– Я деньги и душу инвестирую в Россию, – парировал Красницкий, глядя на меня, как дуло автомата. – А некоторые завистники и просто недобросовестные информационные хулиганы… хулиганки… – журналистами у меня эту братию язык не повернётся назвать, – пытаются сделать себе имя на чужом труде.

Я вспыхнула и задохнулась от возмущения.

– Гнать таких надо! Гнать! Гнать! – подскочил, как науськанная собачка, толстяк из экспертов, радостный, что нашёл, куда вставить слово.

У него перехватил микрофон очкастый чинуша.

– Сажать надо за клевету! Интернету давно нужна цензура!

– Возможно, – кивнул Красницкий тем, как император петрушкам. – Свобода слова – вещь прекрасная, но только до тех пор, пока она не начинает вставлять палки в колёса реально важным процессам. Я хочу лоббировать законопроект о цензуре в Интернете, и поэтому, – я хотел сказать об этом лично, – я планирую выставить свою кандидатуру на следующих выборах. Интернет – это не помойка для убогих и недовольных жизнью!

Я дала знак ведущей, что прошу слова. Белинская демонстративно отвернулась.

Они решили устроить мне показательную порку?!

Волна негодования подтолкнула меня с дерматинового шеста, и я направилась к ведущей сама. Протянула руку:

– Дайте мне микрофон.

– Сядьте, Рита, вам дадут слово.

– Нет, я ждать не намерена. Мне есть, что ответить, – громко произнесла я, и мой голос заглушили сдирижированные вопли публики.

Я заметила простуженную брюнетку, по знаку которой дрессированные зрители выдавали урезанную палитру эмоций: от “уууу” до «вау». И мне стало пофиг! Клочок самшитовых угодий ещё жив. Я должна говорить об этом людям и спасти то, что пока можно спасти!

Я отобрала у опешившей ведущей кичевый микрофон и проговорила:

– Даже если это вырежут, я всё равно скажу. Вы, господин Красницкий, вкладываете деньги только туда, откуда можно выгрести в десятки раз больше. Мне без разницы, гребите! Я – не налоговая полиция и не ОБЭП. Главное другое – вы стали причиной гибели целого вида на Чёрном море – самшита колхидского, редкого, уникального растения! Деревья в роще возле территории, которую вы «облагородили», относятся к реликтовым, они пережили динозавров! Но вас, господин Красницкий, им пережить не удалось! По-видимому, динозавры по сравнению с вами – котята.

Я надвигалась на бизнесмена, чувствуя себя валькирией, супергероем с файерболом в кармане. И вдруг снова наткнулась на его взгляд. Слова в горле застряли комом, будто электричество внутри меня закоротило, и осталась секунда до возгорания. Потому что он – СМЕЯЛСЯ! Надо мной…

Красницкий развалился на диване, всем видом выказывая мне полное неуважение, а затем сказал:

– Сложно серьёзно воспринимать женщину, которая живёт такими крайностями: котята – динозавры.

– Я не женщина…

– Дело принимает интересный оборот!

– Я блогер. Я – общественный деятель. И я, а не вы, волнуюсь за нашу планету, потому что такие, как вы… – у меня перехватило дух от избытка эмоций или от того, что я снова встретилась с ним глазами.

– Я, по-вашему, питаюсь реликтовыми деревьями? О нет, у меня более взвешенный рацион.

Мерзавец! Он продолжал веселиться!

Публика гудела, эксперты вырывали друг у друга микрофоны, но я их не слышала. Камера наезжала на меня то с одной стороны, то с другой. В висках стучало.

– Проблема нынешних блогеров в том, что они воспринимают себя всерьёз, – продолжил Красницкий, поймав меня взглядом, как на крючок, – а стоило бы для начала поучиться журналистике и работе с фактами.

– У меня есть факты, – выдавила я, с трудом преодолевая гипноз его глаз.

– Мои юристы развеют каждый без труда, – ответил он. – И привлекут вас к ответу за клевету.

Что?!

А начиналось всё так хорошо! Прошлым утром мне дозвонилась приятная девушка Алиса. Представилась продюсером федерального телеканала, высказала восхищение шумом, который устроила моя петиция, и стала уговаривать принять участие в ток-шоу. Посулила денег. Я сказала, что подумаю. Она удвоила сумму.

«Не ходи» – сказал мой лучший друг Ясик.

«Это будет клёво! – завизжали подружки. – Наша Ритка на телевидении! Ура!»

Мы даже выпили шампанского по этому поводу. И, несмотря на сомнения, я согласилась. Я же делаю видео-трансляции в Инстаграме и Ютубе, по сути – то же самое.

Прежде всего, меня радовало, что я смогу рассказать ещё большему количеству людей о произволе, который творится в Сочи, – на глазах у всех погибал целый лес. Говорят, некоторые проблемы можно решить с помощью телевидения. По крайней мере, раньше так было.

Не то, чтобы я была фанатичной «зелёной», я ей вообще никогда не была. Я тот человек, которому не всё равно, а к лесам я особенно отношусь! Именно лес и чистый воздух позволили выжить моей маме – в Москве она умирала… А врачам остаётся лишь удивляться, почему она до сих пор жива!

Поэтому когда мои друзья-экологи обратились ко мне с просьбой осветить проблему с Самшитовой рощей через мой раскрученный блог в Инстаграме, я, конечно же, согласилась. И увлеклась. Есть в борьбе с несправедливостью какая-то страсть. И смелость, и благородство! Я даже почувствовала, что делаю что-то гораздо более значимое, а не просто веду блог, размещаю красивые фотки и пишу посты о позитиве и здоровом образе жизни для девушек и женщин.

Мне случилось в первый раз попасть на телевидение, поэтому было крайне любопытно. Я телевизор не смотрю, но при подъезде в такси к строению номер три по указанному адресу, в груди немного сжалось. Предчувствие, ожидания, затаённое преклонение перед самыми-самыми – теми, кто вещает на всю страну?

Да ладно! Они же для меня не авторитет! Думаю, просто активировалась какая-то кнопка в недрах подсознания. Несмотря на весь пофигизм, волнение пронеслось вихрями по спине, а во рту пересохло. Совсем немножко я гордилась собой: передача на федеральном канале – это не шутки, ведь не всех приглашают…

Кстати, ничего не предвещало, так сошлись звёзды.

На входе в телецентр меня встретила девушка-продюсер в лисьем жилете почти до полу, с наушниками, опущенными на шею, и блокнотом в руках. Мехами, кудрями, розовощёкостью она была похожа на одну из дочерей князя Меньшикова с картины, которая когда-то висела над кроватью моей бабушки, и язык не поворачивался назвать её Алисой. Ей бы пошло что-нибудь исконно русское, типа Матрёны.

Продюсер Алиса повела меня по неожиданно убогим розоватым коридорам, мимо ряда деревянных дверей, остановилась у одной, отчего-то исцарапанной, и распахнула её.

– Вас пригласят, Рита, ждите здесь. Кофе, чай, печеньки, угощайтесь. Эти кресла поломанные, можно перевернуться. Садитесь на те, что возле стены.

– Хорошо…

Я слегка опешила, разглядывая покосившийся стол для гримирования с зеркалом и выкрученными лампочками по бокам. В моём воображении телестудия федерального канала представлялась чем-то более грандиозным и роскошным, а тут на ум приходил только провинциальный театр, и то после землетрясения.

Мне принесли договор о неразглашении и второй – об оплате за съёмку, и забыли, что я существую. Устав ждать, я вышла в коридор – там толпились «зрители», в основном дамы хорошо за пятьдесят. Они прихорашивались, глядя в пудреницы, и живо обсуждали, «как попасть на первые ряды, чтобы засветиться». Подивившись услышанным тарифам, я почувствовала себя партизаном и пошла дальше.

Так, крутя в пальцах полученный бейджик, я набрела на гримёрки «звёзд». Возле одной стояли невероятно крутые ребята в чёрном, стопроцентные телохранители. В дверь другой я увидела ведущую, над которой трудилась, как художник над портретом, гримёрша, и я задумалась, почему Белинская на экране кажется толще.

Но вдруг между крашенными стенами коридора, в закулисье над странными конструкциями, напоминающими стадионные, пронеслось волшебное слово «Эфир». Со всех сторон подхватили: «Эфир! Эфир! Эфир…». И всё закрутилось.