— Понимаю твою печаль, мастер войны, но мой отец тоже умер. Отдай нам Наместника. Клянусь, ни один из моих не проговорится, когда мы отомстим, как положено.

— Мы ждем приказа его величества. Хватит убийств.

— Миротворец, так? — зло усмехнулся молодой лорд, — отдай нам его. Я знаю, ты отправил письмо Правителю и ждешь его приговора; что толку ждать, его приговор известен! Пусть для Правителя он сгинет от воспаления легких, если так надо. Собака не заслужила теплой клетки и почетной казни. Отдай мне его.

— Это не нам решать, — ровным голосом ответствовал Тило, от души желая долбанному Сартолу-наследнику провалиться в ад. Тот кисло скривился в ответ.

— Когда твою спину так согнуло покорностью долбанным приказам, а?

Твоего отца выкинули вниз с высоты пяти этажей, подумал Ниротиль, но не тебя. Когда выкинут тебя, после чего соскребут то, что останется, запихают в доспехи, назовут полководцем и отправят Бог весть куда спасать сраное разваливающееся королевство, твоей спеси поубавится.

Уходя, Сартол, так и не добившийся своего, бросил через плечо:

— Твоя женщина-оруженосец умирает, командир. Она не сможет дышать сама. Окажи ей милость, избавь от мучений. Больно смотреть.

Но Ниротиль не мог. Когда-то он клялся, что обязательно сделает это, если придется, но от этого греха руки его были чисты. И когда ее дыхание стало совсем слабым — сломанные ребра, больше нет сил, виновато блеснул сквозь грязную челку карий глаз перед тем, как закатиться, он подхватил ее на колени и дышал за нее.

— Целоваться вздумал? — мастер Сегри поддержал ее голову, проходя мимо — ты не сможешь делать это день и ночь.

— Я сменю, — подался вперед Ясень. Бритт от костра фыркнул:

— Сестра-воительница не простит, но я в очереди следующий.

Втроем они сменяли друг друга, осторожно присаживаясь и передавая бесчувственную и ослабшую Трис из рук в руки. Ниротиль не мог сказать, сколько минут или часов прошло, прежде чем под губами он вдруг почувствовал отклик. Затрепетали веки. Она сомкнула губы, и на мгновение это действительно был поцелуй.

И мгновение это было долгим. Ниротиль улыбнулся ей, вздрагивающей в его руках, даже зная, что ружанка вряд ли запомнит эту улыбку. Некстати, но подумалось, что за все годы он ни разу не целовал Триссиль, даже в те короткие две ночи, что она разделила с ним.

— Если еще захочется, лиса, то умирать для этого необязательно, — с притворной строгостью сказал Тило женщине, покачивая ее, едва приходящую в себя, — я всегда рад, да и парни тоже, так?

— Пойду одного из горных козлов поцелую лучше, — отозвался Ясень, уже шатающийся от усталости.

Ниротиль подавился смешком, когда увидел, как покраснел его оруженосец, сталкиваясь взглядом с очнувшейся Триссиль. Уходя, Ясень незаметно прикоснулся к своим губам и провел по ним пальцами.

Несмотря на повседневную неприязнь между этими двоими, они стояли друг за друга насмерть, если приходилось.

За следующие три дня не раз пришлось им бояться за ее жизнь, но затем Трис пошла на поправку быстрее.

*

Особняк, который они занимали во Флейе, теперь был превращен в укрепленную тюрьму; хотя Ниротиль предпочитал располагаться на более открытом пространстве, им пришлось развернуть лагерь, добиваясь хорошего прикрытия от возможного обстрела с крыш. Верные короне флейянцы дежурили на чердаках вокруг, но Ниротиль не рисковал, доверяясь лишь им.

В конце концов, никто не знает, сколько может стоить, пока его не пытаются купить, разве нет?

Покои, которые занимала прежде Сонаэнь, теперь стали ее тюрьмой. Полководец незамедлительно приказал подготовить надежные двери для всех возможных проходов, после чего сам тщательно проверил стены и закоулки коридоров вокруг.

Прошла не одна неделя, прежде чем он рискнул встретиться с женой лицом к лицу. Всю первую он и присягнувшие флейянцы, воины почившего Сартола и новобранцы, все, даже госпитальеры, были заняты разбором складов Дворца Наместника.

Очевидно стало, что сети паутины Лияри простирались далеко за пределы Флейи, дотягивались не только до Мирмендела. Они обнаружили без каких-либо отметок о пошлинах или клейма добытчика не только янтарь и жемчуг; табак, нефрит, другие ценные камни, редкости с запада, перламутр — и это было только тем, что досталось им случайно при штурме. Нииротиль не сомневался, где-то во Флейе есть склад больше.

Он, впрочем, не собирался его искать.

Как бы ни был он силен в степях, в чистом поле, под большими стенами осажденных городов, политика требовала более тонкого ведения боя, осторожных поступков и долгого размышления над каждым жестом и словом.

Выбирая между саблей и пером, Ниротиль предпочел бы саблю, всегда. Об этом он поведал Ясеню, но оруженосец, всегда соглашавшийся с ним или молчавший, снова удивил его — как когда-то при знакомстве с Сонаэнь.

— Времена тех битв прошли, дай Бог, — категорично высказался Ясень, — Великая Смута в прошлом.

— Великая, может, и в прошлом. Но ты посмотри на то, что в настоящем!

— Брат Тило, если ты хотел умереть в сражении, тебе это почти удалось, — взгляд Ясеня был чист, тверд и выдавал непоколебимую уверенность в каждом слове, — но Всевышний решил, что тебе предстоит нечто большее и вернул тебе жизнь.

— Припаси слова для храма, святоша, — буркнул Ниротиль.

Внутренне он соглашался с оруженосцем. И раз за разом вечерами останавливался у закрытой двери в покои леди Орты, желая поговорить с ней — и всякий раз отступал.

Наконец, десять дней спустя — десять дней идиотских ревизий, напряженного ожидания вестника из Элдойра и бесмысленных тренировок новобранцев, которых нужно было чем-то занять, Ниротиль был полностью разбит.

Снова и снова мысли возвращали его к той самой ночи — ночи, когда он сделал ей больно, потому что хотел этого, впервые в жизни по-настоящему хотел. Хотел ее унизить, запугать, оскорбить; хотел дать ей почувствовать ту самую пропасть, что разверзлась перед ним, когда ее бесчувственной принесли с пира в его комнаты — и измена была открыта.

Малодушно он даже рад был никогда не узнать о ней. Затем мысли полководца подходили к черте, где Дека Лияри непременно воспользовался бы интрижкой с его леди, чтобы развязать войну — даже если он и отказывался это признавать.

А еще была Триссиль. День ото дня ей становилось лучше, но слова ее о том, что она не войдет живой под одну крышу с «этой женщиной» слишком впечатались в память Ниротиля. Он почти суеверно боялся последствий ее обещания — не зря ее имя было «Правдивая».

Наконец, прибыли вести из Элдойра; Советник появился с личным письмом Правителя Гельвина. Ниротиль не узнавал большую часть лиц, что явились с ним вместе, но в нынешние времена это было привычным делом. Из рук Советника Ниротиль принял сверток с письмом обеими руками. Черный бархат означал добрый знак — мужчина боялся увидеть красный или серый.

Ясень напряженно следил за глазами своего командира. Лицо Ниротиль сохранял спокойным. Под конец письма вздохнул, передал его оруженосцу.

— Бри, Цаур, за мной. Сато Младший мне нужен с парой своих ребят. Пусть десятник Сабир выставит оцепление у площади. Идем, брат Ясень. Навестим Наместника.