёнными на каторгу проститутками, и погонщики здраво рассудили, что портить девчонкам лица им было не с руки. Так воительница стала соседкой такого же изгоя — насколько она могла определить под слоями грязи, он принадлежал к дальним восточным племенам далеко за Черноземьем. Сложно было представить, что она самолично почти завоевала Пустоши и восток всего-то полтора года назад.

Повозка громыхнула ещё раз на камнях дороги. Тури ругнулась, безуспешно пытаясь разглядеть что-то в пыли. Ишаки с корзинами, обгоняя её клетку на колёсах, протяжно ревели. Женщина уселась обратно. Скоро их должны были доставить к месту назначения. Если западные каторги не отличались от восточных, до того, как новые каторжане примутся за работу, всем им предстоит пройти отбор.

Судя по изменившемуся ландшафту, путь основного каравана приближался к завершению. Каторжан привезли в Лукавые Земли.

«Румяные все, сытые, — не без зависти замечала Тури проходивших мимо крестьян, любопытно всматривавшихся в лица преступников в кандалах и клетках, — самый нищий из них богаче моих бойцов, пожалуй». Она вздохнула. Погонщики производили перекличку и подсчёт заключённых. За весь переезд никто, конечно, не совершил побега, но трое умерли от обострения болезней.

Принимающий преступников служитель городского дозора, очевидно, доволен этим обстоятельством не был.

— Тебе платят не за то, чтобы ты уморил их по пути, — распекал он погонщика Ларата, — они нужны нашему князю на каторгах, а не в земле.

— Я им кто, кормилица с сиськой? — огрызнулся Ларат. — Помер и помер, я их не воскрешу теперь.

— Нам донесли, что есть особая пленница, — чиновник метнул короткий взгляд на клетки, — осуждённая за разбой воевода.

— Есть. Жива.

— Кто эта?..

Тури послала обоим по поцелую. Ларат ответно погрозил кулаком: