— Она найдет ее? — Сонаэнь шагнула к нему, надеясь встретить его тепло, как прежде. Но он не обнял ее и даже не взял за руку.

— Она попытается. Ей никто не может помочь — она или сбросит старую кожу сама, или умрет.

Он отступал в тень, звеня пряжками на своих сапогах. Сонаэнь проследила взглядом направление, в котором он удалялся — зал приемов, в отличие от большинства в особняке, имел лишь один вход, и полководец отдавал ему предпочтение перед другими, справедливо считая, что его легче охранять.

Сахна в зеленом шелке изменила свой танец. Теперь ее движения стали остры и точны, как будто бы дремлющая змея действительно освоилась в новом облачении и превратилась в опасного врага, не знающего страха и слабости.

На противоположной стороне зала, под льющимся из световодного окна лучом, улыбался Наместник Лияри. В белом сиянии его волосы казались светлее, глаза — ярче, и румянец на щеках играл в ямочках, когда он улыбался, показывая зубы.

Он ждал ее.

— У вашего мужа есть вкус, — заметил Дека с усмешкой, — вынужден признать. Сахна одна из самых знаменитых мастериц, насколько мне известно.

— Вы не присоединитесь к полководцу?

— Нет. Вояки обсуждают клинки и стрелы первые три минуты, после — начинается попойка. Не уверен, что я удержусь от драки.

— Вы тоже воин.

Их руки соединились под ее вуалью, вольно отброшенной назад и обернутой вокруг ее локтя.

— Воин, а не рубака-мясник, моя прекрасная леди. Я предпочту компанию меняющих кожу змей.

— Одной змеи.

— Змей. Разве вы не слышите шипение? И разве сами вы не ищете последние силы, чтобы бросить старую тесную чешую, моя леди? — он сжал пальцы на ее запястье. Пульс под давлением его пальцев стал похож на землетрясение, рушащее каменные стены Флейи, горы, оковы брачных клятв.

— Почему вы говорите мне это?

— Вы не знаете? — Лияри обернулся, глаза его были тревожны, Сонаэнь неосознанно потянула прочь руку, — вы не понимаете? Я люблю вас.

Она опустила лицо.

— Я полюбил вас с первого взгляда, — тихий, его голос набирал силу, звучал гордо, уверенно, — для вас я мог бы пойти на все. Для вас я пошел бы на все. Чтобы защитить вас. Увезти вас в безопасное место, где защищать до последней капли крови, любой ценой.

— Замолчите.

— Вы выбрали сторону войны, Сонаэнь. Я не могу уважать этот выбор. Я ненавижу все то, что заставило вас сделать его. Но вас я ненавидеть не могу, моя дорогая, — Дека поднял подбородок, не глядя на нее, — я слишком хочу и люблю вас.

— Молчите, заклинаю вас, здесь же полно свидетелей…

— Следуйте за мной туда, где ни одного не будет, моя леди.

Он удалился в сторону одной из арок — от выпитого вина весь мир у Сонаэнь перед глазами кружился и плыл. Она подхватила юбку, шлейф мешался, какой-то пьяный идиот из числа соратников Ниротиля наступил на него — она рванула ткань прочь, услышала глумливое хихиканье за спиной, но даже не обернулась.

Она чуяла телом, кожей разлитый в воздухе лимонный, весенний аромат, видела его почти наяву — след Лияри.

Темный коридор? Нет; холодно, стыло, никакого запаха. Теплый, где Триссиль обжимается с кем-то, судя по звукам, с кем-то из новобранцев? Нет, людно.

Сладкие фруктовые запахи — или их иллюзия — привели Сонаэнь к галерее, ведущей к открытым балконам. Было холодно, но она не ощущала холода. Было страшно, но ватные ноги перестали чувствовать давление неудобных туфель. Она покусала губы, смутно вспоминая, что так они станут алее.

Дека стоял в полутени, опираясь локтем о стену.

Она удивленно воззрилась на свечу в своей руке. Откуда, когда она взяла ее, откуда? — но вопросы были лишними. Она лишь дунула — и бросила свечу в сторону.

Теперь источником света были уличные далекие фонари, вместе с ледяным ветром проникающие с балкона. Остались ощущения. Участившееся дыхание Лияри, когда он обхватил ладонями ее лицо, шею, пробежался неуловимыми поцелуями по ее сомкнутым векам, по лбу, по носу, прежде, чем остановить поцелуи на ее губах — и уже не отпускать их.

Его ловкие пальцы, терзающие шнуровку, и совершенно воинское, непривычно звучавшее в его устах ругательство, когда он перепутал застежку на платье с брошью на вуали.

Влага между ее ног, встретившая вторжение его пальцев, и холодная волна воздуха, когда порыв горного ветра ворвался в галерею.

Холод камней под ее спиной.

Острая, желанная, приятная мгновенная боль — не сразу она поняла, что точно в ягодицы впился острый осколок камня, торчащий из стены. И чувство теплой полноты внутри, чувство его тела, его запаха, его жара — порывистые движения, дрожащие ладони, задранные юбки, все слилось в одно бесконечное пьяное счастье, носящее его имя.

— Посмотри на меня, любовь моя, — услышала Сонаэнь его шепот, — взгляни на меня, позови меня.

— Я хочу тебя, — онемевшие губы легко складывались в слова, которые она прежде не могла даже представить себя произносящей без стыда, — хочу еще.

— О, еще, — он усмехнулся, запрокинул голову, — всегда. Сколько пожелаешь, любовь моя.

Движения его бедер ускорились, он держал ее на весу у стены, это было почти больно –чувствовать возрастающее желание, желание большего, еще большего слияния —

Запах, вкус, цвет, глубина его твердого горячего проникновения, неутолимая жажда большего, вспыхивающие пятна перед глазами, искры на низких каменных сводах над ними —

И далекие зимние звезды, недоступные, свободные, не нуждающиеся в совести, клятвах и наказаниях за нарушение клятв.

Не чувствующие вины.

Сонаэнь была одета в непроницаемый свет зимних звезд, возвращаясь в зал — обновленная, непобедимая, все еще чувствующая трясущиеся коленки и сползающие чулки, влажность между ног и собственный бесстыжий румянец.

Она мечтала о том времени, когда будет так жить всегда. Она смело рассказывала себе другую историю — ту, в которой она оставалась во Флейе и созерцала праздничные фейерверки Перелома Зимы, обнятая нежными руками Лияри.

*

Прощальная вечерняя трапеза через час отличалась от приветственного застолья. Атмосфера царила самая раскрепощенная. Все улыбались и смеялись, женщины восседали с открытыми лицами, и даже строгие последователи веры — приглашенные ревиарцы из присутствовавших командиров — смеялись не тише прочих.

Тило смеялся тоже радостно. Но Сонаэнь уже достаточно успела изучить его лицо и мимику — он великолепно контролировал себя, настоящий воин-мечник, мастер войны, в конце концов — он не мог быть другим. За его радостным беззаботным смехом она угадывала напряжение.

Это только лишний раз напомнило ей, что он ничего и никогда не делал просто так — даже праздник был либо нападением, либо актом обороны или разведки, но никогда — просто удовольствием.

Демонстративно Тило подхватил ее под руку, проявляя необычную заботу, прошествовал по галерее — полтора часа назад в одной из темных арок которой она изменяла ему с его заклятым врагом, и намерена была это повторить, если только предоставилась бы возможность — и дальше она просто покорно переставляла ноги, пока острая резь в желудке не заставила ее остановиться, согнувшись.