— Вы зря столь низкого мнения о себе.

— Я всю жизнь на войне, — устало пояснил полководец: дурман делал свое дело, и хотелось спать, — неоткуда было набраться манер. А когда держишь себя в узде, это не то. Потому близко к сердцу не принимай, что бы ни услышала.

Она промолчала. Ниротиль, закрыв глаза, был слишком утомлен долгим днем, полным забот, чтобы печалиться по поводу вероятного скорого визита ее дядюшки и той самой фразы: «Отпусти ее…».

— Хорошо, господин мой, я остаюсь, — услышал он кроткое в ответ, наконец, — считайте меня преданной вам сестрой, даже если для всех я ваша леди.

— А ну без этих твоих богомольных штучек, ясно? — обозлился он немедленно, — ты моя жена, жена, поняла? Сестер и без тебя хватает, через одну утопи, меньше хлопот не сделается…

Ее тихий смешок с игривыми нотками сделал вечер немного краше. Пение иволги сменилось щебетанием ткачиков, после — уханьем сыча. Сонаэнь читала Писание — негласно, это стало их общим удовольствием на каждый вечер. Ее негромкий, но сочный голос приятно дополнял благозвучие летних сумерек. Стоило солнечным бликам окончательно пропасть за горами на западе, как леди Орта, дочитав свои молитвы, отправилась на свою половину в постель.

Но долго еще полководец Лиоттиэль сидел у лампы, перебирал в неверной памяти всех девушек, виденных им в Сабянских предместьях, пытаясь среди них обнаружить свою будущую жену.

========== Полнолуние ==========

Последнее полнолуние перед урожаем яблок в Мирменделе собрало едва ли не треть города на улицах. Празднования начались у всех храмов и у каждого «камня верности» в начале каждого переулка. Обилие заколотых жертвенных животных удивляло Ниротиля. Верующие в Элдойре всегда были более прагматичны, и не стали терять скотины в канун голодного года.

К лиловым сумеркам Мирмендел преобразился. Собиравшиеся толпы народа, днем чинно двигавшиеся по улицам, хлынули к площадям. Что роднило с Элдойром — так это изобилие разноцветных фонарей и светильников. Кое-где на ступенях храмов негде было шагу сделать из-за расставленных свечей. Разукрашенные танцовщицы и веселые музыканты готовились к представлениям.

Знакомая картина. Ниротиль хотел чувствовать себя чужаком, но настороженность отступала, оставляя привычное легкое возбуждение. Даже мелодии песен показались знакомыми. Полководец задумчиво глядел с порога Руин в сторону ближайшей фермы, когда его внимание привлекла одинокая фигура на красной дороге.

Приблизившись, фигура превратилась в служителя культа Даи — представителей этого течения среди южан Ниротиль всегда мог отличить. Полы красного кафтана разлетались, являя миру вышитые короткие штаны. Что ж, этот южанин хотя бы прикрывал срам чуть старательнее прочих.

— Здравствуйте. Могу я видеть хозяина? — молодой жрец, кажется, не испытывал ни страха, ни недоверия, да и на хине говорил достаточно разборчиво. Лиоттиэль выпрямился.

— Вы говорите с ним. Что хотели?

— У нас праздник. Мы хотим пригласить вас в гости.

Полководец изумленно сделал шаг назад.

— Мы же воевали с вами, — вырвалось у него.

— Вы пришли сюда жить или воевать? — уточнил жрец, белозубо улыбаясь, — если жить, то мы приглашаем вас. Если же воевать… то вы сами пришли.

Ниротиль рассмеялся. Простодушная открытость южан — одна из немногих черт, которые ему по-настоящему нравились.

— Мы не посещаем ваши праздники.

— Служения и молебен закончились до заката. Сейчас мы приглашаем вас на застолье, и знаете, мы и послов Флейи пригласили.

Неприятно царапнуло известие о том, что, оказывается, флейянцы также присутствовали в городе. Ни об одном из них Ниротиль не слышал очень давно. Возможно, Дека Лияри крутил свои дела за его спиной… «Спокойно, — одернул себя мужчина, — может, речь о простых торговцах или любопытствующих путешественниках».

— Кто зовет нас? — осведомился полководец.

— Я и моя семья, — признался служитель культа, — я думаю, что, раз уж мы соседи поневоле, нет смысла делать вид, что вас не существует.

Ниротиль взвесил за и против, на что не ушло дольше одной минуты. Согласно кивнул. Врага следует знать не хуже, чем друга, а он, как ни прискорбно было это признавать, за убийством южан близкого знакомства ни с одним из них не свел, кроме Этельгунды.

— Здорова ли уже ваша супруга? — спросил вдруг жрец, уже уходя, — если возможно, мы будем рады видеть у себя и ее.

Лиоттиэль скрипнул зубами, снова кивая. Конечно, это против его правил — демонстрировать жену, как добытый трофей, да еще и недругам, но сегодня присутствие Сонаэнь было необходимо.

**

Как бы там ни было, но именно теперь, когда она окончательно поверила в то, что стала его «сестрой», он окончательно перестал считать леди Орту таковой. В ее присутствии мужчину охватывало знакомое волнение. Детали, подмечаемые прежде, накопились и достигли критической массы. Порой он весь день не мог думать ни о чем, кроме того мгновения вечером, когда масляный светильник на короткие секунды бросит тень ее нагого тела на ткань ширмы в спальне.

Тепло груди, которой она прижалась случайно к щеке Ниротиля, из-за его спины подавая на стол. Особый жест рукой. Движение тонких плеч, когда он строго произносил: «Сонаэнь!», что должно было внушить ей почтение к супругу. Все это бесконечно сводило с ума.

И теперь, собравшись на праздник, она ни словом не дала понять, одобряет ли его затею. Ниротиля это бесило, сводило с ума, но истинное потрясение он испытал, увидев ее, наряженную по-миремски.

— И не думай даже! — коротко сообщил он ей, рассекая ладонью воздух, — никогда! Через мой труп — и то не выйдешь из дома так! Это же просто….

Он не договорил — а Сонаэнь, улыбаясь и осознавая свою маленькую победу, опустила сверху длинное белое покрывало — и сразу преобразилось даже ее лицо, снова став скучным, строгим и обыденным. Ниротиль пожалел моментально, выхватывая из памяти увиденное, запомнившееся плохо и оставившее лишь общее впечатление.

Что-то лазурно-синее, жемчужное, немного изумрудной зелени и много колокольчиков на браслетах. И полоска обнаженного тела под коротким лифом, какой носили южанки. От одного воспоминания становилось не по себе.

Теперь, держа ее за руку — он вынужден был так сделать, иначе в толпе ее попросту бы потерял — полководец не мог отделаться от мысли о том, что под белым сплошным покрывалом она носит наряд южной распутницы. «Почему распутницы? Они так все одеваются, — возражал он тут же сам себе, — всего лишь чуть более откровенное платье, чем я привык видеть. Ничего нового».

Ароматы южных благовоний навели на мысли, далекие от всякой политики. Представилась улыбающаяся, веселая Сонаэнь, танцующая перед ним одним. Представилось, как он будет любить ее на белом покрывале под звездами…

Полоска нагого тела там, где заканчивался загар — ниже плеча — заставила его затаить дыхание, когда она поправляла покрывало. Остро понадобился свежий воздух и холодная вода и тогда, когда она легко поддержала его при переходе моста через ручей, столь изящно, что Ниротиль сам не заметил, как преодолел три неудачно расположенные ступеньки. И он не мог придумать ни одного упрека ей, что разрушил бы чары. Всю дорогу до дома жреца полководец отмалчивался, боясь даже назвать про себя то, что так тревожит рядом с Сонаэнь.