— Они, кажется, нас очень хотят оставить здесь, — неуверенно заметил Линтиль.
— Где эта баба? Эй, что они говорят? — Ниротиль окликнул ту, что принесла ему весть о неверности Сонаэнь. Южанка сжала губы:
— Вас идти не дать. Очистить сначала, потом. Ритуал! Кровь на земле — плохо. Скверна. Ваша грязь на нашей земле! Пока кровь идти — оставаться. Вы все.
— Она имеет в виду… — начал было Ясень, но полководец, просветлев лицом, жестом отпустил переводчицу.
Он, минуту назад готовый худшими словами обидеть Сонаэнь перед тем, как выгнать, теперь мог только повторять про себя: «Умница. Какая у меня умная жена!».
***
Неделя после представления, которое устроила Сонаэнь, прошла напряженно, но тихо. Затаившись, заставники старались лишний раз не попадаться на глаза местным жителям, поливали посевы исключительно ночью, а все три девушки вовсе не покидали Руин.
Сонаэнь так и вовсе соблюдала свою легенду: она замкнулась в отдельной хижине-пристройке и там и оставалась. Даже еду ей приносили к самому порогу и ставили снаружи. Добросовестные соседские южанки с сочувствием проводили у ее порога несколько часов в день.
— Как они понимают друг друга? — задавался вопросом заинтригованный Ниротиль.
— Леди Орта говорит на мирмит немного, — по лицу Ясеня нельзя было сказать, что он упрекает в чем-то воеводу, — ее мать была отсюда, или откуда-то из предместий.
А вот это было для полководца новостью, и новостью неприятной. Новый укол за последние дни. Сначала его спокойную уверенность в крепости стен своего дома подкосило неожиданное заявление о мнимой беременности — и осадок остался до сих пор. Теперь и весть о происхождении леди Орты добавилась.
«А чего я хотел, выбирая жену вслепую! — злился на себя Ниротиль Лиоттиэль, герой войны и призванный Наместник провинции Мирем, — все, что мы знаем о них, когда они предлагают нам себя — что их отцы пали, а их кошельки пусты; некогда искать семь поколений предков в свитках, некогда изучать репутацию сестер». И сам мужчина прекрасно понимал, что, изучи пристальнее придирчивый сват его собственную репутацию, ходить ему холостым до конца дней по борделям.
С Мори было иначе. Совсем. Ниротиль, урожденный чистокровный суламит, никогда не видел своей западной родины — он вырос среди кочевников и их родни: кельхитов, сабян, ругов… самхитов. В доме говорили вообще на сальбуниди — нянька отца когда-то была из этого народа. Жили просто и дружно, не церемонились ни за обедами, ни за ужинами, и праздники были все такие — собирались соседние становища, кочевые племена из присягнувших, танцевали вместе, пели, пили, делились всем добром и вместе боролись со злом.
Да и какое зло было тогда, в той далекой юной степи? Саранча да суховеи. Зато как хорошо было после первых гроз и удавшихся урожаев покидать ярмарки Сабы и Ибера — и возвращаться в степь! Туда, где вокруг общих костров на разные голоса пели дудки, где под темными небесами рассказывали детям сказки и страшные истории старшие, и где в черной ночи воровали возлюбленных невест удалые всадники…
Кобылье молоко, сочные овощи в дождливый сезон, сушеное мясо в сухой, пьяные ароматы мальв, ирисов и степной акации — вот что сопровождало его год от года, всю жизнь. Рослый для своего племени, слишком светлый для чужого, нигде не заводящий дома, он и не надеялся, что обретет семью «как полагается». И его устраивало, что не обретет. Не было церемоний и клятв — но была свобода. Была Мори, был ее отец, радостно обещавший руку дочери жениху, были соседские шатры и палатки, перебранки из-за очереди к колодцу, перегоны табунов и отар…
— Мастер, не губите эту девушку, — тихо заговорил Ясень, и Ниротиль напрягся: только от него мог позволить себе слушать откровенные советы, — она достаточно сделала, чтобы вы смягчили свое сердце к ней.
— Она наполовину южанка — как будто мало остального.
— Остального? Чего же? — усмехнулся самый скромный оруженосец полководца как-то недобро, покачал головой, — чего? Того, что она пытается стать невидимкой, но не сводит с вас глаз, когда вы объявляете построение по утрам? Того, что пытается стать хозяйкой Руин? Или того, что она… — он сглотнул, — вы бы смогли так — перед грязными язычниками задрать юбки, чтобы только дать время заставе? Да еще и… мастер, она теперь ваша леди.
— Ты женат?
— Да. И да, по сговору, господин. И не видел ее до свадьбы. Я ведь рос в самой Сабе.
Ниротиль кивнул, думая о Мори. О юной, не испорченной, чистой Мори, которая отдалась ему в полях, и чистосердечно сказала потом, что поймет и любить не перестанет, если он женится на другой — но все же, все же…
— Внимание! У нас гости! — крикнул с высоты смотровой площадки Трельд, и кто-то из молодцев Суготри ринулся открывать ворота, — посланцы из Флейи!
И почему-то Ниротиль, тяжело опираясь на колени ладонями, чтобы встать, не удивился, во главе колонны узрев самого Наместника Лияри.
========== Ирисы и копья ==========
Флейя всегда была загадкой для Ниротиля. Ничто не изменилось и после войны. Все, казалось, поменялось в Поднебесье — но Флейя, наглухо закрывавшаяся от вторжения как врагов, так и друзей, не изменилась ничуть. Ниротиль задумался в очередной раз, не сошел бы он с ума, проживая за глухими крепостными стенами, где не росло ни деревца, и только камень, камень везде. Правда, Флейя очень хорошо освещалась.
Вряд ли это достоинство искупило бы другие многочисленные недостатки, которые кочевник находил в проживании в тесном, закрытом городе в предгорьях. Возможно, главная причина была в том, что его до безумия тошнило от надменного Наместника Лияри, что, закинув ногу на ногу, преспокойно сидел напротив, катая в деревянном кубке вино.
— Надеюсь, вы простите нас за скудость припасов, — сквозь зубы выдавил Ниротиль. Дека Лияри перевел свой расслабленный взор на полководца.
— Блюда вашей кухни выше всех похвал. Ваша супруга постаралась?
Ниротиль не смог переступить через себя — и не перенимал городского обычая представлять жену гостям, даже и именитым. Особенно именитым. Дека Лияри не мог бы посчитаться красавцем, но скупая на украшения проезжих улиц, Флейя была знаменита своим великолепным обустройством и богатством.
Полководец не мог забыть о том, что Сонаэнь видит каждый день в его прославленном доме. Прославленном — и нищем. Глупо, конечно, ревновать ту, которой не овладел ни разу, но он — ревновал.
— Вы приехали, узнав о водяном бунте, Наместник? — перешел к делу Ниротиль.
— Я захотел взглянуть на то, как вы устроились. Признаться, увиденное меня не разочаровало. Настоящее кочевье.
Ниротиль хотел бы проигнорировать светские подначки Деки. Но молодость и горячность его никогда не отступали перед здравым смыслом.
— Устраиваемся, как можем. У нас не столь много средств, чтобы отстроиться заново.
— И тем не менее вы призвали дружинников.
Ниротиль вскинулся.
— Вы знаете? Перехватили сокола, полагаю?
— О нет, — коротко хохотнул Лияри, — дружинники стоят перед Флейей, и я должен был убедиться в том, что это те, за кого себя выдают.
— Когда я увижу свое подкрепление?
— Когда пообещаете не устраивать здесь бойню как в Сальбунии.
Ниротиль вспыхнул:
— Заговорщиков следует вешать!
— Сегодня вы нашли одного зачинщика, — Лияри потягивал янтарное вино не спеша, — завтра вы встретите десяток таких же. Перевешать всю провинцию не получится. Вы верите, что у вас одна жизнь, первый и последний шанс заслужить рай, прощение у Бога. Они верят иначе. Не в пику вам, не из духа противоречия. Они не понимают того, что создает Элдойр. Для них все, что приходит в Мирмендел — песок, который скоро смоют дожди или унесут ветры. Почему именно вас они должны слушать? Таких были десятки и сотни, если не тысячи.
