Сонаэнь обнаружила, что оказалась около качелей. Не раздумывая, она присела на них, лишь для того, чтобы избежать пугающей близости с мужчиной, который волновал ее. «Он не посмеет сесть рядом». Он и не подумал. Усмехнувшись, обвил своим гибким телом опору качелей и принялся раскачивать их понемногу. Не сильнее, чем это было бы прилично.

Хотя о каких приличиях могла идти речь. Они были наедине, и Наместник почти открыто предлагал ей… что?

— Чего вам не хватает, Сонаэнь Орта? — пропустив обращение и не сделав на этом акцент, спросил мягко Дека, — отчего ваши глаза так грустны? Чего вы ищете? Или, может быть, кого.

— Мне достаточно того, что у меня есть, — бесцветно изрекла она, глядя перед собой и чувствуя пустоту. Качели медленно продолжали двигаться туда и сюда, и она вдруг почувствовала, как его рука задела ее, когда он раскачивал их.

— «Достаточность». Я готов признать это ругательством. Это не о вас, моя леди. Я увидел это в ваших глазах впервые, когда мы встретились, и вижу только яснее сейчас.

Она ничего не ответила, замирая от того, как ласково, почти невесомо его пальцы касаются ее руки, ненавязчиво, поглаживая по костяшкам пальцев, гладя кожу между большим и указательным пальцем, рисуя будоражащими теплыми мазками по ладони.

— Правда в том, Сонаэнь, что «умеренностью» и «достаточностью» прикрывают полное отсутствие всего, что необходимо для счастья. Даже если на самом деле вы нуждаетесь в чем-то больше, чем в воздухе.

— И вы знаете, в чем я нуждаюсь? — она хотела, чтобы это прозвучало, как сарказм, как ирония над его попытками притвориться проникшим в ее тайны.

Наместник с открытой мальчишеской улыбкой отступил назад, и предложил ей руку.

— Я знаю, — едва слышно произнес он.

Комнаты, выходящие во внутренний двор, были лишены дверей — здесь были лишь открывающиеся перегородки и ширмы. Когда Лияри остановился перед одной из них и отпустил, наконец, руку Сонаэнь — они держались далеко друг от друга, но это только усиливало напряжение пространства между их телами — он обернулся к ней с самым серьезным лицом.

Тепло его глаз напоминало ей о весне.

В глазах Тило был холод октября и ветры степной зимы. В его руках была жесткая сила побед и пережитых поражений. В его губах была сладкая горечь близкой разлуки и тревоги.

Дека Лияри смотрел на нее иначе. Зелень его распахнутых, ясных глаз с каким-то кошачьим выражением обещала мягкость, спасающую от всех бед. «Каковы на вкус его губы?», задумалась леди Орта, и, словно прочитав в ее взгляде эту постыдную мысль, мужчина распахнул двери комнаты перед собой.

— Вот что вам нужно, моя леди, — тихо, на грани слышимости сказал он, почти прошептал.

Ноги у Сонаэнь ослабли, а между ними вновь зародилась ноющая щекотка. Отделанная черным полированным мрамором, полудрагоценными камнями, комната перед ней была совершенно пуста, если не считать огромной, высокой, застеленной черным атласным бельем кровати. Светильники за панелями из кварца и янтарных инкрустаций дарили мягкий, рассеянный теплый свет. За кроватью возвышалась резная ширма, отгораживающая остальную часть покоев.

— Вот, что вам нужно, моя дорогая, — голос Лияри вдруг оказался прямо над ее ухом, а его руки — на ее плечах, мягкой, опасной, вкрадчивой тяжестью и жаром, скользнувшим от плеч по рукам ко всему телу и задержавшись в нем вместе с прилившей к коже кровью.

— Новая мебель? — она не узнала свой хриплый голос, откашлялась, и мужчина негромко рассмеялся.

— Как вы смело, решительно, стойко сражаетесь с собой! Но я прав, — и его губы скользнули по ее волосам, по лбу, задержались на щеке, коснулись мочки уха, чтобы прошептать, — вам нужна любовь.

Она отпрянула, не сознавая, что делает это в направлении пугающе громадной кровати. Наместник не казался удивленным.

— У меня есть муж. У меня есть обязанности, которые я исполняю перед ним. У меня есть все, что мне нужно.

Она надеялась, что ее голос звучит дрожащим от ярости, а не от постыдного желания сдаться его обольстительным речам.

— У вас есть ярмо на шее, — чуть резче произнес Лияри, неотвратимо двигаясь в ее направлении, и обманчивая вкрадчивая грация его шагов заставила Сонаэнь отступать назад быстрее, — у вас есть мельничный жернов, который тянет вас ко дну, чтобы вы гнили там, прикрываясь словами о «долге», «обязанностях» и «верности». Еще одна истина, которую мы оба знаем, моя леди, вы и я, так это то, что большая часть долгов, которые мы когда-либо кому-либо отдаем, делает нас самыми несчастными существами на свете, а все, к чему нас обязывают, ничего общего с любовью не имеет.

Теперь она сидела на кровати перед ним, обездвиженная его близким присутствием, и когда Дека наклонился, опираясь одной рукой о покрывало рядом с ней, а другую вплел в ее волосы на затылке, она снова замерла. Его лицо было так близко, его глаза так ярко сияли в полумраке…

— Я вас чувствую, — его губы были почти у ее собственных, и она чувствовала вкус его дыхания — свежесть мяты и терпкую ноту базилика, — я вижу это в ваших глазах. Этой жаждой горит ваша кожа.

Его мягкий, почти целомудренный поцелуй коснулся ее лица над губой, уголка ее рта, и она закрыла глаза, ненавидя и одновременно наслаждаясь ощущением беспомощности, которое охватило ее.

Сонаэнь не видела — она ощущала: его легкие поцелуи, множество, невинные, но с каждым следующим — все менее невинные, влажные, дразнящие, покусывающие. На лице, на губах, на шее, на плечах. Его пальцы жгли ее ключицы, спуская платье ниже, и она не хотела останавливать его, пьяная от тех сладких волн, которые охватили тело и заставили умолкнуть рассудок.

Когда его пальцы сжались на одном соске, а губы сомкнулись на другом, она не сдержала стона — тихого призыва о большем.

И его рука оказалась на внутренней стороне бедра, а его язык — у нее во рту, и Сонаэнь, уронившая руки, потянулась к Лияри всем телом, всей своей сущностью навстречу с желанием быть ближе, ощутить его тепло и жар, отдать ему свои.

Но, стоило ее руке дотронуться до его пояса, как он мягко отвел ее руку, постепенно отступая, оглаживая ее бедра, колени, щиколотку — и ослабляя свою беспощадно желанную хватку и крепкий поцелуй.

Снова напротив ее пьяных, обескураженных глаз оказались его, зеленые и горящие. И теперь в них была гроза, а не убаюкивающее тепло.

— Вы можете получить то, чего мы оба хотим, — зашептал он, вновь подаваясь вперед и прикусывая ее губы по очереди в коротких, страстных выпадах, — и сохранить то, что зовете своим «долгом», пока не будете от него избавлены. Вы можете быть счастливой, никому не вредя. И я знаю, как дать вам это. И как избавить вас от того, что вас тяготит.

Холод и пустота, набросившиеся на Сонаэнь, как только он отошел, были почти болезненны. Он обернулся, стоя уже между распахнутых ширм. Его губы были красны и блестели, и выражение его лица заставило дыхание застыть у Сонаэнь в груди.

— Я всегда буду ждать вас здесь. Я буду.

Она едва могла вспомнить, как на подгибающихся ногах выползла во внутренний двор и едва не наощупь выбралась к воротам, где вторая леди Лияри, как ни в чем не бывало, вручила ей корзину с угощением и сухими цветами, и сладко распрощалась, беспрерывно щебеча какие-то глупости.