Смотр же арсенала убедил Летящего в главном: войска Загорья были боеспособны. Оружие не разномастное, отобранное у разбойников или вынутое из дедовских тайников, а очень хорошего качества из кузниц мастеров, было представлено во всем разнообразии по родам войск. Видеть это было и приятно, и немного обидно.

Решение было принято Летящим еще до обеда. Смотр войск происходил на окраинах Мелтагрота. Точного расположения лагеря мог сказать только местный житель, но Летящий уже понял, что драконы приземлялись где-то неподалеку. И очень удивился, когда проводник показал ему короткую взлетную полосу, расположенную прямо за рощицей вязов, меньше чем в версте от черты города.

Владыка Иссиэль был там же. Раскланявшись с гостями, пожелав им доброго пути и попрощавшись даже с драконами, он выжидательно посмотрел на Летящего.

— Будем рады принять вашу помощь, — ответил юноша на его взгляд твердо, и с некоторой необходимой для уязвленной гордости надменностью, — и не останемся в долгу на этот раз.

И владыка тепло улыбнулся, как будто бы мог читать не только мысли, но и самые потаенные чувства.

Драконы решительно отказались вылетать «на ночь глядя», и предпочли заночевать на гигантских деревьях оремес — они нашли шесть таких деревьев невдалеке от столицы Приморья, над деревней суламитов. На трех из оремес уже жили драконы, правда, совсем юные.

Местные Гнездовья ночью представляли собой странный мир. Здесь можно было встретить удивительных существ, многие из которых не показывались при свете дня. Пипс, усевшись и расправив хвост по всей длине, игнорировал радужных жуков, зеленых муравьев, птичек-ядоплюек и слизневого плесневика.

Летящий смотрел на великолепие лесов с высокого дерева оремес. Его трясло, но не от ночной прохлады, а от осознания, что только что он принял решение несколько серьезнее того, что заканчивалось проигрышем в карты, или даже наказанием палками. Только что он, будучи в полном сознании, и не подвергаясь пыткам или угрозам, сделал то, чего не происходило добрую тысячу лет. Это было легко.

«От нас тошнит все Поднебесье. И добился этого мой дед, да еще пара поколений до него внесли вклад. Мы опомнились слишком поздно, когда начали терять даже имя». Мысли эти были безрадостны, но главное, Летящий не мог понять, чего больше испытывает: облегчения или страха. Он хотел назвать себя трусом. Он хотел сказать, что ошибся. И не мог.

Элдойр был велик. Чрезмерно велик; огромны были шпили его зданий, громадны купола соборов и храмов, и невероятно просторны улицы. Грандиозны были идеи, на которых до сих пор чудом стоял город, непомерно раздуты амбиции и самомнение. Это была схватка, в которой Летящий не мог даже надеяться выстоять.

«А выстоит ли сам город?».

— Завтра повезу вас в Элдойр, — заговорил Пипс, как будто прочитав мысли двуногого, — ты, если хочешь, воюй; но маленькую подругу мы будем спасать из белого города, когда его разрушат.

— Его не разрушат.

— Его сровняют с землей, сотрут в прах и втопчут, и забудут, — добродушно настаивал дракон, — а война не закончится еще лет сто.

Летящий повернулся к дракону и сложил руки на груди.

— Слушай, Пипс, — начал он горячо, — или ты хандришь, или все драконы трусы, если думают так, как ты; погоди съедать меня, я тебе объясню. Я успел кое-что понять. До сих пор каждый дом в Элдойре, каждый клан в Черноземье и каждый князь действовали только в своих интересах. Никого не интересовало, чем и как живут остальные. И это радует наших врагов, потому что поодиночке они передавят нас. Пока мы высокомерно отказываемся друг от друга, они только радуются, потому что это начало нашего конца.

— Драконы — другие, — возразил дракон, вслушиваясь, тем не менее, внимательно. Летящий отмахнулся.

— Ты говоришь, война опасна для Гнездовий? А что ты делаешь для того, чтобы эти места ее никогда не увидели? — Летящий сам не заметил, как повысил голос, и вокруг наступила тишина, и даже сверчки замолчали, — если ты прав, и белый город обречен, кто еще сможет сдержать врага?

— Если ты так же говорил перед владыкой Приморья… — зашипел Пипс. И юноша осекся.

Да, он говорил. И что получил в ответ?

— Но двуногий друг прав, — встрял с соседней ветки другой дракон, — слушай его! — раздались возгласы, и внезапно Летящий понял, что его пылким речам внимают не менее десятка слушателей. Он смутился — но лишь на мгновение.

— Элдойр стоит на страже Запада и Востока, — громко продолжил он, вставая и оглядываясь, — потеряв его сейчас, мы уже никогда не вернем прежнее Поднебесье. Смута началась в Элдойре, и у его стен, в эти дни, она может закончиться.

Пипс смотрел на остроухого с удивлением. Летящий набрал воздуха в грудь, и зажмурился. То, что происходило вокруг, он объяснить не мог, но знал, что замолчать теперь будет худшим поступком в его жизни.

— Я желаю Гнездовьям не узнать войны, ни сейчас, ни когда-либо потом. И понимаю, что ты не станешь сражаться за имя Элдар — и никто уже не станет. А золота, чтобы предложить тебе, у меня нет. Но… наивно это или нет — я зову защищать Поднебесье, каким мы его любим и знаем, — он перевел дыхание, и добавил уже тише, — и мне все равно, если я буду один.

Казалось, вокруг наступила могильная тишина; ни единый звук не нарушал ее. Послышались первые несмелые возгласы, звуки шипения, означавшие одобрение и со стороны ящеров. Кто-то шумно свалился со своей ветки, сбив при этом парочку сородичей.

— Ты устыдил нас! — возопил кто-то из крылатых, и тут же завопил на все Гнездовья, — двуногий устыдил нас, чешуйчатые братья!

От трубных звуков, огласивших немедленно всю долину, и хлопков десятки пар крыльев кровь стыла в жилах. Поднятый шум не стихал, но, казалось, только набирал силу. Пипс тем временем молча пыхтел себе под нос трубкой, словно размышляя над чем-то.

— Не думал, что доживу, и не думал, что скажу это, — выдавил он наконец, — но я рад, что заблуждался, двуногие, и рад, что ты изменил мое мнение, Летящий из дома Элдар. На меня можешь рассчитывать.

— И на меня! — встрял еще один дракон.

— И на нас обоих! За полцены каждый!

— А я за треть! Рассчитаешься потом.

— Уболтал, двуногий!

Про себя Летящий застонал. Глупо было бы рассчитывать на большее: в конце концов, они хотя бы согласились. Насколько ему было известно, на стороне Южного Союза драконов не водилось.

Над Велдой поблескивали огни поселений. Вокруг мерцали светлячки. Летящий не мог не думать о том, что за прошедшие три дня натворил много глупостей, и никто не мог бы сказать, какая из них хуже.

«Мне еще только предстоит осознать, — проваливаясь в сон, думал юноша той ночью, — что последует за всем этим. Ох, и достанется же мне в свое время от мамы и деда!».

***

— Омай! — кричал кто-то позади Хмеля, и он успел выхватить меч из ножен. Первый же противник едва не повалил его на землю, но воину удалось извернуться. Хриплый клич летел над зелеными низинами, все тревожнее звучал призыв рога, пока, наконец, не оборвался вовсе.

— Не спеши, мы их порежем красиво, — заверил всадник Гельвина, выводя свой клин и беспрестанно посылая лошадь вперед, — доберите тех, что возле стойбища, надо позвать южный фланг. Арамай!

Хмель услышал вопль и свист, сопровождавший каждый выезд легконогой кавалерии. Воины спешили потешить самолюбие и гнев в драке на смерть. Однако с другой стороны уже доносились криви «Западня», и Гельвин, поскальзываясь на сырой траве и падая в грязь, не мог докричаться до конных воинов. Чтобы предупредить соратников, нужно было подняться значительно выше.