А единственной причиной, по которой молодой преподаватель сторонилась всего связанного с совушкинским клондайком – это то, что таинственным золотом заболели её отец, и дядя. И это из-за него распались обе семьи: сначала деда, потом – отца.

– Елен Петровна! – выглянула из-за плывущей разноцветной вереницы Татьяна, – уже скоро озеро? Миша! – окрикнула она Котова, который норовил попробовать и сорвать всё, что росло вдоль тропы, – волчью ягоду есть нельзя, встань в строй!

– Я волком стану, да, Татьяна Николаевна? – уточнил Миша с человеком-пауком и на кепке.

– Будешь так себя вести, волком стану я! – грозно отозвалась вожатая.

В строй он всё же встал, дети оживлённо загудели, а двадцать три пары озорных глаз уставились на вожатую. Строй двигался неровно, выпячиваясь то в одну, то в другую сторону – пришкольный лагерь выбрался в давно обещанный поход. Все ждали костра, устали и хотели есть.

Лес всё больше сгущался, тропка петляла. В глазах Елены Петровны она двоилась и даже троилась. Вот, кажется, и дуб пошевелился навстречу гостям, ветки наклонил.

– Таия ия сяу ту12? – шёпотом спросил Терёма брата, услышав слабый гул.

Расправившись с древоведением и птиценаблюдением, – по мыслеведению, к счастью, ничего не задавали, Тормоша заскучал. Поэтому живо откликнулся, в мгновение ока оказавшись рядом с младшим. Шум усилился: многоногое животное ступало по тропе, распеваясь на разные голоса, а вскоре возникли и сами гости. Во главе – взрослая совоокая с рюкзаком, в кепке, за ней – маленькие шанулы. Понимать речь лешим было трудновато. Они затаились, а нестройный хор выводил: «Вместе весе-ло-о шагать по простооо-рам!». Невидимой стеной тропа защищала жилище леших: они видели шанулов, а те их – нет.

Подмигнув брату, Тормоша полез из окна. «Совсем без шерсти!» – подумал он, карабкаясь следом, и во все глаза таращась на шанулов. Тормоша обожал брата за изобретательность, хотя именно из-за неё, зачастую, влетало обоим.

Начальник лагеря, учительница русского и литературы, она же директор школы номер 9 Южных Совушков, вздохнула, сняла кепку, плюнув на комаров – не смотря на жару, их становилось всё больше, и уселась на большой, поросший мхом, плюшевый камень. Сосны и ели где-то, высоко-высоко, сходились макушками. «Сумрачно-уютно», – с удовольствием подобрала она нужный эпитет.

– Елен Петровна! – крикнул Фёдор, – дальше не пойдём?

– Карр! Карр! – где-то высоко в ветвях крикнул невидимый ворон.

– Привал, – подтвердила начальник лагеря, признавшись себе, что место не слишком подходящее.

Как по команде, строй развалился, дети поснимали куртки, толстовки, расселись, весело болтая; кто-то уплетал мамин бутерброд. Беззаботно свистели маленькие птички: постукивал дятел, выводила незатейливую мелодию малиновка, журчала речка. Следя за порядком, Татьяна с удовольствием различала: вот – соловей, а там – певчий дрозд. После еды Фёдор организовал соревнования, но кусты цеплялись, слышалось ежеминутное «ой!» и «ай!».

Улучив минутку, Татьяна Николаевна присела под дерево сделать несколько набросков – блокнот и карандаш по привычке таскала с собой. Смахнув невидимое и щекотное с головы, она штриховала ствол старого дерева. Если учесть, что давно не упражнялась, получилось прилично. Что-то опять вползло на лоб, и Татьяна, вкочив и замахав руками, стряхнула сначала одного, потом второго и третьего муравья. Чёрные блестящие тельца, со всех концов поляны, маленькими ручейками стекались к тому месту, где она только что сидела. Татьяна быстро обошла дерево: мощный поток насекомых карабкался, успевая кусать и бросаться друг на друга. Достигшие самого верха беспомощно трепетали в воздухе лапками и туловищем, и друг за другом срывались вниз. Стало жутковато, – ничего подобного Татьяне никогда не приходилось видеть, – запахло жжённой резиной, и чем-то ещё. Так пахла трухлявая ржавая каска с рогами в папином гараже. Отец никак не мог её выкинуть, с этой штуковины – головного убора викингов, и началось его увлечение – поиск предметов старины и, попутно, золота. Эта штука, кстати, до сих пор, наверное, на прежнем месте – уходя, отец не забрал ничего. «Счастлив ли он? Нашёл то, что искал? – размышляла женщина, спеша отойти как можно быстрее от злополучного места. Доходили слухи, – в Совушках знают друг о друге всё или почти всё, – и о его экспедициях: отец, личность харизматичная, сколотил целый отряд таких же, как он, искателей приключений. А про его новую супругу, Вию Фёдоровну, мало что было известно, кроме того, что она – коллега Татьяны, преподаватель в детской музыкальной школе.

И дети, и взрослые одинаково сильно желали оказаться у озера, Елене Петровне, бывалому в прошлом туристу, идти дальше хотелось меньше и меньше. «Ну почему я не на диване с книжкой, и чашкой чая?», – мелькнула спасительная мысль.

Тормоша заулыбался. Наконец-то! Вот о чём подумала большая совоокая. Четвёрка по мыслеведению шанулов чего-нибудь, да стоит! Неожиданно, рядом с камнем, появились чашка и салатовый диван в оранжевый цветочек. Белели открытые страницы книги, а от чашки поднимался пар.

Началась паника. Лешие наблюдали, как предводительница, выпустив из рук палку, вдруг стала медленно оседать на землю. К ней бросились двое других.

– Елен Петровна! – первой подбежала Татьяна, подхватив директора, – Фёдор! Ларису зови!

Директор, казалось, ничего не слышала. Только беззвучно открывала рот, ошарашенно глядя на поляну.

– Там…там, – указывала она в сторону цветного пятна на фоне сумрака.

Большой чёрный ворон слетел на землю, подпрыгивая всё ближе, и кося антрацитовым глазом. Татьяна с Фёдором уставились в указанном направлении. Настал их черёд открывать рты. Только детям присутствие дивана придало веселья. Пока медработник Лариса колдовала над директрисой, они носились вокруг, то залазили на него, то спрыгивали и забирались обратно.

– Воур!13 – крикнул Терёма.

Терёма помчался за братом. Вертелось много вопросов, но лучше потом. Брату – виднее.

– С ногами нельзя! – крикнула Татьяна детям, но тут же прикусила язык. Произнеси она фразу раз в сто глупее, никто бы не заметил; все заняты. Какая чушь – заставлять детей не забираться в обуви на несуществующий диван! Когда директриса оправилась, вожатая и детвора, не дождавшись привычной команды командира, в недоумении топтались на месте. Что закончилось небольшой потасовкой: Ручкин нечаянно толкнул Котова, и задиры тут же принялись мутузить друг друга. Елена Петровна ощупывала землю в поисках посоха. Лариса взирала то на одного, то на другого, задерживаясь на Фёдоре, но тот безмолствовал. Вожатой пришлось взять управление на себя.

– Построились? – подражая директорским интонациям, бодро крикнула Татьяна.

С ужасом она успела заметить: на том месте, где совсем недавно красовался салатовый диван, ничего, кроме обычных деревьев, не было. Найдя, наконец, посох, директор обрела второе дыхание. Татьяна не успела открыть рот, как раздалось её зычное:

– Каждый посмотрел на свою пару!

Как только силуэт замыкающего, Фёдора, скрылся из виду, неторопливо вышагивая и уже никого не боясь, показался ворон. Разговор, если это можно так назвать, не оставлял сомнений в том, что Учитель его в покое не оставит. Напугал его Леший, значит, в опасности все. За детей старый хранитель переживал, неотступно следил, охранял. Было одно безопасное место. Вот туда он и уведёт: сначала старшего, а потом – Терёму, младшего. Только осторожно. Перед глазами вставала ощеренная в зверином оскале морда Учителя. Худшие сомнения старика подтверждались.

Через Тропу проковылял уже не ворон, а довольно высокий, худой, с длинными зелёными волосами, острым носом, угольными глазками, и нависающими в минуты гнева седыми бровями, Леший. Он был настолько дряхл, что никто не принимал его всерьёз: ни хранители, ни Учитель. Последний ожидал, что старик пропадёт, подобно лешим, почуявшим конец своей долгой ль-а14. Леший, и, вправду, день ото дня слабел, но знал одно снадобье.