Сонаэнь молча кивнула. Словно все еще сомневаясь.
— Ты можешь сказать «спасибо», леди. Так обычно делают, — не удержался он от язвительного тона. Леди Орта не ответила.
Полководец хлопнул себя по коленям, поднялся. Это было неважно. Решение принято и выводы сделаны. Он одернул кафтан. Следовало озаботиться маршевым облачением. Ясень подготовил лошадей, а первые отряды ушли на север еще на рассвете. Ниротиль направился к выходу, когда ее рука опустилась ему на локоть. Он обернулся. Сонаэнь смотрела ему прямо в глаза.
— Вы не хотели наказывать меня.
Костяные четки, которые она перекатывала между пальцами, спрятались в ее рукаве.
— Нет. Я не хотел. Я вообще не хотел делать тебе больно.
Чистосердечный и правдивый, этот ответ ее расстроил, полководец видел ясно.
— Твою душу, ты так хотела умереть? — вырвалось у него с нервным смешком.
— Я не хотела, чтобы вообще кто-то умирал, ни он, ни вы, ни все остальные, — полководец вдруг уловил ее короткий, больной взгляд на книгу, которую она оставила на столе. Конечно, Писание; то, которое ей оставил Дека Лияри.
Он расхохотался. Это было так глупо, так невероятно глупо, но он почти понял ее в ту же секунду — почти; все ее попытки закрыться от происходящего вокруг, все мечтания о несуществующем, верном, сладкоречивом рыцаре, ночью превращающегося в слюнтяя в ее объятиях, а днем услаждающего трепетный взор гарцеванием вокруг. Миры, где обитали подобные экземпляры, никогда не соприкасались с миром Ниротиля.
Женщины, похожие на нее, тоже не приходили в мир полководца Лиоттиэля, с другой стороны. Женщиной из его мира была Мори, жадная и лицемерная притворщица, княгиня Белокурая — бесстрашная титулованная потаскушка, или Трис — верная соратница, носящая не меньше шрамов на теле и душе, чем он сам. Война была не для Сонаэнь.
Он мог увести ее из-под обстрела живой, мог вытащить из огня, убить всех ее врагов и отомстить за каждую потерю, но не умел притворяться исполнившейся мечтой, даже если когда-то таковой и показался. Обида все еще царапала полководца Лиоттиэля под сердцем, но, гневливый и легко закипающий, он всегда был отходчив и успокаивался столь же легко.
— Ты думаешь, ты виновата в чем-то, кроме того, что задрала юбку не перед тем мужчиной? Ты думаешь, ты хоть над чем-то властна? Тебя не переубедил нож твоего любовника у горла? Девочка, это война. Но мне не хотелось бы, чтобы ты стала оружием не той стороны, — он повел рукой в сторону книги на столе, чувствуя необходимость объяснить свое внезапное веселье, — ты слишком молода, наверное, чтобы понять. Слушай. Я на память не помню, но… — Ниротиль потянулся было к книге, но Сонаэнь прижала ее к груди, глядя на него исподлобья, затем, поразмыслив, подошла к своим сумкам и достала другую, свою собственную, книгу, уже завернутую для длительного путешествия.
— Благодарю, милая. Хм, так, так, вот, ага. Слушай. «Когда встретите их — убивайте их, где бы это ни произошло». Нет, не совсем то. Или вот: «Нападайте на них, если они нападают на вас, а если они отступают, оставьте их». Это про войну. Но я думаю, не только. Вот, например: «бойтесь преступать границы дозволенного и соблюдайте обеты», — он поднял глаза на Сонаэнь.
Отложил книгу, встал, приблизился к ней. Ниротиль все еще не мог заставить себя дотронуться до нее.
— Я убивал и оборонялся. И однажды преступил границы. Как видишь, я еще жив. Чему не всегда бываю рад, до сих пор. Но я жив, и думается мне, ты этот шанс тоже заслужила. В отличие от твоего дружка, что висит там, снаружи.
Она дрогнула, словно приходя в себя.
— О, не делай такое лицо, Сонаэнь. Он не раз пытался отправить меня в загробный мир исподтишка, а я люблю ходить прямыми дорогами.
— Не все воины похожи на тебя, Тило.
— Не все из них выживают. Не все водят войска, — спокойно отбил Ниротиль ее едва уловимый упрек, — некоторые получают звание и выслуживаются до мастеров, ни разу не пролив крови, ни чужой, ни своей. Другие курице голову отрубить не могут, но рассуждают о том, что мы должны или не должны делать. Пока мы делаем то, что можем. Думаешь, в первый раз это легко? Думаешь, это легко во все следующие?
Он отвернулся, не желая больше рисковать: откровенность была в новинку, откровенность с такой, как она, принимающей, даже если и не одобрявшей. Себе Ниротиль вынужден был признаться: он ее простил. Это не отменяло желания надавать ей пощечин и наорать на нее, что было абсолютно бессмысленно.
— В общем, ты отправишься в Загорье, в Орден, — кашлянул полководец, — полагаю, будет излишне напоминать тебе, что, если с тобой начнут заигрывать молодые златовласые суламиты, тебе все-таки не следует раздвигать перед одним из них ноги в закоулках Сосновой Крепости.
Не может быть, я уже пытаюсь шутить об этом. Прав был друг Ревиар — если хочешь выжить, придется научиться смеяться над собой
— Мы больше не увидимся? — спросила вдруг Сонаэнь, и надежда, которую Ниротиль услышал в ее голосе, причинила на сей раз сильную боль. На что она надеялась? Увидеть его снова или не увидеть никогда?
— Возможно, нет. Может быть, да. Прощай, леди Орта, — он проклял свою хромоту, не вовремя решившую проявить себя, остановился на мгновение у стола, поднял ее Священную Книгу, — я прихвачу с собой, м?
…Провожая взглядом ее фигуру на лошади, пока она не исчезла из виду за северными холмами, Ниротиль улыбался. Это было глупой затеей с самого начала, жениться вслепую; отчаяние и постоянная боль от ран затуманили его рассудок, заставили в очередной раз поступить необдуманно.
Но как он всем своим существом чувствовал необходимость завоевать Мирмендел и верил в победу, точно так же полководец знал, что однажды Сонаэнь Орта взглянет на него другими глазами и поймет его, если и не простит.
Путь обещал быть долгим.
Комментарий к Ставка на надежду
Полагаю, осталась одна глава… Она же эпилог.
========== Эпилог. Преданные ==========
«Дорогой брат! Получив твое письмо, отправил ответ только сейчас, не обессудь. Поживаем мы неплохо. Паек все еще без мяса — запад, что поделать; здесь так не принято, сказал мне Мархильт. Рад сообщить, что все-таки подействовал закон об отборе новичков в ученики. Совершенно невозможно представить, какие ужасные потери мы понесли в войне, бросив самый цвет юного поколения на передовые…».
Ниротиль зевнул. Брат Гана был убийственно зануден. Возможно, так Мелтагрот действовал на всех. Он пробежал глазами следующие несколько строк — сплетни, сводки из хранилищ, сплетни, сплетни опять — и отложил письмо. Полководец потянулся, затем уронил руки между ног, лениво размышляя о том, что жизнь на западе его полностью устраивает, даже и в походном лагере вместо гарнизона.
Ласковый ветер с юга нес запахи свежей травы. Темные дни зимы во Флейе были позади. Их окружали зеленые поля, песни полевых птиц и роскошь летнего тепла. Некоторые перебои с водой стоили великолепного вида — и того, что они занимали господствующую высоту на лугах у Нижнего Лотриора. Городок этот, маленький и дружелюбный до безобразия, проходящим войскам не пугался.
Прошло почти четыре месяца с того дня, как Ниротиль и его войска оставили Флейю и перешли через Кундаллы в Загорье. Они покинули плоскогорье и встали лагерем, ожидая пополнения войск новобранцами с запада. Те не спешили.
