Записать в блокнот из советов на будущее: не мыть головы незнакомцам. Знакомцам тем более. Надо Элю опечалить тем, что косметологию она здесь, может, и откроет, а вот парикмахерская разорится.

«До свадьбы»… Я не верю в такую выдержку у мужчины. Хоть трижды гнома. Да и не нужна она, только не между нами.

— Бофур, останешься со мной сейчас?

— Ты этого хочешь? — чужой голос, звенит воздух от напряжения.

— А ты?

Холод по спине от тишины. Тело как будто не мое. Полыхает пламенем каждый миллиметр кожи, которым я соприкасаюсь с ним.

— Больше всего на свете.

Вот и сказал. Разрешил мне дотронуться до себя. Не так, как я раньше это делала, когда он еще не был мужчиной, был лишь диагнозом. Когда и как все изменилось? Неужели сейчас все произойдет?

— Мне нужно что-то обещать, чтобы ты был со мной?

— Мне все равно.

Слова прозвучали. Мы потянулись друг другу навстречу, и мир вокруг остановил вращение. Если даже это первая и последняя ночь, оба хотели, чтобы она была. Игры, платки, сваты, стихи — оставим это молодежи. В этой темной комнате нет наивных идиотов. Я не уверена, что в ней есть что-то кроме двух уставших одиночеств.

И я не хочу знать правду.

У меня бывали связи на одну ночь. От них как-то и не ждешь верности и клятв. Чистое незамутненное думами о будущем удовольствие. Наивность в моем возрасте уже не красит.

От Бофура хотелось услышать хоть что-то. Говорить-то он любил. Только в постели не произнес ни слова. Молчал, как партизан. Делу предавался, однако, с большим пылом. Насколько это было только возможно на узкой лежанке. Сбивая простынь, путаясь ногами в одеяле, роняя на пол одежду… и все так искренне, так по-настоящему, что я не жалела. Ни об одной минуте.

Настоящий. Со всеми своими шрамами, морщинами, татуировками, родинками и седыми прядями в длинных волосах и бороде. Настоящий до кончика носа, до забавной впадинки над верхней губой. И любил он меня так, как и надо было — позволил привыкнуть к себе, позволил с собой познакомиться, так бережно, будто я в самом деле была юной испуганной невестой. Нас, пожалуй, было бы слишком скучно наблюдать со стороны.

А когда третий заход меня утомил до предела, и я свернулась у него под боком, обнял и прижал к себе. От его кос и бороды пахло мылом, табаком и морем почему-то. И немного — нашей дежуркой.

Думать не хотелось ни о чем. Да и о чем тут думать? Я никуда не денусь. Не смогу, не буду врать себе, отказать ему, даже если он начнет задирать мне юбку на помойных задворках Эребора. Надо запастись пижмой. Надо что-то уже решать с возвращением назад, перемещение случилось один раз, может и должно случиться второй. Поезда обычно ходят в обе стороны. Я буду вспоминать эту ночь завтра, послезавтра и через пятьдесят лет дряхлой бабкой. Надо вот сейчас, прямо сейчас выгнать его из постели или уйти самой.

— Мне уйти? — вдруг спросил Бофур, и я вздрогнула.

— Нет. Нет, не уходи! — и обняла его, крепче, чем сама от себя ожидала.

— И ты не уходи.

Так мы и лежали. Сна не было. Слов тоже.

Это обратная телепатия, думала я. Это точно тот самый мой мужчина — даже если только одна ночь у нас и будет. Каждая ночь может быть последней, что здесь, что на Земле. Авария, кирпич на голову, маньяк с топором на вызове. Голодные орки. Землетрясение. Завтра может не наступить, думала я. Ну же, Лара, сделай шаг, думала я.

— Не спишь.

— Не сплю, — согласилась я и села над ним, одетая в свои волосы и темноту, — только сейчас ничего не говори, хорошо?

— Почему?

Потому что мы будем играть по моим правилам. Пока не рассветет. Пока у нас вся жизнь на двоих впереди. Одеяло оказалось на полу. Крепкие руки подхватили меня, волосы на них — дыбом, щекочут кожу, глубокий вздох превращается в стон, и я сверху.

Это было бесподобно. Это было так страстно и отчаянно, так надрывно, так… что я буду плакать всю оставшуюся жизнь, думая о полной бесперспективности…

В дверь заколотили, и раздался голос Идрена:

— Сношайтесь тише, паучьи дети! — синдарин, ругательства, кто-то орет уже ему, чтоб заткнулся, — я после суток сплю, между прочим!

Бофур невежливо заржал подо мной, и мы снова оказались под одеялом, все еще возбужденные и все еще вместе.

— Даже не подумаем, — тихо сказал он мне, целуя и улыбаясь, — кому не нравится — может спать в уазике.

Мой. Мой мужчина.

Комментарий к Капитуляция

Цыганские слова:

Хачкирдэс - страстно, пылко

На уджяс - Не уходи

Мэ тутыр пучява, котэ тхана на сля? - Я тебя спрашиваю, там места нет?

========== О цыганской тоске ==========

Утро встретило меня ощущением колючей бороды на груди. Большой тяжелой ноги поперек живота — нестерпимо давит на мочевой пузырь. И растрепанной косички почти во рту.

Отплевавшись, я поняла, что выползти из тяжелого захвата гномьих рук не то что сложно — невозможно в принципе. Бофур счастливо всхрапнул, сжимая руки крепче — стальная хватка. Что ж, хорошо, полежим. Зато он теплый и уютный, от него пахнет сном и им самим — нет, возьму отгул, останусь здесь. Поселюсь под одеялом.

Идиллия долго не продлилась: в приёмке грохнула недавно поставленная железная дверь и зазвучали тяжелые шаги по коридору. Еще одна дверь, пронзительный женский визг, и за дверью началась какая-то кутерьма. Привычное утро.

Бофур поморщился, перевернулся на живот, подмяв под себя, и недвусмысленно притерся к моему боку бедром. Ну и не только.

Визг за дверью не смолкал, добавились глухие вскрикивания на нескольких языках. Сегодня дежурит в основном бригада ЭБЦ. Им и разбираться.

Надолго меня не хватило.

— Ларис, ну зачем…

— Ты спи, а у меня работа.

— Я не спать собирался.

Но я проигнорировала тоскливый влюбленный взгляд и по-утреннему возбужденного своего мужчину, и оделась — юбку натянула задом наперед, кое-как напялила халат и замотала растрепанную голову платком. Полная картина вокзальной попрошайки, надо думать. Стоило мне открыть дверь, на меня налетела зареванная Тауриэль.

Три лавки в коридоре оказались перевернуты, в четвертую собственной персоной Торин Дубощит тыкал лицом своего племянника Кили и рычал сквозь зубы что-то явно недоброжелательное. Одно ухо у молодого гнома опухло — судя по всему, это было дело рук Дис, которая, поджав губы, с удовлетворением наблюдала за сценой воспитания своего потомка. Сзади, ломая руки, прыгала Дари, одетая в какой-то домашний наряд вроде наших халатов.

— Дядя, я не нарочно! — неразборчиво бормотал юный гном, Торина это злило лишь больше.

— До свадьбы?! Паршивец! Растлители! — к кому последнее относилось, оставалось неясно.

Интересно, опять госпожа Мина донесла? Пора нашей маленькой неотложке обзаводиться собственными вышибалами. Из приёмной показался заспанный Вишневский. Увидев гномьи разборки, зевнул и вернулся назад, даже не задержавшись взглядом. Я бросилась за ним.

— И ты так спокойно уходишь? Они же сейчас весь коридор разнесут!

— Пусть разносят, — преспокойно ответил эльф, — сами потом заново будут наводить порядок.