Сонаэнь не ответила. Она подобрала юбки — с каждым днем ей удавалось все лучше обращаться с одеждами кочевниц, и зашагала по воинскому лагерю. Это было непросто. Не только из-за платья — розовый шелк был в пыли и грязи, но и из-за громоздких сапог и невыносимо тяжелой кольчуги. Уговорить Ниротиля хотя бы на кожаный панцирь леди Орта не сумела. Не помогла даже Трис.

Четвертый месяц расквартированных войск под Флейей подходил к завершению. Сонаэнь была убеждена, что муж ее сошел с ума. Трис, правда, заверяла, что для полководца это самое обыкновенное поведение. Войти к нему в шатер можно было, преодолев три круга оцепления, оружие в черте города беспощадно изымалось у всех, не имеющих звания и не приносивших присяги белому городу, еду пробовали по три раза перед подачей на стол.

— Ты брось это, сестра-госпожа, — продолжала настаивать Триссиль, след в след шагая за леди, — он ведь разрешил тебе уехать. И ехала бы.

— Он мой муж.

— И хрен драконий на него!

Сонаэнь поморщилась. Триссиль страдала больше от присутствия жены своего командира, вынужденная сопровождать ее везде и всегда. Даже если она считала это полной глупостью, она была верной воительницей, исполнительной и послушной.

— Ты думаешь, это глупо, — Трис уселась у костра, вслепую отрезая кинжалом слишком длинные, на ее вкус, пряди волос на макушке, — то, как он оберегает тебя. Но поверь мне, я видела, что делают те, кто действительно хотят убить тебя.

«Дека меня не убьет, — хотела сказать Сонаэнь, — он меня любит». Уверенности абсолютной не было, но она хотела ее в себе взрастить. Иначе жизнь стала бы слишком печальной.

— В наши времена убивают за меньшее, — беззаботно продолжила Трис, — ты жена полководца Элдойра. Он им мешает — и они будут рады его опозорить и опорочить. Изнасилуют тебя, ограбят, бросят куда-нибудь, чтоб все видели. И придется капитану мстить.

— За леди Амрит он бы мстил?

— Боже, да. Но она не «леди». Боковой росток стебля, как говорится. А ты ягода подороже, сестра-госпожа. За тебя нельзя не мстить. Даже будь ты слепая, немая, слабоумная, твое имя все покрывает. И как, — Триссиль подмигнула леди, — у вас с ним? Лучше дело-то пошло, я думаю?

Сонаэнь опустила глаза, краснея. Ниротиль оказывал ей почтение при воинах. В постели с ним она большую часть времени терпела его напористость и пыл, но изредка обнаруживала в своем муже способность к сопереживанию, тягу к нежности, которой он стеснялся, очевидно, почитая за слабость.

Ее ложь приятельнице о «воине с копьем на диком жеребце» оказалась правдой. И Сонаэнь эта правда не нравилась.

Чем более нетерпеливым ночью и отвлеченным днем становился Тило — дела, разговоры, арсенал, рутина воинского быта — тем чаще память приводила Сонаэнь в покои наместника Лияри, к его неторопливым рукам, к его губам, к порочному властному взгляду.

Третий месяц общение леди Орты с Декой Лияри состояло из посиделок у ткацкого станка. Дистанция превратилась в пытку. Вторая леди Лияри, общительная и светская, создавала им звуковой фон своим щебетом. Однажды Наместник проговорился, что его жена поет. Пока она пела — флейские песни, с переливами, практически без музыки, изредка лишь ударяя словно неверной рукой по струнам мандолины — они смотрели друг на друга, не отрываясь. Не раз, не два, но тысячу раз за зиму Сонаэнь Орта поняла, что их удерживает от конечного падения только присутствие посторонних.

Сколько раз, проходя мимо него по просторным коридорам его дворца, она встречала ненарочное, незаметное движение навстречу, нагретый воздух и тот струился от него — к ней, очевидно указывая на его желание, на его постоянное внимание. Наместник не уставал следить за ней. Как следил бы охотник за своей жертвой.

Он посылал ей сладости и маленькие, женские подарки, вроде отрезов ткани и вееров; держал в голове оттенки ее платьев и вуалей, все сказанные ею слова, все упомянутые ею детали истории жизни. Дека Лияри знал ее гораздо лучше, чем когда-либо кто-то до него. Чем дальше заходила эта странная близость — сближение не физическое, но умственное — тем больше ее слабых мест он находил.

— Это хорошо, что ты дружишь с леди Лияри, — только отмахнулся Ниротиль, когда Сонаэнь рассказывала ему о доме Наместника, — ее муженек хорош на крепкой цепи. Их снабжение слабеет, рано или поздно всю контрабанду с Юга придется прикрыть.

— А дружба женщин поможет? — не поняла леди. Полководец кашлянул.

— Дружба поможет показать, что мы не наказываем за прошлое. Пусть откроет дорогу на Мирмендел, и мы простим его.

— В Элдойре легко прощают?

— Карают легче, — муж посмотрел на Сонаэнь более пристально, чем прежде, словно впервые увидел ее. Она невольно съежилась под его взором.

Внезапно Ниротиль отбросил чертежные инструменты — он проверял планы нового форпоста у Флейи. Подошел к ней. Протянул руку и слегка провел кончиками пальцев по ее руке от плеча к локтю.

Как успела заметить леди Орта, муж никогда не прикасался к ней, если кто-то мог видеть, но в последнее время он делал это исключительно в постели, и она тоже начала избегать его прикосновений.

— Ты побледнела, — негромко сказал он, — или мне так кажется.

— Это климат, — не нашлась с ответом Сонаэнь. Тило хмыкнул, опуская руку.

Его зрение становилось лучше с каждым днем, как и общее состояние его здоровья. Он фехтовал каждый день по пять часов, упорный и не сдающийся. С каждым днем он становился сильнее, упрямее, и с каждым днем отчуждение между ним и Сонаэнь росло.

Даже несмотря на то, что он был с ней нежен, насколько мог, и несколько раз даже пытался неловко, как будто борясь с собой, сделать супружескую постель не просто исполнением долга, но чем-то большим.

Только отчего-то леди Орта едва могла терпеть его прикосновения.

*

Зима не слишком украсила Флейю. Изморозь на голубом мраморе да иней на обрезанных деревьях составляли все изменение пейзажа до конца декабря. Только затем появился тонкий слой пушистого легкого снега, быстро превращающийся в грязную талую воду.

Синие ранние сумерки расцвечивали город высоких стен гораздо более интересными сочетаниями красок. Тысячи фонарей и светильников самых разных оттенков загорались в закатных сумерках. Огромные камни, покрытые кое-где наледью, отражали их свет, бросая блики на черепичные крыши высоких флейских башен.

В комнатах дворца Наместника, тем не менее, было темно.

— Вы желаете, чтобы я зажгла свечи? — леди Лияри, лучась улыбкой, поднялась со своего места у ткацкого станка, — может быть, камин?

— Моя госпожа так любезна, — прокомментировал Дека, улыбаясь со своего места, где он расположился полулежа с книгой в руках, — я был бы ей признателен за красные свечи.

— Не уверена, что они остались у нас, — леди Лияри все так же улыбалась.

— Так поищи.

— Ваша леди не ревнует, — тихо сказала Сонаэнь, когда вторая леди Лияри удалилась.

Наместник выпрямился, откладывая книгу. Его глаза сверкали, как полированный нефрит, непроницаемые и опасные.

— Она верная спутница и знает свое место, моя леди. А что происходит здесь, что могло бы ее заставить ревновать? — был нарочито беззаботен, но давил голосом, Наместник, — разве что-то неподобающее, позвольте спросить?