— Я пропустил удар, когда… о чем я говорю, о чем!

— Мне, по крайней мере, не особо больно, и я не проиграла, — струйка крови ползла из ее рта.

— Ты всегда была и будешь победительницей, — голос полководца срывался от сдерживаемых слез, — Этельгунда Белокурая из салебов… Эттиги!

— Побудь со мной, ладно? — Этельгунда сжала губы, но они все равно дрожали, — как ни стыдно признавать, но мне страшно сейчас.

Ревиар Смелый сдержал свое слово. Он сжимал руку воительницы до тех пор, пока она не перестала дышать. Ему не пришлось ждать долго.

Месяц назад — не более — держал он эту женщину в объятиях. Месяц назад она просыпалась с ним, и с ним засыпала, когда ей того хотелось. Он перебирал руками ее сияющие волосы, золотые, словно поле спелой пшеницы, и целовал ее полные розовые губы, забывая рядом с ней о горестях войны. Вместе они смеялись общим шуткам, вместе пили вино, вспоминали прежние свои встречи — если бы Этельгунда Белокурая любила посещать храмы или была набожной, ее страсть к перемене мест, любовников и намерений не одобрили бы священники.

Спустя столь короткое время Ревиар лишался еще одного близкого друга. И потерь было много. Как много было в ту ночь потерь!

Он брел, чуть прихрамывая, по госпиталю — хотя на его постройку и размещение и потратили десятки тысяч золотых, помочь обреченным это не могло. Ревиар не должен был быть здесь. Никто не ждал от него этого. И все же он не мог уйти, снова и снова обходя все этажи, как разъяренный зверь в клетке, не обращая внимания на головокружение и собственную слабость.

Имен, которые он произносил в последний раз в своей жизни в ту вечер, хватило бы на тридцать добрых отрядов.

Найденный, наконец, Ниротиль тоже умирал — по крайней мере, лекари не давали ему шансов: три ранения, в ногу, в спину и в голову — любой бы трижды умер на месте, но каким-то чудом Лиоттиэль дотянул до госпиталя, и более того — по-прежнему оставался в сознании.

На рассвете Ревиар Смелый сидел на ступенях Храма, совершенно потерянный.

— Господин полководец!.. как ваши раны? Вас ждут в шатре!

— Скажите моей дочери, чтобы не ждала, — глухо попросил полководец, не оборачиваясь, — если смогу, я сегодня буду на тризнах.

— Ваша дочь сопровождает господина Гельвина в наступательных войсках, — почтительно доложил рыцарь, — они вывели отряды два с половиной часа назад, чтобы ваши знамена присутствовали на битве… господин, леди Элдар в шатре… вам надо отдать распоряжение о городских воротах…

Предстояло множество дел — до утра город необходимо было успокоить. Но как бы Ревиар ни старался, он не мог удержаться на ногах, и рана беспрестанно кровила. От слишком частого дыхания кружилась голова, и полководец нуждался в отдыхе, хотя и не собирался им себя порадовать.

Он развернулся было, поднял голову. Затем зашагал в свой шатер. Он старался заставить себя не упасть от усталости. Пока этого позволить он себе не мог. Его шатало, и он слабел. Шатаясь, он добрел до ложа, покрытого мехами. Мутно плыло перед глазами, и Ревиар понимал — еще несколько шагов, и он свалится.

Но сопротивляться не было сил, и прославленный вождь сдался.

Над Элдойром, едва лишь стемнело, разразилась гроза. Завесами обрушились потоки воды… дождь, который так долго собирался, наконец, рухнул всей своей тяжестью вниз. В его целительных потоках скрылись город, воины и все тела погибших. Это был великий плач — но когда дождь кончился, над городом открылось ясное звездное небо.