— Пан Годимир герба Косой Крест из Чечевичей! — сиплым голосом провозгласил король. Поднял заметно дрожащий меч. — За мужество и доблесть, проявленные в поисках ужасного гада, за верность рыцарской чести и уважение к традициям предков, я, Доброжир герба Трилистник, волею Господа нашего, Пресветлого и Всеблагого, король Ошмян, правом моим и привилегией посвящаю тебя в рыцари. Служи верно. Стерпи этот удар, и ни одного больше.

Король плавно поднял меч… И вдруг вскрикнул испуганно:

— Крыса!

Годимир, сам не понимая, что делает, прянул в сторону. Падающий на левое плечо — не плашмя, а острием — меч прошел вскользь, заскрежетав по звеньям кольчуги.

Охнул пан Стойгнев.

— Тудыть твою! — буркнул Тишило, проворно, насколько позволяла раненая нога, бросаясь к королю.

Его величество размашистым движением отогнал полещука.

— Не лезь! Крысы! Крысы везде! — выпучив глаза, заорал Доброжир. И попытался вновь ударить Годимира.

Молодой человек чудом увернулся, но с колен встать так и не успел. Отступая, врезался плечом в живот Стойгнева.

— Ты что?! — сдавленно хрюкнул пожилой рыцарь, оттолкнул его.

— Отец!!! — Аделия попыталась вскочить на стол, но лапища Божидара удержала ее.

— Куда? Нельзя!

А король крестил воздух мечом направо и налево, с каждым ударом выкрикивая:

— Крыса! Крыса!

Недостаток мастерства фехтовальщика с лихвой уравновешивался усердием и целеустремленностью.

Стараясь избежать очередного неумелого, но отчаянного удара, Годимир перецепился через собственный меч и упал на пол. Перекатился вправо, влево. Превратившийся в размахивающий острой сталью ветряк, король не давал подняться на ноги.

Пан Тишило подхватил дубовую лавку и, прикрываясь ею, будто щитом, стал отступать. Стойгнев, выругавшись словами, услышав которые еще сегодня на рассвете, не задумываясь, вызвал бы охальника на поединок, выхватил свой меч.

— Не надо! Пан Стойгнев, не надо! — озабоченно закричал пан Добрит. Полез на стол. Божидар, удерживающий без заметных усилий отчаянно вырывающуюся Аделию, схватил его свободной рукой за штаны.

— Связать бы его! — Пан Криштоф поглядел по сторонам, но на стенах висели лишь гобелены и хоругви, порвать которые на полосы, конечно, можно, но не так быстро, как хотелось бы.

Пан Ланцюг легко отбил удар, направленный Годимиру в голову, пнул драконоборца носком сапога:

— Долго валяться будешь? А ну…

— Крыса! Там! — Доброжир пальцем ткнул в сторону новопосвященного.

Через мгновение меч Стойгнева вновь скрестился с клинком короля.

— Пусти, Божидар! Отец!

— Тише, тише…

— Эй, люди! Веревку! Люди!

— Не зови челядь, пан Криштоф! Позорище-то!

— Крыса! Зеленая!

Годимир вскочил на ноги. Острие клинка свистнуло в волоске от его щеки, обдав неприятно холодным ветерком.

— Уходим! — Стойгнев дернул его за рукав жака, торчавший из-под кольчуги.

Пан Тишило уже успел обойти стол и теперь отчаянно размахивал руками, призывая их к себе.

Добрит герба Ворон деловито срывал со стены гобелен, изображавший охоту на оленя. Благородное животное почему-то бежало иноходью, запрокинув голову так, как не удалось бы ни одному живому существу.

«Накинуть на голову и выбить из рук меч! — подумал словинец. — Король ведь наверняка тронулся. Что делает, не соображает. Только как к нему подобраться? Или себя покалечит, или непрошеного спасителя».

Его величество с сипением втягивал воздух сквозь перекошенные губы.

— Крыса!

Теперь уж Годимир избежал косого удара без труда. Клинок с размаху вонзился в столешницу… И завяз!

Рыцарь опрометью бросился на Доброжира, обхватил его поперек туловища, опрокидывая навзничь. Очень хотелось надеяться, что, падая, его величество бросит меч.

Надежды не оправдались. Король неожиданно сильно лягнул словинца под коленку, а потом отмахнулся кулаком, чиркнув крестовиной меча по скуле. Годимир охнул, перехватил королевское запястье, сжал, выворачивая руку.

— Во-во! Попридержи его, пан Годимир, — послышался голос пана Криштофа, — попридержи!

Доброжир бился, словно выброшенная на лед уклейка. Несмотря на внешнюю тщедушность, он казался выкованным из стали — попробуй согни. И при этом пинался локтями и коленями, вырывался, пытался боднуть противника в лицо.

Рыцарь сосредоточился на вооруженной руке, стараясь не выпускать ее ни на миг.

— Крысы! Ах, ты так?! Крысиный пан! Крысиный пан! Убью! Крысюк! Крысья морда! — На губах короля начала проступать пена. Плохой знак, опасный.

Годимир пыхтел, ощущая, что уже не держит руку его величества, а держится за нее. Еще немного и сил не хватит. Это же надо! Проиграть рукопашную потасовку седому старику. Должно быть, сказываются сломанные ребра, вчерашний бой со стражниками, постоянный недосып — то гнилушчане придуравушные со своим золотом, то бдение в часовне, будь оно неладно. Хотя, с другой стороны, какой Доброжир старик? Наверняка пятидесяти еще нет. Это, видно, неумеренное пьянство состарило его, прибавило морщин, обрюзглости и седины.

— Держи его, пан Годимир, мы скоро! — Это уже пан Добрит кричит. — Вот так вот!

Легко им сказать — держи! Тут же надо расстараться и вреда не причинить (как-никак, королевская кровь, проливать не годится), но и себя зацепить не дать. Глупая рана будет — получить железо в живот от свихнувшегося старика.

— Крысюк!

Где же пан Тишило? С его-то силищей мог бы и помочь самую малость…

— Мы уже идем! Идем уже…

— Скоро! Вот так вот!

Король выгнулся, извернулся и изо всех сил приложил Годимира промеж ног коленом. Рыцарь скрючился, откатился, прижимая ладони к больному месту.

— Влип, крысюк! Ужо я тебя! — Доброжир, поражая резвостью, вскочил на одно колено и замахнулся.

Драконоборец понял, что ни увернуться, ни даже закрыться не успеет. Возникло желание зажмуриться, но он отогнал его, как недостойное новопосвященного рыцаря.

— А-а-а!!! — ревел открытым ртом, показывая гнилые зубы, король, и тут ему на плечи упало широкое полотнище гобелена.

Два пана с птицами на суркоттах оказались на высоте. Словно всю жизнь успокаивали сошедших с ума монархов.

Добрит толкнул его величество под колено, а Криштоф с силой ударил по запястью правой руки. Меч, зазвенев, запрыгал по толстому, утоптанному слою грязи, давно укрывшему дощатый пол залы. Доброжир заревел растревоженным медведем, рванулся прочь, но его уже пригнули к земле, обмотали одним концом расшитого полотнища и уверенными движениями, переворачивая, обматывали плотной тканью дальше.

— А-а-а! Поймали, крысюки! Отпустите! Проклятые!

Король корчился, выгибаясь, словно в судорогах.

Пена уже не только пятнала губы и усы, но и разлеталась хлопьями, как у загнанного коня.

— Батюшка! — Каштелян наконец-то отпустил Аделию, и она перекатилась через стол — только юбка мелькнула. Кинулась в общую свалку.

— Крысючка! Прочь! Не трожьте меня, окаянные!

Доброжир безумно засверкал выпученными глазами. Принялся биться затылком о пол.

Королевна попыталась подсунуть ладони под затылок отца, но отдернула руку, болезненно скривившись. Еще бы! Череп у его величества крепкий, в этом Годимир уже имел случай убедиться.

Пан Добрит навалился на короля, прижимая к полу и лишая свободы движений, а Криштоф обхватил голову Доброжира, удерживая ее.

— Крысюки… — уже не кричал, а хрипел владыка Ошмян, вращая налитыми кровью глазами. — Крысюки-и-и… Су-у-уки… Замучили-и-и… — Он напрягся, забулькал горлом и замер.

В воцарившейся тишине слышалось лишь тяжелое дыхание рыцарей и всхлипывания королевны.

— Лекарь в замке есть? — проблеял Годимир, с огромным трудом поднимаясь на ноги. Боль отпускала, но не так быстро, как хотелось бы.

— На пяточках попрыгай, — коротко бросил пан Стойгнев, проходя мимо. Оказывается, он не убежал. Скорее всего, просто не хотел вмешиваться. Он-то, как и Годимир, из Хоробровского королевства, вассальной присягой с Доброжиром не связан.