Оливер Паркер оставался в слепой зоне между отрицанием своей вины и всяким отсутствием вещдоков. А главное, Уокер никак не могла понять его мотив. То, как убили Сандру Чейз, — изнасилование и удушение — в плоскости своей формулировки говорили о страстном и интимном. Но то, как на самом деле методично, холодно и долго это делали, придавало убийству оттенок жестокой расчетливости. К тому же, преступник не оставил никаких следов, ничего не украл, почти ничего в квартире не повредил и даже орудием убийства использовал подручное средство из спальни. Ему либо очень повезло, во что верилось с трудом. Либо он был в себе уверен, опытен и спокоен.
— Я запрошу данные по насильникам, — со вздохом проговорила она, и Фрэнк Линч одобрительно закивал.
— Паркера выпустишь?
— Пусть посидит до утра.
Подавляющее большинство пойманных ею убийц признавались сами. Некоторые приходили в участок с поличным, некоторых арестовывали во время их судорожной попытки скрыться. Преимущественно они совершали грязные бытовые убийства ножами, битами, надбитыми бутылками или хранящимся в доме оружием. Всё вокруг себя помечали собственными отпечатками пальцев, слюной и даже кровью. Эти дела были быстрыми и относительно простыми к раскрытию, но несущими темную мораль о том, насколько опасными и зверски жестокими могли быть самые близкие люди. Сыновья убивали родителей, мужья — жен и наоборот. В каждом из этих случаев был ясный мотив, и отталкиваясь именно от почему и как, Дженис находила, кто совершил убийство.
Чаще всего мотив был в личных взаимоотношениях между жертвой и убийцей: денежная выгода, гнев, ревность. Если же он отсутствовал, под подозрением мог оказаться кто угодно. Прямая связь между убитым и убившим обрывалась. Жертва становилась случайно выпавшим жребием. Убийца оказывался непредсказуемым, а оттого неуловимым. С такими Дженис ещё не приходилось сталкиваться. Она надеялась, что и в этот раз не придется, что она просто пока не рассмотрела чего-то значимого.
***
— Не кури здесь, — сказала Дайна, оглядываясь поверх плеча.
Это впервые он оказался в небольшом сарайчике на заднем дворе, где хранились инструменты и непортящиеся запасы бытовой химии. Внутри было много коробок, сложенных в плоские листы и объемными стопками прислоненные к стенам и полкам. Стояли большие пластиковые ведра с краской и целые батареи бутылок с дешевым средством для стирки, от которого отдавало химически-складкой отдушкой от постели и полотенец.
Он остановился на пороге и раскуривал сигарету, пока Дайна доставала из коробок упаковки туалетной бумаги и расталкивала по свободным щелям на полках. Ему сложно было понять, сколько Дайне лет. У неё было ровно подстриженное и всегда тщательно, очень гладко уложенное, будто пластиковая насадка на голову, каре. Волосы были густого черного цвета, ровная челка скрывала лоб и брови, оттеняя выглядывающие из-под неё серые глаза. В носу взблескивала золотая пуговка пирсинга. Кожа была неровной, со старыми рубцами, похожими на наркоманские язвы, а над верхней губой белесой линией тянулся шрам. Она предпочитала носить кроссовки, плотные темные джинсы и затертые толстовки. Из-под их воротников иногда показывались потускневшие завитки татуировки.
— Как давно ты здесь? — спросил он, послушно делая шаг наружу и сопровождая его долгой, глубокой затяжкой.
— Давно, — уклончиво ответила Дайна.
— Ты когда-то была в самой программе?
Она резко обернулась, концентрируя на нём невеселый взгляд, и сухо сообщила:
— Я никогда не сидела.
— В тюрьме — нет. Но на игле — да.
— Что ты хочешь?! — вспылила она, и он улыбнулся, смягчая тон:
— Узнать тебя.
Повисла пауза, в которой он мог услышать тихое потрескивание жара в кончике своей сигареты. Дайна смотрела на него вполоборота, её руки замерли над коробкой. Очень тихо она спросила:
— А ты мне расскажешь о себе?
— Всё, о чем ты спросишь.
========== Глава 6. Связь и её отсутствие. ==========
— Нет! Дай сюда. Дай сюда ногу! — давясь смехом, проговорила Дженис, пытаясь ухватить выворачивающуюся маленькую стопу в полосатых носках. Эмори валялся на полу своей комнаты, заливисто хохоча и извиваясь так, чтобы не дать себя обуть. А Уокер сидела рядом, с кроссовком в одной руке и второй взмахивая в воздухе.
— Перестань. Нам пора идти. Ну, Эмори!
Он перекатился со спины, встал на четвереньки и торопливо пополз в дальний угол, продолжая тонко подвывать от упоения.
— Эмори, — серьезно проговорила Уокер, наблюдая за его отдаляющейся маленькой попой в растянутых спортивных штанах. — Сейчас я позову руку-клешню и тебе не поздоровиться!
— Не-е-ет! Лука-кесня! — взвизгнул Эмори, развернулся и пополз к двери. А добравшись до порога, встал прямо и побежал, повторяя всё громче и пискливее: — Кесня. Кесня!
Дженис отставила кроссовок и упала на пол. Когда Эмори был грудным, ей наивно казалось, что, стоит тому немного подрасти, и ей станет легче, руки станут свободными, он не будет нуждаться в ней сутки напролет. Но происходило всё совершенно наоборот. Он занимал собой всё её внимание, время и пространство.
Чем взрослее и активнее он становился, тем изворотливее Дженис приходилось быть, чтобы всё успеть. Если раньше, чтобы собраться на работу, ей самой требовалось около часа, то с появлением Эмори, необходимостью его покормить, перепеленать и уложить спать снова, это стало занимать два часа. А теперь, чтобы успеть к назначенному времени хоть куда-нибудь, Дженис приходилось начинать готовиться за три часа до выхода. Сначала она полностью собиралась сама, на что тратила считанные минуты, и всё оставшееся время оставляла Эмори, чтобы он вот так убегал от неё по утрам.
Она закрыла глаза, прислушиваясь к топоту полосатых ног в гостиной и примыкающей кухне. Ранние сборы означали ранние подъемы, но ложилась Дженис по-прежнему поздно. А потому сейчас, лежа на мягком ковровом покрытии детской, ощущала стремительно набегающую на неё дремоту.
— Эмори, пожалуйста. Мама опоздает на работу, — со слабой надеждой проговорила Уокер не столько, чтобы договориться с сыном, сколько для того, чтобы не уснуть.
Она пообещала себе несколько минут, чтобы самой побыть в тишине и дать Эмори немного успокоиться перед очередной попыткой одеться, но как только она удобно примостила голову на сгиб локтя, в кармане джинсов зазвонил мобильный.
— Слушай, Уокер. Меня тут вызвали на труп, — без приветствия и малейших пауз заговорил один из её коллег-детективов. — Но вот так навскидку всё тут кажется похожим на твоё дело недельной давности. Подъедешь?
Дженис резко села. На пороге комнаты возник Эмори, но шаловливая улыбка помрачнела и сползла с его лица, когда он сосредоточил взгляд на матери. Она коротко кашлянула.
— Поясни.
— Тут молодая женщина. Похоже, изнасилованная и удушенная, как твоя субботняя жертва.
— Говори адрес.
Мало что могло по-настоящему задеть Дженис Уокер за живое. Она не была ни брезгливой, ни пугливой, но густой трупный запах после нескольких дней разложения каждый раз прошибал её до тошноты.
Она почувствовала его, едва выйдя из лифта на десятом этаже многоквартирной высотки в центре — ещё не сильный, но резкий. Вязкий, сладковатый, с гнилой остротой, этот ядовитый букет просачивался отовсюду: через вентиляцию, щели и даже стены. Сколько раз подобная вонь, обнаруженная соседями, приводила вызванных ими мастеров или домоправителей к разлагающимся телам.
Некоторые из коллег Дженис для таких случаев носили с собой пузырек остро пахнущей травами лекарственной мази, которую растирали под носом, пытаясь замаскировать вонь. Но сама Уокер предпочитала абстрагироваться и дышать сквозь натянутые на лицо шарф или воротник одежды. Ничто на самом деле не могло заслонить от запаха трупного разложения, а смесь этой вони с чем-то травянистым только доводила Уокер до полного исступления.
Она остановилась на мгновенье, сглатывая подступившую к корню языка желчную горечь и пытаясь дышать коротко и неглубоко, а затем направилась к двери, у которой происходило суматошное движение. В квартире её настигло неприятно отдавшееся морозом под кожей чувство дежавю. В небольшой аккуратной квартирке — за вычетом вони и столпотворения из криминалистов и полицейских — всё будто было в порядке.
