— Зимы стали холоднее, сестра-госпожа, а лето — жарче; весна дождливее, осень дольше. Все так говорят. Так на севере и на юге, на востоке и, должно быть, на западе, Боже спаси их долбанные души. Отчего ты переживаешь за неженок?

— Они будут нашими гостями, — Сонаэнь печально посмотрела на остывший камин.

Они были слишком большими во Флейе, не приспособленными для того, чтобы сохранять тепло. Два месяца практически бесснежных холодов флейяне предпочитали переждать, спасаясь теплой одеждой, а не топкой.

— Помнится, мы с капитаном раз застряли в степи в Руге, — предалась ностальгии Триссиль, накручивая на смуглый палец прядь волос, украшенную бусинами и костяными зажимами, — холодно, жуть, аж писать больно. И вот вылазит кретин Ясень из евонной милости окопа, и говорит мне: Трис, сука ты драная, руки теплые, мол — подержи мне конец, я вот держал только что Орнесту, и теперь как-то стрёмно в них дуть…

— Трис! Следи за языком!

— О-о, не надо про язык, мне сразу на ум идет еще пара историй, — Трис вытянула ноги вперед, поболтала сапогом, что был ей чуть велик, склонила голову, — что-то ты нарядная, сестра-госпожа. Капитана нарядить тебе?

Сонаэнь рада была согласиться и избавиться от назойливой компании.

Триссиль постаралась на славу. Ниротиль в белом и серебристом наряде — никакой парчи, хорошее сукно и скромные, хотя и добротные украшения — был великолепен. Если бы не его хромота, больше заметная, когда он слишком спешил, и не сурово сдвинутые брови — и не шрамы, напомнила себе Сонаэнь, почти привыкшая их не замечать, Тило выглядел бы прежним собой. Или почти прежним. Может быть, чуть менее сияющим. Более осторожным. Опасливым раненным хищником.

Ярче прочих сияли те звезды, что быстрее всех падали.

Гости прибывали волнами. Сначала пожаловали мастера из форпоста — большинство были знакомы друг с другом, с ними пришли несколько воительниц, все старательно наряженные, бездушно улыбавшиеся и очевидно заранее скучающие. Несколько воинов привели и жен — возможно, это были любовницы или наложницы, но манеры у всех были подобающие.

Сонаэнь высматривала среди всех пришедших флейян одного. Наконец, ее ожидание было вознаграждено.

Дека Лияри не отличался скромностью, и на праздник явился, намеренный привлекать к себе взгляды. Синий цвет подходил ему, но он не ограничился им. Щегольская обувь, богато украшенный пояс, подчеркивающий безупречно сидящий короткий кафтан, небрежно оставленный расстегнутым — он готовился.

Но вряд ли долго и тщательно. Сонаэнь нашла очаровательным то, что он носил тонкие дутые серебряные браслеты из разных комплектов, очевидно, в спешке перепутав их. За столом он не сразу нашел свое место, пару раз даже споткнулся, не сводя глаз с хозяйки дома и упорно игнорируя хозяина. Приветственное угощение не предполагалось обильным — скорее, оно должно было познакомить гостей до того, как каждая группа начнет обсуждать интересующие темы отдельно от других.

— Я желаю лучшего хозяину дома, — поднял бокал Наместник, — очарования вашего присутствия в нашем городе не заменит ничто. Долгих лет!

— Долгих лет! — дружно провозгласили флейяне.

— Позвольте выразить восхищение подготовкой, которую вы проводите среди наших войск, — продолжил Дека Лияри, отбрасывая челку с глаз, — не могу не согласиться с мнением наших соратников-лучников: ваша идея о новом снаряжении действительно заслуживает самого пристального внимания.

Сонаэнь едва заметно помогла Ниротилю подняться — иногда это все еще требовалось ему. Из-за узорной длинной вуали ее движение осталось незамеченным.

— Благодарю за ваши теплые слова, — негромко ответил полководец, — надеюсь на их искренность. Множество пройденных дорог объединяет нас, с Божьей помощью, мы будем идти по ним вместе и впредь.

— Даст Бог! — вновь раздалось со всех сторон; откуда-то — тихое, почти молитвенное, кое от кого — звучное, словно боевой клич.

— И я надеюсь, что наша дорога на юг весной также нас свяжет еще крепче, — продолжил Ниротиль, — когда все мы вместе, как истинные братья, отправимся походом на земли Мирмендела, сопровождая миссию — с одобрения нашего Правителя, конечно, и с его благословенными молитвами.

Этот тост звучал почти как угроза продолжавшегося вторжения, и флейяне тревожно смотрели на своего Наместника в ожидании его реакции. Сонаэнь смотрела тоже.

Дека ничем не выдал своего недовольства. Его голос не дрогнул.

— С Божьей помощью, — поднял он руку к сердцу. Тихий, угрожающе тихий.

Сонаэнь обрадовалась вошедшему с многочисленными поклонами Орнесту, распорядителю празднества, словно ближайшему родственнику в день свадьбы. Орнест откашлялся, представляя танцовщицу, готовую исполнить роль в постановке.

— Мой господин, я не знала, что будут танцы, — Сонаэнь опустила руку на рукав своего супруга, все еще возвышавшегося над столом. Он бросил на нее взгляд сверху вниз. Она немедленно убрала руку.

— Это Сахна. Она из воинского сословия — я не пригласил бы куртизанку в наш дом, леди Орта. Она исполнит нам отрывок из спектакля «Змеи западных долин».

— Она — воительница? — пробормотала Сонаэнь, опуская глаза.

«Почему он упомянул куртизанок?».

— Она танцует с клинками, но у нее есть звание.

— И что же за отрывок это будет? Я люблю «Змей долин», — Дарна Патини, один из приближенных Наместника, оказался рядом с хозяевами. Полководец жестко улыбнулся.

— «Змея, меняющая кожу».

Холодок пробежал по спине Сонаэнь, и она опустошила свой бокал вина непозволительно поспешно. Прощальный заздравный кубок, по обычаю принимаемый из рук мужа, она выпила, почти не чувствуя вкуса. Желающие угощаться и дальше переместились в углы зала, внимание большинства было приковано к танцу-представлению.

Неосознанно тело повторяет движения, напряжением мышц, позывами пригнуться или наклониться, желанием хлопнуть в такт, взмахнуть рукой. Сахна — великолепная танцовщица, но и воинские ее навыки очевидны. Воевала ли она?

Золотое платье, изображающее чешую, она спустила с плеч легко, показывая нижнее платье — из тонкого зеленого шелка, изображающее молодую змеиную кожу, еще не огрубевшую, опасно нежную.

Сонаэнь была заворожена движениями Сахны. Прежде она не видела флейских танцев — как и западных танцев вовсе. Пляски юга были родными, знакомыми, в чем-то казались примитивными — возможно, потому, что она знала их язык, значение символических движений.

— О чем это? — спросила она тихо Ниротиля, невесть как оказавшегося рядом с ней — между колонн круглого зала, где извивалась меняющей кожу змеей бывшая воительница.

Она полагала, что полководец удалится обсуждать новые договора с Наместником.

— О змее.

— Тило, это я могу понять из названия. Я не настолько дура.

— Тогда ты можешь понять и остальное, — резко бросил он, и впервые за долгое время она увидела в его глазах призрак прежнего, более открытого, возможно, более чувственного мужчины, с которым некогда связала свою судьбу, — змея линяет. Она сбрасывает кожу и из-под старой появляется новая, молодая, выросшая под прежней.

— Это слишком очевидно, чтобы быть всей историей.

— Я всегда считал, что танцы с клинками хороши только для тренировок, — вздохнул ее муж, глядя перед собой, — это зрелищно, но непрактично. Все это любование природой, танцы стали и прочая хрЕнова поэзия. Вот, видишь, она как будто бы пьет с кинжала? Она ищет источник, который поможет ей, — Тило сложил руки на груди, прислонился к колонне, наполовину сокрытый в ее тени, — ищет силу, чтобы пережить линьку.