Призывно запели великокняжеские трубачи, подавая сигнал рус-ским князьям прибыть на совет. И когда те, разгоряченные стремитель-ной скачкой и только что окончившимся боем, потные, в брызгах вра-жеской крови на обветренных лицах и доспехах, подчиняясь призыву сигнальных труб, прибыли, то, не слезая с покрывшихся пеной коней, приступили к воинскому совету. В коротком совещании приняли план киевского князя о преследовании половцев до Хорола легковооружен-ными конными отрядами, во главе которых с общего согласия был по-ставлен Олег Черниговский.

— Ты только, брат, не зарывайся, а то мало ли что… — напутствовал Олега переяславский князь, постепенно отходя от азарта боя. — И знай, что мы всей силой идем позади и что с нами Бог.

— Можешь не беспокоиться, — отозвался тогда на это черниговский князь, нервно и нетерпеливо наблюдая, как позади него слишком уж медленно, на его взгляд, собирается конный полк из легковооруженных всадников, принимающих от своих товарищей заводных лошадок для смены уставших. — Я и так уже понял, что когда мы с тобой, брат, вме-сте, то победа всегда на нашей стороне. В отличие от того, когда мы… — не докончив речь, махнул десницей князь Олег. И этот эмоциональный жест руки был красноречивее и понятнее любых слов.

Русские дружины дошли до Хорола, отяжелев от полона и добычи. Даже угнанные раньше от Переяславля конские табуны посчастливи-лось найти и возвратить. И не просто возвратить, но и приобщить к ним еще и табуны половцев — гордость и богатство ханов. Не многим степ-някам, решившим поживиться на Переяславской земле, удалось спа-стись. В большинстве своем были или посечены, или взяты в плен. Только ханам Боняку да старому степному лису Шурукану повезло: ускакали за Хорол они на своих быстрых, как степной ветер, конях, ос-тавив обозы и гаремы из молодых наложниц.

Случилось это знаменательное для Руси событие 12 августа, а 15 августа, в день Успения Богородицы, великий киевский князь после двухдневного празднования победы с русскими князьями и ближайши-ми боярами и старшими дружинниками уже спешил к заутрене в Печер-ский монастырь, основанный подвижниками земли Русской Антонием из Любеча и Феодосием[24] из Курска.

Приняв участие в праздничном пире, устроенном киевским князем Святополком, Владимир Всеволодович со своей дружиной, почти не понесшей потерь, возвратился в родной Переяславль. Однако преда-ваться праздным гуляниям не спешил. Победа над половцами хоть и была знатной, что правда, то правда, да мало ли было и до этого побед над степными ордами… Победы как приходили, так и проходили, а по-ловецкие орды вновь и вновь накатывали из степи. И опять пылали рус-ские города и веси, и снова лилась кровь, и в который раз плачь и слезы становились данностью Святой Руси. Надо было что-то делать, чтобы как-то обезопасить от воинственных степняков порубежье. И как это не покажется странным, выход подсказал, даже не понимая сам того, сын Юрий, княжич, которому в ту пору шел уже семнадцатый год, а потому подошло время задуматься как о его женитьбе, так и о собственном уде-ле для него.

…Как всегда, подвижный и энергичный Юрий не вошел, а вбежал в опочивальню Владимира Всеволодовича. Даже в полумраке опочи-вальни было видно, как горит его лицо и сверкают обидой очи.

— Отец, ты обещал взять меня в поход — и не взял! А поход-то был удачный, и братья мои, Святослав и Всеволод, отличились и теперь нос передо мной дерут, младнем величают. Обидно! Доколь же мне за чу-жими спинами да за крепкими городскими стенами отсиживаться?! До-коль другие будут поражать врага и хвастать победами, а я только рес-ницами хлопать?.. — срываясь на мальчишеский петушиный крик, ско-роговоркой возмущался отрок. — Доколь?

Владимир, еще не успевший отдохнуть от столь трудного похода, хотел было оборвать резким и грозным словом зарвавшегося отпрыска, даже привстал с кресла, но, помедлив какое-то мгновение, передумал.

— А не желаешь ли ты, княжич, один-одинешенек целую орду по-ловецкую завоевать? — улыбнувшись неожиданно пришедшим мыслям, дразняще-ироничным голосом молвил князь, окинув испытующим взглядом родное чадо. — Как мыслишь? Впрочем, и град наш, и стол княжеский я на кого-то должен же был оставить, чтобы быть спокой-ным за них, зная, что они в надежных руках… Кроме тебя ведь более не на кого… остальные братья твои совсем малы, — доверительным тоном, совсем как в беседе со взрослым, произнес князь. — Так что напрасно обижаешься… Лучше ответь мне, готов ли в одиночку орду ханскую одолеть?

— Это как? — насупился Юрий, ошарашенный предложением отца — от такого у любого голова кругом пойдет, не до обид станет. — Как одному — да целую орду побороть?!

— Одному — и целую орду! — серьезно подтвердил князь. — Или слаб, что ли, в коленках, отрок? Или каши мало ел? — усмехнулся он.

— Да я… не слаб… — еще больше растерялся княжич, не понимая, серьезно ли говорит родитель или просто насмехается над ним. — Толь-ко я — это я, а не Илья Муромец и не Аника-воин… Да такое, батюшка, только былинным богатырям, Святогору что ли, да Волху Всеславьеви-чу под силу…

— А ты разве не богатырь? — вновь усмехнулся, но уже вполне ободряюще Владимир. — А кто только мне говорил, что жаждет битвы?

— Ну, я говорил, — вынужденно сконфузился Юрий. — Только не в одиночку же с ордой… в самом деле… Наверное, насмехаешься, ба-тюшка, за несмышленыша держишь?

— Нет, не насмехаюсь и не язвлю, — серьезно ответил переяславский князь смутившемуся сыну. — Верно говорю: тебе одному предстоит це-лую орду победить… при этом и крови малой не пролив, меча не обна-жив… И что самое главное, сын, не поверишь, но эта мысль ко мне в голову только что пришла… с твоим появлением.

Юрий видел, что отец не шутит, говорит серьезно, но осознание этого ясности не приносило, и он по-прежнему стоял перед отцом в рас-терянности и недоумении.

— Жениться тебе, сын, пора, — все тем же серьезным тоном продол-жил князь. — Вон, какой вымахал! Отца уже чуть ли не на голову в росте обогнал, — погладил он с любовью по маковке сына.

— Но жениться — это не одному с целой половецкой ордой воевать, — подстраиваясь в лад к отцу, зарумянился княжич. — Жениться — это собственную женушку по ночной поре всего лишь одолевать…

— Ну, не скажи… — вновь усмехнулся в курчавую бороду Влади-мир. — Не скажи! Вот женим тебя на дочери половецкого хана, так, по-читай, ты не только собственную женушку, но и целую орду на какое-то время возьмешь и победишь! Не пойдет же тесть твой на тебя войной… по крайней мере, поначалу…

Лицо княжича вновь стало красным, как тело рака, ошпаренного крутым кипятком. Жениться он был не прочь, с сенными девками, давно утерявшими в холопских развлечениях и потехах, а также в весенних и летних языческих игрищах девственность и целомудрие, уже прошел науку плотской любви, познал томление и радость плоти, в полной мере уже почувствовал в себе мужское начало, но чтобы на ханской дочери…

«Неужели во всей Руси Святой княжны или, на худой конец, доче-ри боярина ему не нашлось бы… Да любая княжна, хоть дочь самого великого князя, за него бы с радостью пошла! Но отец-то, отец… Сам-то супругу себе, Гиту, мамку нашу, не у половцев искал, а за тридевять земель, в тридесятом царстве, в английском государстве у короля англов и саксов[25] Гарольда… — подумал княжич, но вслух перечить отцу не по-смел: одно дело в поход рваться и совсем другое — в женитьбе роди-тельской воле перечить. Тут недолго и по вые[26] схлопотать. — А, впро-чем, чем половчанки хуже других дев? Да ничем, — поспешил успокоить он себя, — вон у великого князя Святополка Изяславича вторая жена, дочь хана Тугоркана, говорят, раскрасавица… Да и у дядьки Олега, кня-зя черниговского, тоже сказывают, супруга вторая, Осолуковна… опять же красавица.[27] И дядьки, женившись на половчанках, не умерли же… еще и детей, моих троюродных братьев и сестер, кучу народили. Вон у князя Олега Черниговского и Святослав, мой сверстник, и Игорь есть».