«Может, Гельвину удастся остаться Правителем и что-нибудь да отстроить во всем этом безумии, — надеялся Ниротиль искренне, — он из всех Хранителей никогда не задирал нос». Конечно, простонародье бы приветствовало на троне хоть злого духа, если бы это гарантировало сытую жизнь без войн и грабежей. Но Гельвин был справедлив и честен, хотя, возможно, для Правителя это были не самые важные черты.

Во всяком случае, не эти достоинства стояли на первом месте, по мнению Ниротиля, но что он знал? Лиоттиэль дернул плечом: Ясень встал справа, напряженный как струна; косы его были уложены по плечам и украшены затейливым плетением и лентами.

— Вот уж не думал, что ты увлекаешься дурманом или предпочитаешь одеваться в женское на казни, — Ниротиль потрясенно взглянул на соратника, Ясень вернул ему мрачный взгляд.

— Это все Трис, господин мой. Пока я спал.

— Буду знать, что твой сон крепок, если доведется отправлять в дозор… Где леди Орта? Я ведь за ней тебя посылал.

— Она решила не покидать паланкина.

Ниротиль тяжело вздохнул. Чутье не обмануло его, когда он принял непростое решение: казнь Наместника Лияри и его сыновей не оглашать, не допускать на нее зрителей и не делать объявлений для жителей Флейи. Обе леди Лияри также отсутствовали. Советник, державшийся в стороне, не возражал.

Если бы Ниротиль мог, на площади были бы трое: он сам, его жена и ее любовник.

Поправив западающий ворот парадного плаща, он направился к паланкину. В доспехах и с его спиной это было чрезвычайно рискованное мероприятие, пытаться проникнуть внутрь, и он ограничился тем, что опустился на колено рядом.

— Моя леди решила задержать представление? Не советую ей откладывать свое появление дольше.

— Я могу посмотреть отсюда.

— Сонаэнь, твою душу, или ты выйдешь сама, или я выволоку тебя за волосы.

Занавесь паланкина отодвинулась, появилась ее рука в голубой перчатке. Затем явилась и сама Сонаэнь. Ниротиль грубо поставил ее на ноги, отбросил кружево с ее лица — она предприняла безуспешную попытку прикрыться — и повел за собой.

Скорее, потащил. Поставив ее в паре шагов от виселицы — это было довольно убогое сооружение, ни высокого помоста, ни люков, рычагов и прочих новаторских изобретений, используемых ценителями — не больше чем столб, балка и петли. Четыре петли над широким ошкуренным сосновым бревном.

Ниротиль не питал любви к украшательству.

Сонаэнь слабо пискнула, когда он крепко схватил ее за шею сзади, заставляя стоять прямо.

Старших сыновей Лияри выводили с завязанными глазами из особняка, и прошло некоторое время, прежде, чем их довели до места казни.

— Где он? — пробормотал Лиоттиэль зло, когда Ясень подошел к нему.

— Мы ждем Наставника. Он выказал желание помолиться.

В сопровождении Наставника и пятерых стражников Дека Лияри вскоре явился, шагая почти так же легко, как если бы цепи не сковывали его ноги.

В дневном свете видна стала проседь у его висков, обычно незаметная — на этот раз он носил церемониальную воинскую прическу, высокий хвост на затылке, как это было принято в Школе Воинов. Несмотря на зиму, он остался босиком, что тоже отвечало обычаям.

Движения стражей Советника, исполняющих казнь, были слаженны и последовательны: они сняли повязки с глаз младших Лияри, подвели их к бревну и накинули им петли на шеи. Оба оглядывались тревожно по сторонам, не поворачивая шей, и не сразу заметили своего отца.

Сонаэнь смотрела на Наместника безотрывно. Он улыбнулся леди ободряюще, полностью проигнорировав присутствие полководца. Улыбка эта померкла, когда Дека увидел сыновей. Он чуть замедлил шаг.

— Мы начинаем? — лениво поинтересовался Сартол-младший, сплевывая в сторону, — у всех полно дел.

Ниротиль был рад узнать накануне, что обычаи, укоренившиеся в народе, вроде прощаний, последних слов и долгих зачитываемых приговоров, не укрепились в воинском сословии Флейи. Красноречие Наместника было последним, с чем полководец желал столкнуться в этот и без того не самый радостный день.

— Я полагаю, мы следуем традиции полностью? — почти дружелюбно обратился Лияри к Советнику. Тот медленно кивнул, — могу я просить тогда о милости для своих сыновей?

— Это закон велит нам вешать сыновей предателей у них на глазах, чтобы другим было неповадно, — встрял Сато. Лияри холодно скосил на него глаза, но не удостоил молодого воина ответом.

— Даже если бы это было не так, я попросил бы сначала казнить моих сыновей. Только так я могу быть уверен, что они не опозорят себя недостойным поведением, зная, что их отец смотрит на них. У меня есть другая просьба.

Минутная тишина, прерываемая тихими, едва различимыми всхлипываниями Сонаэнь, словно превратилась в видимую границу, разделила само время. Советник кивнул снова.

— Я прошу позволить моим сыновьям держать в руках камни, из тех, что у нас под ногами. Это позволит им почувствовать, ради чего они отдают жизни.

Советник кивнул, и Наставник, держащий Деку Лияри под локоть, сам склонился к брусчатке. Найти камни было нетрудно в Предгорьях, а теперь и на улицах Флейи: многочисленные повозки с провизией выбивали их из мостовой.

Ниротиль вздохнул. Жесты, украшательство, красивые слова и эффектное прощание, в этом были все флейянцы. Сонаэнь больше не нужно было держать — вряд ли она сама сдвинулась бы с места, даже если бы сами горы рухнули на них сверху. Ее взгляд на бывшего Наместника полнился неземным преклонением и обожанием. И почему-то полководца Лиоттиэля это почти не задевало.

Разве что чуть-чуть.

Оба сына Лияри приняли камни от Наставника, оба пробормотали положенные слова, посмотрели на отца: старший уверенно, младший со стыдом. Дека ответил им улыбкой.

Без предупреждений и слов стражи Советника толкнули бревно из-под ног сыновей Лияри, тот вздрогнул, сделал короткое движение вперед, как будто желал уберечь своих детей от того, что их в любом случае ждало — и замер перед ними, переводя взгляд с одного на другого.

Тихие всхлипывания Сонаэнь превратились в громкие. Ниротиль не сразу поймал ее вновь — леди порывалась спрятаться от зрелища перед собой. Камни один за другим упали из рук юношей, что все еще дергались на виселице, и, как заметил Ниротиль, ни одному из них не повезло — иногда случался перелом шеи, и смерть к несчастным висельникам приходила быстро.

Через несколько тихих минут молчаливые стражники сняли оба тела, сложили их в тачку позади виселицы и подкатили бревно обратно. На балке оставались еще две петли.

Дека Лияри повернулся к зрителям лицом. Он был бледен, глаза его поблекли, заволоклись туманом, но отстраненность не продлилась долго. Он повернулся к Наставнику, принял из его рук небольшую, без обложки, книгу, бережно прижался к ней губами на мгновение, затем обеими руками, теперь крепко связанными в запястьях, неловко протянул ее в сторону леди Орты. Ниротиль двинулся было в его сторону — но даже он не мог заставить жену отказаться от Писания, кто бы ни дарил ей его.

Если что-то стояло выше воинского закона, то только Вера и Храм. Сонаэнь приняла книгу также обеими руками, прижала к губам в зеркальном отображении жеста Лияри, и бледное лицо бывшего Наместника озарилось светом спокойствия и удовлетворения.