— Латалена выбрала для себя и своего сына хорошее место, — веер раскрылся, и на солнце блеснули вышитые золотом драконы и единороги, — и хорошего защитника.

— Моя госпожа вольна выбрать кого угодно. А ее сын уже достаточно взрослый, чтобы сам стоять во главе войска, — церемонно ответил Ревиар, отворачиваясь от бывшего короля, — я могу за него поручиться.

— Очень хорошо, очень… здоров ли он?

— Он сейчас с восточными отрядами, я давно не видел его, государь Элдар. Но я уверен, он в добром здравии.

***

Первое ранение — оно как первая любовь; не забывается. Любви молодой воин не испытал, зато уже сломал два ребра и палец, а сколько раз его били, и сосчитать не мог.

Летящий, наследник Элдар, учился быть воином своего королевства наравне с другими юношами семьи. Четыре месяца он находился там, где требовалось присутствие силы — на восточных границах в ста верстах от города Крельж. Выздоровев, он отправился домой. К матери. К друзьям. К восторженным девушкам.

Юноша с тревогой ощупал свой затылок. У горцев была традиция: первый раз, уходя на войну, они отрубали длинные косы, оставляли невестам либо матерям. Это означало, что юноша стал воином, взрослым и самостоятельным. Но Летящему по-своему повезло: его длинная иссиня-черная коса спасла его от удара тесака, и осталась где-то позади, в пыли и грязи восточных дорог. Оценят ли это? Можно ли гордиться таким неожиданным знаком судьбы?

На горизонте показались первые верстовые столбы. Здесь уже встречались и надписи на столичной хине. «Грамотные, читайте! — звучно раздалось сзади, — далеко ли?». И Летящий был одним из тех, что радостно кричали в ответ: «Близко!». Дом и в самом деле был очень близок.

Уже бесплодные пустоши сменились зелеными степями. Все чаще стойбища пастухов отличались от восточных более яркими, еще не выцветшими шатрами. Весна в Черноземье — время буйного цветения жизни и тяжелой работы. Но местные жители знали, что она окупится: тучная земля рождала шесть из семи лет, достаточно было напитать ее влагой. Последние два года засуха терзала эти земли, но теперь весна удалась, и половодье возродило к жизни степи.

Летящий дышал полной грудью.

— Финист Элдар! Летящий! — раздался позади него звонкий девичий голос, — господин мой, да ты совсем бледный! Перебрал чего-то крепкого вчера?

Среди воинов раздался смех. Летящий отличался крайней умеренностью в выпивке.

— Молния! Да ты смущаешь своего приятеля!

— Э, девушка, не тебе ли досталась его коса?

— Я завидую ему!

С достоинством выслушав гул полупристойных шуточек, девушка подъехала на своем понуром осле ближе и прикрикнула на шутников на родном гихонском диалекте, которого никто не знал.

— Какой из моих соратников поцеловал тебя, что ты так возгордилась? — как бы невзначай бросил проезжавший мимо всадник, и Молния, ослепительно улыбаясь, ткнула его лошадь своим ботинком точно между ребер. Не ожидавший подвоха, всадник едва удержался в седле.

— Если бы звание воина можно было передать через поцелуи, то ты бы свое растратил, зато все придорожные шлюхи ходили бы при знаменах!

Этот ее красноречивый ответ вызвал новое состязание в остроумии, и еще долго над отрядом гремел раскатистый хохот.

Служанкой Летящий обзавелся полтора года тому назад, еще в звании эскорт-ученика. Как и вся родня, Летящий южанок побаивался, наслышанный об их способностях насылать порчу, отравлять еду незнакомыми зельями и снадобьями, заговаривать руки, ноги и иные важные члены. Но Молния была не страшна. За время короткого случайного знакомства Летящий успел в этом убедиться. Однако распрощаться ему с ней уже не удалось. Дико завывая, она вцепилась в плащ «молодого благородного», и не отпустила его, пока тот не пообещал ей место и работу.

— Благородный господин! — возликовала девушка и принялась кланяться, — ты не пожалеешь — пусть обрушит гнев Майяль и святая Дая на меня — пусть сгниют мои ноги — я буду хорошо служить тебе, господин!

— Ради Бога, отпусти меня, — Летящий, закрывавший лицо рукавом, безуспешно пытался вырвать подол плаща из рук навязчивой попрошайки, — я же сказал тебе, что возьму с собой.

— О, благородный господин! — не унималась девушка и рухнула на колени, принимаясь ползать у ног юноши в пыли, — за пять золотых я душу тебе отдам! Спасибо тебе, спасибо.

— Когда я успел сказать про пять золотых? — удивился Летящий и только через несколько минут догадался, что будущая служанка уже успела его обдурить. Однако договор, заключенный столь заметным образом в присутствии посмеивающихся зрителей, расторгнуть он не решился. Так Летящий Элдар обзавелся спутницей.

Невысокого роста, румяная и кудрявая, она по жизни не степенно шагала, но бежала, подпрыгивая от радости и полноты ощущений. Приятелей у нее было много, любимых занятий тоже, и каждое приключение вызывало у нее бурный восторг и желание поучаствовать, поучаствовать немедленно. В отличие от высокородных дам, она не носила вуаль даже по праздникам и никогда не прятала за ней ни улыбки полных губ, ни блеска огромных фиалковых глаз.

И Молния была слишком мила, чтобы на нее злился кто бы то ни было.

— Чтоб вам сгинуть, шакальи дети! Отступаете и поете, где это видано! — вопила она сейчас, обращаясь к соратникам, — что, хвосты промеж ног прижали? И поделом! Каждая тхуди знает, что любая вошь на ваших головах весит больше, чем ваши звонкие монеты.

— А если собрать у всего отряда? — звонко возразил кто-то, но Молния не замешкалась с ответом:

— Если поищешь в голове у мастер-лорда, то и на гривну хватит!

Летящий не смог удержаться от смеха.

Молния теперь числилась служанкой при наследнике Элдар, и вместе с ним имела паек при отрядах воинов, сопровождая полки в качестве прачки и подавальщицы. Летящий смог добиться расположения воеводничего начальства, и у Молнии появилась работа: больше никак прожить девушка без семьи не могла. А с военным сословием Молния вдруг расцвела: ей были совершенно не страшны долгие марши, утомительные переброски, она всегда хорошо переносила лишения походной жизни и снискала безусловную симпатию всех, кто ее знал.

Летящий тяжело вздохнул. Он уже представлял себе дорогу. Одна надежда была на то, что в Молнии за это время проснется учтивость и деликатность. Впрочем, надежд было мало. Это стало ясно уже по репертуару ее песен.

Летящий сам любил петь. Правда, он знал несколько иные песни, например «Первый Снег» — баллада о том, как снежинка за снежинкой обнимают землю. Тонкая музыка, сопровождавшая эту чудесную песню, заставляла дам щуриться и вытирать покрасневшие глаза. Во время песен Молнии краснеть приходилось от стыда. Летящий вряд ли отважился бы спеть что-то вроде «Как закопали тёщу», шедевр волчьего песенного искусства, неизменно вызывавший у слушателей бешеный восторг.

За четыре месяца он вполне сносно освоил здешнее наречие оборотней и ругательства племени Бигум, получил множество ссадин и подзатыльников от старших и привык считать себя воином.

Если это была «война», то он желал бы, чтобы она никогда не кончалась. Ночная остывающая степь, чернота тьмы, разорванная костром, мягкая, окутывающая звездная ночь… трубка с дурманом, кочующая из дрожащих рук соратницы в горячие ладони соратника… пряный запах полыни, далекий-далекий, почти снящийся соловей…