Его голос звучал непривычно серьезно и глубоко. Она прикрылась руками, рефлекторно, прежде чем поднять на него взгляд. Его лицо не несло и следов улыбки. Вся разница в их положении, истории жизней, возрасте оказалась с ними в постели в это мгновение.

— Я извиняюсь, милорд, — пальцы никак не могли найти край простыни, чтобы расправить ее и прикрыться. Джейме ее опередил, отвел ее руку, дотронулся до ее лица, приблизился и медленно поцеловал. Оба дышали тяжело, когда оторвались друг от друга.

— Я очень польщен, миледи, — прошептал он ей в ухо, оставляя короткие поцелуи на ее шее, — твоим доверием и желанием. Но ведь я не могу на тебе жениться. И видимо, никогда не смогу.

Хотя Бриенна даже не думала о такой перспективе, его заведомый отказ больно отозвался в сердце.

— Ты удивительная. Такая сильная и гордая, и такая глупая, женщина. Разве прекрасным девам не положено беречь девичество до замужества? — тон насмешки заставил ее разгневаться.

— Посмотри на меня! Кто на мне женится? Хайлу было все равно, но он мертв.

Джейме отстранился, напряженный.

— Я говорил с твоим отцом, — тихо сказал он, не глядя на нее, — он сказал, есть кто-то, кто захотел.

— Он заключил помолвку? — потрясенно спросила Бриенна. Джейме кивнул. Она колебалась лишь минуту, — мне все равно. Кто бы это ни был. Все знают меня как Шлюху Цареубийцы.

— И поэтому ты сделаешь все, чтобы соответствовать их ожиданиям, и будешь вести себя как шлюха? — бросил он раздраженно.

Она среагировала быстрее, чем подумала: Верный Клятве всегда был в изголовье кровати. Джейме блокировал ее руку, и они упали друг на друга, утопая в перинах, оба вцепившись в меч и ножны. Джейме рассмеялся. Это был довольно напряженный смех.

— Мой язык сведет меня в могилу. Мне следовало занять его чем-нибудь более подобающим.

Он замолчал, потянулся к ней и поцеловал ее щеки, ее веки, и снова оказался сверху.

— Прости. Прости меня. Прости меня, женщина. Я никогда больше не произнесу этого, — зашептал Джейме, целуя ее снова и снова, — ближе, чем ты, у меня нет никого. Давай наслаждаться тем, что можем дать друг другу. Давай не думать о том, что будет.

Острота удовольствия, к которому он привел ее языком и пальцами, была почти непереносима. В последний раз они ласкали друг друга долго, одновременно, доходя до грани. Джейме контролировал себя гораздо лучше.

— Что еще ты хочешь, женщина, не считая того, чего мы делать пока не будем? — задыхающимся шепотом дразнил он, пока его пальцы заставляли ее выгибаться и дрожать, — может быть, тебе хочется еще… чего-нибудь?

Она не могла даже вымолвить и слова. Она была влажной под его прикосновениями, она текла, рычала, требуя своего, но всякий раз он оставлял ее все еще жаждущей большего. Она не могла, не смела попросить его не издеваться, она забыла все существующие слова.

— Хотел бы я быть в тебе сейчас, — хрипло простонал Джейме.

Затем прикусил мочку ее уха, и в эту же секунду его мизинец скользнул ниже, ниже ее входа, влажный, и Бриенна распахнула глаза, желая протестовать, желая остановить его, неприемлемо трогать там, тем более проникать внутрь, это ведь —

— О, сладкая.

И это был пик. И она закричала, сжимая его пульсирующий член между бедер.

Мокрые, насытившиеся страстью, прижавшиеся друг к другу, они упали на перины. Долго смотрели друг другу в глаза. Бриенна все еще чувствовала отступающие волны наслаждения, заставляющие ее вздрагивать и задерживать дыхание. Джейме смотрел на нее чуть сверху. Касался ее лица.

Бриенна не надеялась быть его женой, леди Кастерли-Рок, никогда не смела мечтать об этом. Иногда только за последние дни, слишком часто слыша от него, что он ее друг, она давила надежду на то, что когда-нибудь будет для него чем-то большим. Возлюбленной, которой он не предпочел бы Серсею, будь она жива. Любовницей, страстной и раскованной в его объятиях. Матерью его детей, возможно…

Никогда.

— Я не сделал тебе больно?

— Нет, — она выдохнула, обняла Джейме, прижала к себе и устроила его головой на своих коленях. Это была горькая тишина, и Бриенна не знала, отчего. Что-то, чего он не произнес, и все то, чего не сказала она.

— Я не шлюха.

— Я это знаю.

Он вытер слезы с ее щеки.

— Я не хочу, чтобы это был кто-то чужой, — сказала Бриенна, и увидела, как сглотнул Джейме, кусая губы. Он открыл рот, чтобы сказать что-то, но, лишь взглянув на нее, вместо этого поднялся и поцеловал ее.

И тогда прозвучал сигнал тревоги.

…Она вздрогнула, потому что резкий звук дудки вырвал ее из воспоминаний. Одичалые расхохотались: тощий парнишка, красный от натуги, пытался исполнить что-то из их мелодий на своем немудреном пастушьем инструменте. Клиган дремал, сцепив руки на животе в обнимку с опустевшим мехом с элем.

«Ты сделал мне очень больно, Джейме, — думала Бриенна, не в силах не вспоминать его прикосновения, решительное, красивое лицо, мягкую ласку его губ, — ты заставил меня хотеть того, что невозможно. Не для меня. Не для нас».

Комментарий к Невозможное

Поскольку ситуация становится напряженная, возможно, будет выходить по две главы, но чуть реже)

*ключевое слово - возможно*

========== Вольны сражаться ==========

Бронн придирчиво оглядел поджарившийся с одного края кусок хлеба. Неспешно насадил его обратной стороной на прутик, опустил над огнем. Идрик Пейн смачно обсасывал кусок сала. Бронна передернуло.

— Все хорошо в одичалых, но это, — он указал прутиком на сало, — просто не укладывается у меня в голове.

— Я сначала не распробовал, — признался рыцарь, — а потом Нала меня угостила, с этой их, гадостью острой… из-под снега которая…

— Черемша?

— А я знаю? И какой там только дряни не растет, и ядовитой, и целебной, и всякой разной. Ну, — Идрик дожевал свое сало и задумчиво почесал заросший подбородок, — вот Диафер, знаешь, такой, конопатый? — наелся у теннов каких-то орехов. Говорит, сидят, молча, щелкают, я и подошел, сел, угостили. Дозор подходит, сна ни в одном глазу, но еще, — он вздел в воздух кулак и потряс им, — стояк, как у коня.

Бронн покатился, предвкушая пару удачных шуток над несчастным рыцарем.

— Говорит, печет аж, не могу, куда идти-то? И тут послала ему Матерь какую-то бабу мимо. Говорит, чую, не глазами, темень стоит, кожей — как оглушило, мол, она, самая. Он, долго не думая, хвать ее — не бросать же пост! Приноровился, как-то там ее развернул… лицо, говорит, помню так себе, грязная, брови косматые, глаза круглые. А много там в капюшоне увидишь? И давай ее жарить…

Бронн чертыхнулся: заслушавшись, он совсем забыл про свой хлеб на прутике. Идрик покончил с салом и с интересом следил за его манипуляциями с хлебом.

— Баба, ясное дело, вырывалась, визжала, царапалась, а он ее загнул, притиснул… слышит, уже ее разбирать начало. И вот так он в Дозоре был часов семь. Только, значит, время подошло, отпустило, и ее он тоже отпустил, пришел, завалился… с утра не помнит ничего. Яйца болят, в голове звон. И поди узнай, с кем был, был ли?