Полководец Лиоттиэль и не настаивал. Наступившее лето не располагало к труду вроде обустройства казарм. Как и сам воздух Загорья. На спешке не настаивал ни Правитель, ни Военный Совет. Тренируя новичков и попутно занимаясь ремонтом снаряжения, собственными упражнениями и, конечно, травя байки у костра, они проводили время в блаженном покое. Ниротилю казалось, он начал понимать, что княгиня Этельгунда называла «отпуском».

Письма стали прибывать регулярнее. Вместе с посланием брата Ганы передали и письмо от Сонаэнь. Короткое, оно сообщало, что леди Орта уже готовится дать обет Ордену и собирается учиться у знаменитого хирурга. Ниотиль перечитал письмо трижды, прежде чем до него начал доходить смысл.

Письмо было короткое, скорее записка, ничего общего с пространными чувственными шедеврами, что она отправляла из Руин во Флейю. Это было и к лучшему.

Она писала, что очень занята. Она писала, что счастлива видеть науку во всей ее мощи и глубине. Писала, что у нее появилась мечта стать мастером-целителем. Полководец уверился, что отправил свою неверную жену в правильное окружение. Может быть, Сонаэнь Орта и не принадлежала к воительницам, но уж точно скучающие взаперти леди-интриганки были для нее дурной компанией.

К письму прилагался подарок. Ниротиль со смешанными чувствами смотрел на длинную, достаточно изящную, но прочную трость со стальным подбоем и серебряными узорами. Отрицать факт своей пожизненной хромоты он больше не мог, даже если она проявлялась не каждый день, иной раз оставляя его на неделю с прежней юношеской походкой.

В другие дни ему нужна была вся выдержка, чтобы не стонать от боли, и вся ловкость, чтобы не свалиться, споткнувшись о любую кочку. Что с учетом воинского быта могло стать причиной нелепейшей из смертей.

Вздохнув, Ниротиль отложил трость в сторону. Возможно, оружейник сможет добавить к ней тайное выдвижное лезвие или что-то в этом роде. Не стоит пренебрегать возможностью обратить потери в преимущества.

Еще одно письмо пришло из Военного Совета. В отличие от обычных, ежедневно прибывающих листов новостей, это сообщение прислали в аккуратном свертке с печатями и разукрашенными подвесками. Судя по стилю, в канцелярии плотно засел кто-то из кочевников.

Ниротиль уже знал, что это будет приятное известие, когда разрывал обертку.

Ему потребовалось потратить почти двести золотых гривен и два месяца на бурную переписку, чтобы убедить мастера Нэртиса из Школы Воинов обойтись без общепринятых церемоний для присвоения Триссиль звания воительницы Элдойра. С десяток писем подряд Ниротиль повествовал неутомимо о достоинствах упомянутой сестры, упирая на ее подвиги в осаду Элдойра, но не забывая упомянуть тяжелое ранение у Дворца Флейи. Наконец, мастер Нэртис сдался,

— Это ведь чистая коррупция, брат Тило, — прошептал Ясень, воровато оглядываясь по сторонам: Трис была где-то рядом, — а она разболтает всем, кого встретит.

— Не коррупция, а экономия времени, — решительно отверг обвинения оруженосца полководец, — сначала решить вопрос с родословными, потом искать Учителя, опять же, ей пришлось бы ходить к Малому Алтарю три месяца. Наша лиса — и в храме? А теперь пойди, подготовь ее; тут еще воинский костюм для нее и расчетный лист — «восемнадцатый том переписи войск», ты глянь, и туда вписал, ага, так, жалованье… На первый год не назначено. Жадный Нэртис!

Ниротиль перевернул лист в поисках возможных дополнительных выплат, полагающихся воинам регулярной армии, но нашел лишь вычерченное каллиграфическим почерком мастера Нэртиса слово «Отъебись». И полководец и оруженосец прыснули.

— Давай, иди, — чувствуя себя шкодным мальчишкой, толкнул Ясеня командир, — только убедись, что она трезва.

Несколько минут спустя до Ниротиля донесся истошный вопль, еще один — крики абсолютного счастья, затем улюлюканье, как на свадьбах в далеких степях Черноземья.

— Убери руки свои от меня, ужасная женщина, — возмущался Ясень громко, — не лезь ко мне, сгинь!

— …Это правда? Меня признали? Совсем-совсем?

Ниротиль улыбнулся. Она никогда не жаловалась, что не получает столько же денег, сколько присягнувшие воины со званием. Однако, видимо, не только в жалованье было дело. Совершенно точно, не в нем. Полководец откашлялся и шагнул из-под навеса.

— Так, успокойся, твою душу сношать, не разноси лагерь, безумица! Не забывайся. Время завершить дело.

Глаза воительницы заблестели, когда она взглянула на Ниротиля полувопросительно. Он подмигнул.

— Присяга, конечно. Если не откажешься. Возьми, вот костюм — не знаю, доведется ли нам когда-нибудь посетить Военный Совет, но ты тоже теперь имеешь на него право.

— Я научу тебя читать, сестрица, — облизнулся Бритт, подплывая слева к Трис, она наморщила нос в его сторону, спешно переоблачаясь. Ясень фыркнул.

— Она и без чтения та еще заноза в седалище! Почему ты не хочешь выйти замуж, нарожать детей и обзавестись хозяйством, Правдивая?

— Мое седалище можешь поцеловать, — отозвалась счастливая Триссиль, не сводя глаз с полководца.

Ниротиль ощутил почти забытый трепет от созерцания ее воодушевленного вида.

Трис была совершенно права, говоря о том, что не создана для украшения придворной жизни или распевания гимнов Веры. Подумать только, когда-то Лиоттиэль зарекался принимать воительниц даже для сопровождения армии, но теперь одна из них стала его оруженосцем!

На черной накидке поверх белого костюма не было герба; предполагалось вышить его самому. Однако присягнувшие оруженосцы отказывались от своих гербов на время служения, а Трис даже и отказываться не приходилось. Она придирчиво изучила себя с ног до головы, вглядываясь в свое отражение в нагруднике Ясеня. Тот стоически терпел, закатывая глаза и сопя с утомленным видом.

— Да хороша ты, лиса, хороша, — позвал ее Ниротиль, — присягни мне — и можем праздновать. Время пришло, милая; сама знаешь порядки.

Присутствующие воины приветствовали ружанку, необычайно раскрасневшуюся, боевым кличем. Ниротиль принял в правую руку от Ясеня знамя Элдойра. Воительница с готовностью обнажила свою саблю и подала ее полководцу в левую. Прижав ее ко лбу и поцеловав, он вернул ее назад. Знакомый запах металла остался на коже.

Отрядный Наставник ступил вперед, откашливаясь и раскрывая свой молитвослов.

— Господь Единственный, Всепрощающий… — воины склонили головы, бормоча молитву негромко, — как завещано нам праведными предками, принимаем мы слова нашей сестры и ее верность славному воинству Элдойра; пока стоит наш город, открытый для всех…

Ниротиль не знал всех слов, что положено было произносить Наставнику. Он едва ли помнил свою присягу — это больше походило на сон теперь. Но когда пришла его очередь говорить, он волновался, как всегда это с ним бывало. Все вокруг расплывалось словно в теплом тумане, и мужчина знал, это могли чувствовать все присутствующие.

Женщина, на коленях стоящая перед ним и держащая на раскрытых ладонях саблю, глядя в землю и ухмыляясь, долгие годы следовала за ним, проливая кровь и пот. Как и все другие его солдаты. Доказательством ее преданности была его жизнь. Но иногда слова должны быть произнесены, даже если возвещают всем известную истину.