Гномий вариант вип-палаты я разглядела издалека — это был самый потрепанный, самый убогий шатер среди всех, латанный-перелатанный, но над ним выше прочих вился просто-таки гигантский флаг. Стоило, наверное, вспомнить Фрейда. Хотя, если представить обнаженного Торина… опять я завидую Эле! Пока мы тут в грязи и гноище, она снова в шоколаде. Персональная нянечка у красивого мужественного короля, да еще и с такой пикантной раной…

Саня успевал везде и всюду. Только и видно было, как он летит мимо, раздавая указания всем подряд и заражая всех своей энергией, а потом исчезает на десять-пятнадцать минут. И снова появляется. С упорством, достойным лучшего применения, мой друг перестраивал окружающую действительность. Справедливости ради, не все глупые порядки больниц России он попытался привить в нашем новом месте пребывания. Им можно было только восхищаться и ужасаться. Спал ли он, ел ли и когда он это делал, я не знала.

Я осталась на складе и покидать его не намеревалась. На мне было всего лишь десять лежачих, и мы договорились с тем самым блондинистым эльфом — имя я запомнить так и не успела, — что я буду принимать нетяжелых больных, буде таковые явятся.

Но пока что основную массу работы составляли тяжелые, критически тяжелые и безнадежные.

Целый день был посвящен перегруппировке медицинских частей. Все путались. Врачей под конец рабочего дня невозможно было отличить от больных. Идея с белыми халатами увяла на корню. В лагере при всем желании невозможно было найти ничего белее наших лиц (если умыться, окей). Весь мир вокруг состоял из самых разных оттенков серости, крови, свежей и засыхающей, и грязи. Земля под ногами чавкала, истоптанная тысячами пар ног в тяжелой обуви.

Так что халаты лекарей пестрели весьма удручающими пятнами.

Мои джинсы промокли, я чихала, какая-то куцая куртка, снятая с одного из ушедших в мир иной воинов, не грела ничуть. Переставал действовать даже алкоголь. Может, приобщиться к эльфийскому дурману?

У центрального врачебного костра нашелся один подозрительный остроухий типчик. Судя по шальным глазам с почти вертикально стоящими зрачками, дурью сородичей снабжал именно он. Не удержавшись, я захихикала. Я бы узнала эту породу где угодно. Вроде здесь легально употреблять все, что пожелаешь, нет полиции и наркоконтроля, а все равно вороватые и порывистые движения выдают торговца дурью.

— Пс! Пс, — подмигнула я ему, — есть чо?

Эльф прищурился. Сначала я подумала, что он говорит только по-своему, но он тут же развеял мои опасения. Ни малейших следов акцента.

— Тебе поспать или проснуться?

Я даже растерялась.

— Грибы? Синий итилиенский мох? Радужная змейка? Травка? Железнохолмская соль? — буднично перечислял эльфийский барыга, — на серую пыль скидка, берешь гран, даю полтора…

— Так это не бесплатно? — эльф посмотрел на меня, как на умалишенную:

— Ты кто такая, чтоб бесплатно, Галадриэль Лориэнская, что ли?

— Нэстон, — припомнив немногие запомнившиеся мне на синдарине слова, сказала я.

— Да вы в конец охренели, коновалы, — выразился вполне ясно эльф и повернулся ко мне спиной.

Я не нашла ничего лучшего, чем сказать:

— Я главврачу пожалуюсь.

— Я тебя не знаю, — пробормотал эльф, не оборачиваясь.

— Он тебя лихо выпнет отсюда!

— Эй, не приставай ко мне, мне не нужно твое тело. У меня нет денег для тебя. Я не говорю на всеобщем. Я соблюдаю обет целомудрия! — ненатурально повысил голос остроухий и спустя некоторое время недовольно удалился под насмешливыми взглядами наблюдателей. Из чего я сделала вывод, что главный эльфийский врач или кто там был вместо него, употребления веществ действительно не одобрял.

К своим прямым обязанностям я приступила лишь под вечер, уже уставшая и злая как собака. Перетаскивая туда-сюда тяжелючие тюки с бельем и бинтами, ящики со склянками — пластика здесь не знали, конечно, я огрызнулась на троих молодых парней, которые пытались уже вскакивать со своих коек, наорала на пожилого дядьку, получившего удар по голове, и трижды обматерила Элю, невовремя зашедшую по какой-то своей надобности.

При такой нагрузке нервы совсем в клочья… и как-то совсем упустила я тот момент, что не услышала голос гнома, с которым делила тесную койку накануне. А ведь днем он подбадривал меня со своего места и изъявлял самое горячее намерение поскорее подняться и помочь. Я даже имя запомнила, хотя представлялся мне каждый, а были их сотни, наверное.

С самыми нехорошими предчувствиями я направилась в его угол. Сердце сжало ледяными тисками, когда, отодвинув одеяло, я поняла: опасения мои оправдались.

Мужчина лежал на постели ничком. Под лицом его промок свернутый кафтан — или свитер, сложно сказать, чем эта тряпка служила раньше. Наверное, закусывал, чтобы не кричать, очередной терпеливый идиот. Скольких я сегодня похоронила таких! Почему они во всех мирах идиоты, эти благородные воины? И почему в моем мире их осталось так мало? Наверное, вымерли все. Как вот он сейчас умрет.

— Бофур, — я дотронулась до его плеча. Горячее. Жар. Ожидаемо.

— Д-да? — он еще мог отвечать, и это меня заставило снова дышать.

— Поворачивайся, — я сглотнула, — если сможешь сам. Сейчас будем тебя лечить. Потерпишь без меня пару минут? Схожу за остальными.

— Что? — голос больной, голос с трудом удерживающего сознание.

Ну не говорить же ему, что дело швах, и сейчас мы будем отрезать от него по куску, пока не сохраним еще пригодное к доживанию!

— Давай-ка, лежи лучше, как лежишь…

Еще один, последний рывок. Надо. Под тяжелыми, как свинец, ногами плыла земля. Раза два я съехала в какую-то лужу и окончательно вымокла. Нашелся Саня на полпути в свою «Душегубку». Наконец-то я видела в его глазах тень усталости.

— Сделай милость, морэ, посмотри одного…

— Не могу тебе отказать, когда ты меня так зовешь, — вздохнул друг и поволокся нога за ногу за мной. Едва глянув на гнома, он вздохнул без особого сочувствия.

— Резать? — спросил, потирая виски. Я кивнула, потупилась. Напарник хлопнул меня по плечу:

— Тонометр возьми. У гномов нормальное давление на двадцать пунктов выше, учти. Попробуем.

Как-то быстро нарисовались еще два участника процесса: совсем молоденькая девочка с тазиком и седовласый гном, который, увидев Бофура, сразу нахмурился и расстроился. Должно быть, знакомый.

— Почтенный Оин, — Саня перенимал здешние манеры с той же скоростью, с которой когда-то почти выучил после знакомства со мной цыганский язык, — позволите вам ассистировать?

— А? — гном слышал плохо, — девонька, двинься, мы его сейчас…

Никогда не подозревала в старцах его возраста такой силы. Взрослого мужика тягать — совсем не легкая работа. Бофур, находясь на грани потери сознания, тем не менее терпел до последнего. Лишь спросил у Оина что-то сквозь зубы. Услышав ответ, побледнел. Потом кивнул. Снова сделал попытку улыбнуться мне. Получилось так себе.

— Боишься? — сипло спросил он вдруг меня.

— Саня, я на анестезии? — я отвернулась, но Бофур продолжал смотреть все равно. Ну и что. Пускай. Пульс на запястье, под указательным пальцем бьется часто и неровно. Рука твердая и сильная, привычная к работе. Есть ли шанс у него? Есть тут что-то вроде опийного мака, есть много спиртного в качестве дешевого и доступного наркоза. Оно же антисептик. Есть кривые иглы, жгуты и бинты, немного подозрительных мазей — их мы ставили стерилизоваться, но что в том толку… и есть операционный стол, грязный и ненадежный. Вот и все, что есть.