Елена давно уже не встречалась с мужем, которому за походами и другими княжескими хлопотами все недосуг было посетить свою пер-вую супругу. Досужие кумушки, которыми пришлось ей обзавестись, став крестной матерью у многих младенцев, то ли по доброте духовной, то ли из иного личного интереса, откровенно предлагали «мил друж-ком» обзавестись.

«Княгинюшка, — шептали доверительно они наедине, — ты еще так молода, так чего же зазря живому телу пропадать! Только шепни — та-кого молодца подыщем, что помнить будешь всю жизнь. И никто не сведает о том».

«Стыдно и грешно», — краснела смуглая княгиня: в причинах смуг-лости лица сказывалась ее степная кровь.

«Да какой там стыд, когда никто о том не узнает, — искушали ку-мушки. — Все так живут».

«Я — не все, — заявляла она с гордостью. — Я — княгиня! И дочь ха-на… И мне не приличествует, как простой мирянке прелюбодейством плоть свою тешить».

«Э, матушка, — не сдавались сердобольные кумушки, — и княгини мил дружков имели. Взять хотя бы, к примеру, княгиню Оду, послед-нюю супругу Святослава Ярославича, деда князя твоего, так та по слу-хам, с пасынком, Олегом Святославичем чуть ли не открыто сожитель-ствовала. Или же Гита, жена благочестивого князя Владимира Монома-ха… Поговаривали, что и она не без греха была! Оказывала внимание все тому же Олегу Святославичу, из-за чего и вражда между Монома-хом и Олегом была, из-за чего они-то друг дружку столь долго в нена-висти держали… Или же взять супругу великого князя Мстислава Вла-димировича, сына Мономахова, новгородку Любаву Дмитриевну… так та даже не с князьями тело тешила, а со своим тиуном Прохором».

«Бог им судья, если даже было все так, как вы мне рассказываете, — не поддаваясь искушению, оставалась непреклонной Елена. — Я лучше в монастырь уйду, чем при живом муже согрешу. К тому же, как видно из ваших же слов, все тайное становится явным».

«Вольному — воля, — пожимали плечами кумушки, — спасенному — рай!». А про себя думали, что глупит княгиня, заживо себя хоронит в стенах терема, ведь не в монастыре еще.

Русский закон к прелюбодейству жен был строг и суров: уличен-ную в супружеской измене женщину могли, зашив в мешок с кошкой и собакой, утопить, обрекая на мучительную смерть. Однако в жизни до такого почти никогда не доходило: никто не желал выносить сор из из-бы на потеху соседям. Если уж уличал супружницу в блуде, то дело, как правило, заканчивалось простым мордобоем. Поэтому, несмотря на су-ровость закона, русские женщины, нет-нет, но похаживали на сторону, подгуливали понемногу. Этому способствовали и сами князья, которые вопреки церковным запретам, довольно часто прельщались чужими же-нами, насильно укладывая их на княжеское ложе.

Находясь в уединении, оставленная мужем княгиня Елена все чаще и чаще посещала тамошние церкви, слушая проповеди священников или пение псалмов, все больше и больше проникалась душой необходимо-сти служению Богу. Она не раз уже заговаривала то с одним, то с дру-гим священнослужителем о схимнической жизни, но те мягко, чтобы не оттолкнуть и не обидеть, отговаривали ее, прося подождать до взросле-ния дочерей.

«Выдашь дочек, матушка, замуж, — елейными голосами советовали они, осеняя крестным знаменем, — тогда другое дело. Тогда все будет богоугодно, а пока… пока ходи в божий дом как можно чаще, церков-ным духом проникайся, праведными делами будущий сан заслужи-вай…»

Вот княгиня Елена и заслуживала: то гривен серебряных с ризами и кунами на церковь пожертвует, то собственноручным рукоделием одарит.

— Батюшка князь, — прибежал, запыхавшись, посыльный от княги-ни Марии, — нарочный из Киева прибыл.

— С чем пожаловал? — отрываясь от созерцания алтаря, украшаемо-го иконами, скорее по привычке задавать вопросы, чем серьезно, спро-сил Святослав.

— Не ведаю, — честно признался посыльный. — Я только волю кня-гини исполняю…

«Не к месту его нечистая принесла, — подумал Святослав Ольго-вич, — опять какой-нибудь поход затевается», — но вслух ничего не ска-зал, а, отдав кое-какие распоряжения мастерам, поспешил в княжеский терем.

Когда прибыл домой и выслушал запыленного с дороги посланца великого князя, выяснилось, что князь галицкий, Владимирко, победно завершив войну с болгарами и греками в Придунавье и захватив там множество городков, возвратясь в родное княжество после заключенно-го там выгодного для него мира, вдруг ни с того, ни с сего учинил гоне-ния на своих племянников Васильковичей и Ростиславичей, недавних союзников по походу в греческие земли, отобрав у них города Пере-мышль и Звенигород.

«Князья галицкие, — собственноручно писал Всеволод, — Василько-вичи и Ростиславичи, прибыли в Киев и обратились за справедливостью и за помощью. Я склонен помощь им оказать, а потому и сзываю вас, братья, на съезд и совет в свой стольный град».

— Опять на снем? — поинтересовалась княгиня Мария, когда Свято-слав, отпустив с честью киевского посланца, вошел в ее светелку.

— Опять, — кивнул, соглашаясь, князь.

— Поедешь?

— Поеду.

— Что ж, поезжай…

— Ты-то как? — спросил Святослав, уже зная, что Мария вновь не-праздна.

— Иногда подташнивает, — улыбнулась мягко, даже немного за-стенчиво, что с ней случалось довольно редко, княгиня, — но ничего, жить можно…

— Не скучай, — приобнял супругу за плечи князь, — я не надолго…

— Постараюсь, — прижалась всем телом к мужу княгиня. — Такая уж бабья доля: ждать… Мужьям воевать, а бабам ждать да рожать…

На снеме в Киеве, куда прибыли по зову великого князя не только Игорь и Святослав Ольговичи, но и братья Давыдовичи: Владимир и Изяслав, и братья Мстиславичи: Изяслав Переяславский и Ростислав Смоленский, а также Вячеслав Владимирович Туровский и полоцкие князья Глебовичи: Борис, Глеб и Ростислав, приняли решение войны Владимирку Галицкому пока не объявлять, но послать ему грозное пре-дупреждение, что если он не оставит своих племянников в покое, то все русские князья пойдут на него войной.

Составив и послав послание в Галич, князья разъехались, полагая, что галицкий князь, убоявшись, добровольно исполнит требуемое. Од-нако случилось то, чего никто и не ждал: князь Владимирко не только не убоялся, но и написал дерзкое послание киевскому князю, грозя ему походом совместно с венгерским королем Гейзой.

Такой ответ был оскорбителен для киевского князя.

«Я проучу тебя, задира, — решил Всеволод Ольгович, — так проучу, что помнить долго будешь». Однако с походом объединенных русских дружин не торопился: препятствовала тому свадьба дочери переяслав-ского князя Изяслава Мстиславича с полоцким князем Рогволодом Бо-рисовичем, назначенная на осень.

На свадьбу были приглашены не только многочисленные родст-венники полоцкого князя и все Мстиславичи со своими чадами, но так-же великий князь с княгиней Агафьей Мстиславной, их сын Святослав со своей молодой супругой и Святослав Ольгович с братом Игорем и супругами.

Свадьбу справляли в Переяславле. Справляли целую седмицу, ве-селясь и радуясь наконец-то наступившему примирению с полоцкими князьями. Заодно с пиршеством мимоходом решили и о совместном походе против Владимирка Галицкого. Так получилось, что киевский князь одним ударом сразу двух зайцев убил: и на свадьбе племянника супруги повеселился, и со всеми князьями, в том числе и полоцкими, о походе на Галич сговорился, предварительно назначив очередной съезд всех князей в Киеве.

На съезд прибыли со своими дружинами Игорь и Святослав Ольго-вичи, Владимир и Изяслав Давыдовичи Черниговские, Вячеслав Влади-мирович Туровский, Изяслав Мстиславич Переяславский, Ростислав Мстиславич Смоленский, сын великого князя, Святослав Всеволодович Владимиро-волынский, князья городненские, Борис и Глеб Всеволодо-вичи.

Святополк Мстиславич Новгородский сам не смог прибыть на снем, но прислал с новгородской дружиной воеводу Неревина.

Были посланы нарочные и к польскому герцогу Владиславу, обе-щавшему свою помощь киевскому князю, и в степь к половцам, ханам Осолуковичам, родственникам Всеволода по второму браку его отца.