— Что ты видела, Ноэми? Если тебе не слишком сложно, прошу, расскажи мне. Это может быть важно, поверь.

— Да… Да, конечно, Рихо, — Ноэми зябко обхватила себя за плечи, но на её побледневшем личике появилось решительное выражение: — Я видела сон. Какой-то странный. Слишком яркий, слишком… настоящий. И я встретила там человека…

Поначалу Ноэми запиналась и часто замолкала. Но Рихо не торопил её, лишь ободряюще кивая, и чем дальше, тем более связным и плавным становился её рассказ. И тем сильнее сам Рихо чувствовал, как мир вокруг него… не то, что рушился, скорее — плыл и менялся, будто горячий воск, обращаясь в нечто зыбкое, бесформенное и обманчивое. А это было куда страшнее — словно бы Бездна, где нельзя было верить ни своим глазам, ни разуму, ни ощущениям уже прикоснулась и к этому миру. И постепенно поглощала его, делая подобным себе.

Габриэль — мёртвый и похороненный — оказался жив. Габриэль — вернейший из верных — теперь служил Бездне. Подобного было вполне достаточно, чтобы потерять всякое представление о том, во что верить и что делать дальше. Однако, оказалось, что это ещё не всё.

— Он просил передать тебе, — Ноэми сосредоточенно нахмурилась, — что: «Лёд остаётся у левого берега. Новые тропы меж дюн ведут на север». Понятия не имею, что это значит, но Габриэль просил меня запомнить всё слово в слово… А ты знаешь о чём это, Рихо?..

Он знал. Такое, наверное, просто невозможно было забыть. Хотя иногда и очень хотелось — как и всё их задание в султанате.

Но воображение мгновенно подбросило ему картину маленького внутреннего дворика с еле бившим мозаичным фонтаном. И Габриэля, стремительно расхаживавшего от одной выбеленной стены к другой — так, что густая пыль взвивалась вокруг его сапог.

— Ты сам понимаешь, мы не можем оставить бесову штуковину у них, — наконец сухо и зло бросил тот, остановившись подле пристроившегося на фонтанном бортике Рихо. — Если бахмийцы решат использовать её — а ведь дури на такое у них наверняка хватит — худо придётся всем. Обратят ли они эту дрянь против нас или против зеннавийцев — контролировать её в итоге точно не смогут. И тогда…

— Мы все умрём, — осклабился Рихо, которого, несмотря на местную жару, от всего происходящего уже начинало подтряхивать. Чувствовать, что от тебя зависят судьбы мира оказалось не слишком-то приятно. — Может быть небыстро, но точно — погано.

— Как смешно.

— Да ни черта.

— Не поминай всуе.

— А тебе, значит, можно?.. Сволочь ты, Глациес. И ханжа.

— Я старше по званию, — как ни в чём ни бывало пожал плечами Габриэль. — Но сейчас я не об этом. А о том, что допустить подобного мы не можем. Поэтому если твоя закутанная дамочка вздумает нас обмануть или у неё ничего не выйдет, я приму предложение султанского советника.

— Что?!

— Ты же видел, как тут относятся к детям древней крови. Советник уже считает, что я знаю об артефакте гораздо больше, чем местные. А разыграть обиженного нашими иерархами и соблазнившегося властью при султанском дворе, мне будет не сложно… Вот и шанс подобраться к этой дряни. И уничтожить её.

— Даже и не думай! — рявкнул в ответ Рихо. — Живым не выберешься!

— А я и не собираюсь, Рихо. Одна жизнь за тысячи спасённых — смешная цена.

— Я тебя свяжу и засуну в чулан, пока всё не кончится, Создателем клянусь!..

— Попробуй. И пойдёшь на костёр, как только вернёмся. Забыл про нашу разницу в рангах?

— Врёшь, ведь не станешь же…

— Да ну?.. Тогда проверь, Рихо, попробуй, — тон Габриэля сделался совсем елейным и от того — ещё более жутким. — Ты — мой друг, и свою жизнь за тебя я бы отдал без раздумий. Но вот нынешней цены не стоит ни один человек в мире… Прости.

…В итоге разругались чуть не до драки. И когда разошлись спать, Рихо долго не смыкал глаз в ожидании какого-то подвоха от Габриэля, но так и не дождался.

А потом в предутреннем сумраке появилась Равия — которую наверняка на самом деле звали как-то иначе, но Рихо этого так и не узнал… Главным же было, что она прибыла с хорошими вестями, и их с Габриэлем ссора оказалась надолго запрятана в глубинах памяти.

Но сейчас в мыслях ясно всплыло спокойное лицо того и холодный голос, произносивший:

— Если я не вернусь, то передам тебе через своего человека следующее: «Лёд остаётся у левого берега. Новые тропы меж дюн ведут на север» — ты отлично понимаешь, что это значит, не так ли? — ухмыльнулся он. — И в этом случае ты немедленно, слышишь Рихо, немедленно, и никак иначе — отправишься к эдетанской границе. А дальше — прямиком в Тирру. Иначе, поверь, я успею сделать всё, чтобы тебя объявили отступником. И Лавинии придётся оплакивать нас обоих.

В тот вечер Рихо только скрипнул зубами, хорошенько приложив дверью об косяк, прежде чем скрыться в своей комнате. Но и прежде, и теперь ему не трудно было расшифровать истинный смысл пары коротких фраз: «Я остаюсь у врага. Уходи один, спасать меня слишком опасно».

Всего этого было вполне достаточно, чтобы увериться — с Ноэми встречался и каким-то исцелил её действительно Габриэль. И понять, что шутки Бездны — а, может, напротив, Троих — оказались куда злее, чем Рихо мог себе представить.

***

Вид оплывшего под дождём могильного холмика невольно вызывал горькое чувство, пусть вроде бы и жалеть погибших сектантов Дирк не собирался. Они сами отвергли Церковь Троих и защиту её воинства, так что теперь их пример должен был послужить достойным уроком прочим еретикам.

Но всё же их гибель означала и кое-что другое: ещё один провал Гончих, очередное, пусть даже и неполное, торжество их врагов. И мысль об этом повергла Дирка то в глухую тоску, то в плохо скрываемую ярость, душившую его сейчас вместе с влажным маревом, которое окутало окрестности после обрушившегося на них ливня.

— Да будет Создатель милосерден к их душам, — наконец глухо произнёс Дирк. Ещё совсем недавно он вряд ли придумал бы в подобном случае иную эпитафию, кроме: «Да горят они в пламени Бездны», — но Закатные Земли, похоже, успели изменить и его — сделать то ли мягче, то ли лукавее.

И Дирк сам пока не знал, как к этому относиться. Однако всё же решил быть сейчас терпимым к чувствам белокурой еретички, чьи плечи крепко обвивала рука застывшего у могилы Агилара.

В конце концов, у него и так сейчас были все шансы обрушить на себя гнев начальства с непредсказуемым результатом.

— Господин Агилар, — решив не тянуть, обратился он к старшему офицеру, тут же поймав на себе настороженный взгляд стоявшего рядом Велтена. — У меня есть для вас ещё одна новость… Не очень хорошая.

«Поздравляю, Хейден, очень изящный подход к делу, — тут же мысленно обругал он себя. — Прямо пропасть дипломатии!.. Не хуже, чем в доме у того клятого бахмийца».

Но Агилар лишь кивнул, поторапливая его:

— Говори, Хейден. Или пойдём в лагерь, а то дождь, похоже, вот-вот снова начнётся.

— Нет, лучше здесь, — возразил Дирк, и всё-таки начал рассказ о случившемся с Кеару. Говорил он не особенно долго, но когда замолчал, почувствовал, как в горле мучительно пересохло, а рубашка прилипла к взмокшей спине. И обречённо уставился в тёмные глаза Агилара, в которых так и не получилось прочесть ничего, кроме смертельной усталости.

— Спасибо, — вдруг, немного помедлив, обронил тот.

Дирк неловко переступил на месте, чуть не поскользнувшись в вязкой грязи. Он вполне был готов к тому, что собеседник в итоге съездит ему по лицу, а то и вовсе со знанием дела вобьёт в земляное месиво. И заранее решил, что защищаться не будет, даже если Агилар вздумает переломать ему все кости — заслужил ведь, чего уж там!..

Но вот такого не то безразличия, не то милосердия, Дирк никак не ожидал. И теперь не нашёл ничего лучше, как неловко спросить:

— За что, господин Агилар?.. Мы же… я же его не уберёг. Ни в первый раз, ни во второй.

— За то, что пытался, — Агилар сделал шаг вперёд, и Дирк невольно напрягся, но командир всего лишь положил руку ему на плечо. — И не побоялся рассказать всё сам.