И никаких обаятельных мужчин. Никаких – живых, мертвых, предательски-нежных, вкрадчиво-ласковых, упрямых и грубых – и это печально.

Иногда приходит он. К его приходу тело старательно приводят в порядок и украшают, хотя оно и так всегда в полном порядке, в нем нет лишь связи с содержимым, и оно лежит без движения. Словно внутри разошелся какой-то контакт. Восковая кукла. Спящая красавица. Сломанный дроид.

«Мне жаль», - думает иерарх тогда в ее сторону, и, должно быть, рассчитывает на какой-то отклик. Ангелина пытается ответить, и не может. Но его слышит.

От отчаяния хочется… и все, на этом буксует и останавливается ее богатое воображение. Умереть она не может, она уже мертва. А больше ничего не остается. «Наверное, это Ад», - приходит к парадоксальному заключению Ангелина на пятый месяц.

«Рассудим здраво. Его Могущество приходит иногда, - увещевает Анжи себя саму, - Ты сто раз пыталась подать знак. Ты сто раз пыталась очнуться, и не смогла. Твое тело могут лишь положить в склеп, тогда кровь кончится, и ты просто уснешь».

«Чтобы не очнуться».

«Есть другие предложения?».

«Остаться здесь до конца времен».

«Немым памятником скорби иерарха по ручной зверушке? Тебя на органы разберут».

«Глупость. Кому нужны органы обращенной полукровки?».

И Анжи замолкает. Ответить ей на самом деле нечего.

Монологи иерарха становятся все более пространными раз от раза. Немой собеседник его вполне устраивает. Иногда Ангелина не может понять, где граница между мудростью и безумием Богуслава. И это «иногда» становится чаще.

«Дорогая, если бы ты только очнулась. В бумагах полный бардак, беспредел в хранилище. А новую секретаршу я со зла сожрал».

«Я купил черную яхту для заполярных путешествий».

«Я искал Валенсио. Ума не приложу, как ему удалось вырваться. Но ты не волнуйся, я найду его и разберу по молекулам, если придется», - и Ангелине становится легче, когда она узнает, что Валенсио уцелел.

«Американские горки – жуткая гнусь, но мы славно повеселились с иерархом Тамсин. Только Зосима вырвало», - и Ангелина, как живого, видит Зосима на американских горках, вцепившегося в поручни и умоляющего иерарха о немедленном упокоении.

«Знаешь, может, это глупо. Но твоя тетушка так и сидит взаперти. Я просто не мог съесть ее. Никто не мог. Мы… все еще надеемся…», - и ясно становится, что они в самом деле надеются, что их Анжи встанет с больничной койки, живая и голодная, и поправит здоровье, перекусив Милицей.

«В новостях слышал, и не знаю, правда или нет. Как-то неловко спрашивать. Про кусок металла, летящий из космоса. Вроде как дважды такое было, и ничем хорошим не кончилось. На blood-tv сказали, что какой-то псих строит гигантский резервуар крови на случай…». И вновь, вновь она представляет себе Его Могущество Богуслава, который хмурится, и тревожно пытается незаметно для подчиненных выяснить, что такое метеориты, и какова вероятность метеоритного удара, и, наконец, просмотр иерархом фильма «Армагеддон» с Брюсом Уиллисом в главной роли.

«И все же интересно, почему ты отдала жизнь за меня. Никакой логики не вижу».

«Поясняй, Повелитель», - надеется Ангелина, с трудом сосредотачиваясь на его мыслях.

- Когда каждая норовит взять в плен до самого апокалипсиса – это здорово напрягает. Одна ночь – и ты уже заложник. Попробуй съесть всех, кто тебе нравится, узнаешь, каково это. Я любил многих, имел – скольких я имел, не сосчитать! Но меня любили мало. Я помню…

Он замолчал, словно вглядываясь в недосягаемые дали.

- Я помню. Мария. Семеро сыновей. Одна дочь. Умерла спустя двадцать два года после того, как я оставил ее. Жила, как вдова, ни разу не изменила памяти. Я прятался, я видел, как она стареет и дряхлеет. Вернулся к своим внукам… Анита. Сумасбродка семнадцати лет. Ненасытная чертовка. Хотела приворожить, вечно ошивалась на кладбище. Там ее и сожрали. Я отомстил, но что это изменило? Любава. Спелая, сочная красота. Роскошь зрелых форм. Я открылся ей – и это заставило ее уйти из жизни. Марго. Жена моего прапрапра… это было четыреста лет назад. Кончилось, как и должно было. Ее забили камнями за разврат – а с мертвеца какой спрос.

Ангелина замирает внутренне от странной последовательности имен.

- И вот ты. Твое послушание – разве есть в нем чувства? Служила мне, почему? Потому что, как вошь нашла немытую шею, ты нашла – Хозяина? Что заставило тебя выбрать меня? Ты ведь напугала меня, дитя мое. Напугала своей нечеловеческой жалостью. Долгий мой век клонится к закату – я знаю это, так уж заведено – но ты умираешь раньше меня, оставляя мне эту вечную загадку любви…

Он думал – размышлял сам с собой. Без сожаления или прикрас. Он знал, слышит она его или нет, абсолютно неважно.

«Валенсио, - надеясь умереть окончательно именно теперь, изо всех сил кричит мысленно Ангелина иерарху, - продался Чезаре из-за любви. Не из честолюбия, из-за любви. Из-за той, перед которой нет предательства, нет чести и бесчестия, нет хозяев и слуг. А я почти мертва и совершенно бесполезна. Но не он, я – ваше слабое место, я и такие, как я. И то, из-за чего мы появляемся вообще. Зачем вы приходите снова и снова? На что тратите бесценные минуты своей вечности, если знаете, что она не вечна? Почему говорите мне о чувствах, которых ни вы, ни я не испытываем?».

«Еще одна смерть от любви на моем веку… о как же я стар…».

Служению Ангелины не нужны чувства, как причина. И Ангелина и Анжи сходятся во мнении, что мысли иерарха оскорбительны. Как хочется плюнуть ему в Его Могущественную физиономию! Сознание полукровки мечется по замкнутому кругу, упираясь в знакомые ограничители: первая положительная, ночь обращения, собор Софии, запахи корицы, меда, еловых веток и снега. Вот вновь она на двадцать пятом этаже впивается в шею иерарха, и шепчет ему всевозможные пошлые гнусности – тогда как предпочла бы умереть от стыда. Вот он хвалит ее. И вот, наконец, Валенсио нажимает на спусковой крючок – и слишком поздно понимает, в кого на самом деле он целится.

Наверное, тот индус-вампир назвал бы вихрь, который закрутил Ангелину, осознанной реинкарнацией. Правда, девушка не мантру запела, внезапно падая в собственное тело на правах хозяйки.

- Вот срань, - взвыла она хрипло, пропуская через себя всю боль от рождения и до второй смерти, - ох, о!

И окаменевший от удивления иерарх, и знакомые его желтые глаза, искрящиеся, как балтийский янтарь.

- Зараза… - стонет не своим голосом Ангелина, и тело ее бьется на кушетке, в судорогах расправляются легкие, сосуды, спаявшийся кишечник…

- Добро пожаловать, - язвит Богуслав, довольно скалясь, - что же так нерадостно?

Вокруг тенями скользят реаниматологи, санитары, анестезиологи. Их она может даже видеть. Только от Богуслава – ни тени, ни очертаний, лишь глаза.

- Как хреново… - клыки раздирают Ангелине нижнюю губу, боль возвращается вместе с миром в ее сознание, - быстрее б сдохнуть…

- Не в этот раз,- констатирует хирург, и Богуслав присаживается на край ее постели.

«Ты – сплошная загадка, Ангелина. Тебя вернули к жизни мои слова? О чем? Это все-таки была смерть от любви?».

«Любовь от смерти, проклятое Твое Могущество… я-то надеялась, что наконец умру!».

- Пульса нет, - провозгласил реаниматолог, облегченно вздыхая, - давление опускается. Можно отключать, она снова с нами.

«Так ты мертва, дитя моё. От рождения как минимум наполовину».

ЭПИЛОГ.

Где-то в автономной области Воеводина. Долина Суза.

- Вот и сказке конец, тетушка… - и Джо вытолкнул связанную жертву вперед.

Люций скрестил ноги и выжидающе уставился на Ангелину.