— Я всё знаю. И совсем не думала винить тебя в чём-то. Мне жаль только, что я слишком слаба, чтобы пойти и убить его!
— Ты и так сделала очень много, — ответила Вивьен, сжав запястье Тийи. — Едва ли кто-то смог бы больше. Просто… всё так запуталось!.. Не знаю, чем я так прогневила Троих, что в который раз они лишают меня всего, что дарят! Так было с отцом, так было с Полем, так и сейчас. Создатель милосердный, я упросила господина Агилара помочь мне разобраться с тем, что мешает моей торговле, а теперь… Теперь из-за побоища у меня дома всё равно всё рухнет! Никто не пожелает вести дела с той, рядом с которой вертятся колдуны и церковники. И хорошо, если Жильбер просто отберёт корабли, а не велит меня прикончить.
— Я не позволю ему, — всё ещё немного робея, Тийя обняла Вивьен за плечи. — Я смогу защитить тебя как тогда в купальнях, веришь мне?.. Я пока умею не так много, но я быстро учусь! И если понадобится, ради тебя стану использовать и магию крови, и…
— Ч-ш-ш, — ладонь Вивьен накрыла её губы. — Думай, о чём говоришь в стенах Чёрной Крепости. И вообще — если ты меня… Если я тебе хоть немного дорога, никогда больше не вспоминай о тёмной магии, слышишь? Я не знаю, чему тебя научили среди твоего народа. Однако же я хорошо понимаю, что такое тьма и её силы. Это грязь и мерзость! Но что ещё хуже — это ловушка, попав в которую, всё равно закончишь одним — смертью. Бездна может быть поначалу щедра на дары, но плату за них она всё равно потом берёт страданиями и кровью. Я уже видела это своими глазами. И меньше всего хочу, чтобы подобное коснулось тебя, понимаешь?
— Я понимаю, я всё понимаю, — чувствуя, как рука Вивьен гладила её спину, Тийя немного расслабилась. Ярость покинула её сердце, уступив место спокойствию. Но про себя Тийя подумала, что если речь пойдёт о жизни Вивьен, сомневаться она всё же не станет. Лучше самой угодить в Бездну, чем потерять единственного дорогого человека.
***
— Телепатия приравнивается к пыткам, Якоб! А ты умудрился притащить на допрос Обье мага, — раздражённо сказал Асторре, пусть и понимал, что злится сейчас больше на себя, чем на подчинённого. — Она — дворянка, если ты вдруг забыл!
— Брось, — поморщился Якоб. — Когда тебя самого-то такое останавливало? Да и Леандро, в конце концов, даже не настоящий телепат, разве что ложь чует.
— С преступниками — никогда не останавливало, но вот с порядочной женщиной, доброй трикверианкой…
— И контрабандисткой, чей папаша торговал ташайским добром, ты хочешь сказать? Поверить не могу, что ты стал таким чистоплюем, Асторре!
— Не стал. Но Белые Псы вертятся здесь, в Крепости и в Суллане, губернатор пригласил меня на вечер к себе и явно станет говорить об аресте Ноймана. А ты… временами действительно переходишь границы, — Асторре специально подобрал выражение помягче. Якоба он считал одним из самых ценных своих людей и причины излишнего порой рвения того на допросах виделись ему куда как уважительными. — Поэтому я просто напоминаю: скандал — это последнее, что нам нужно. Хоть и признаю, что в данном случае ты действовал разумно. Теперь мы хотя бы знаем, что Обье и вправду не служит Даресу. Да и рассказала она о нём немало полезного.
— Ты ведь не отпустишь её так просто? Дамочка со связями, да ещё такая талантливая — разорвать заклятие подчинения, пусть даже Дарес тогда отвлёкся — это впечатляет. Она может оказаться очень полезна Церкви.
— А тебе дай волю, так ты в агенты пол колонии наберёшь. Ещё посмотрим, что с делать с госпожой Обье, — уклончиво ответил Асторре.
— Как знаешь. Не стану больше утомлять тебя своим присутствием, — пожал плечами Якоб. — Только вот ещё… У меня к тебе будет одна просьба. Личная.
Асторре окинул его удивлённым взглядом — уж от кого от кого, а от Якоба он меньше всего ожидал такое услышать.
— Говори.
— Я понимаю, что тебя это едва ли обрадует, но, Асторре… В первый и последний раз попрошу у тебя дать мне пару наших людей для охраны. Не для меня самого, разумеется, нет. Но ты ведь знаешь, что Ирма ждёт ребёнка и… долго ли до беды, особенно сейчас?
Асторре знал. С Якобом его давно связывала не только служба, но и приятельство. Периодически Асторре даже бывал у него в гостях, в небольшом, утопавшем в пышной растительности домике, расположенном в тихом районе Хайнрихштадта. А с Ирмой — пухленькой черноволосой и голубоглазой красавицей чуть ли не вдвое младше её сурового мужа, Асторре каждый раз вёл долгие беседы.
Она с удовольствием слушала его речи, где комплименты её очарованию и умениям хозяйки перемежались весёлыми байками, в которые Асторре превращал истории о буднях церковного воинства, умалчивая обо всех неприятных подробностях. А после шутливо поддразнивала Якоба, не любившего рассказывать о службе, что, мол, ему стоило бы начать ревновать её к столь интересному собеседнику. Вот только Асторре прекрасно видел, каким неподдельным чувством светятся взгляды, которые супруги бросали друг на друга. И лишь изумлялся подобной идиллии, думая о том, что каким бы подлецом ни был, всё же никогда бы не осмелился её нарушить. В конце концов, Якоб, к которому Трое оказались милосердны ещё меньше, чем к самому Асторре, точно заслужил своё счастье.
— Так, — сказал он, — а теперь объясни мне — чего именно ты боишься? Неужели, вся эта истерика по поводу разгромленных купален добралась и до тебя, и ты настолько испугался ташайцев?
— Не их, Асторре, — медленно проговорил Якоб. — Моих дорогих соотечественников. Они уже вовсю судачат о том, что Гончие якшаются с язычниками и хватают честных имперских подданных вместо настоящих преступников. Тебя за Ноймана я осуждать не возьмусь — сам поступил бы так же. Но пойми и меня: ты-то знаешь, чего мне стоила наша треклятая служба на континенте. Второго раза я просто… не снесу, чёрт возьми! А от разговоров до дела, путь, конечно, долгий, да только не всегда. Особенно когда есть кому подтолкнуть.
Асторре устало прикрыл глаза, перед которыми промелькнуло милое, смеющееся личико Ирмы. Он хорошо помнил рассказ вдрызг пьяного Якоба о том, что сделал с его семьёй барон, возжелавший отомстить за сына, который умер в тюрьме Чёрной Крепости. И невольно задумался сейчас о словах Исар. Как-то в пылу очередного спора она заявила, что порядки Орлиного Братства лучше уже тем, что его членам, избегавшим мирских привязанностей, просто не за кого бояться. А пока Церковь Троих не введёт для своего воинства монашеские обеты, у его врагов всегда будет лишний способ надавить на Гончих при случае.
— Ты считаешь, что…
— Дарес здесь вряд ли один появился или с парой подручных. А у Багряных Стрел всегда хорошо получалось сеять хаос. И, кстати, я бы на твоём месте присмотрелся к этому рыжему мальчишке, Хейдену. Появился он — а следом и колдун. Что Дарес лично вздумал охотиться за такой… вошью, я, конечно, не поверю. А вот в то, что Хейден может оказаться с сюрпризом — вполне.
— Побойся Троих, Якоб!.. Парень едва жив остался. А после его Белые Псы полгода тягали в хвост и в гриву! Он не первый и не последний, кто был в плену, предателем это ещё никого не делает.
— Просто лишний раз предупреждаю. Не хотелось бы носить цветы на твою могилу.
— Благодарю за беспокойство, но если б я страдал излишней доверчивостью, меня бы закопали уже давно. А что касается твоей просьбы… Я её исполню. Но постарайся об этом не болтать — не у тебя единственного из офицеров есть семья.
— Спасибо, Асторре. Я буду у тебя в долгу.
— Вот только без этого, Якоб. Поверь, я-то понимаю тебя слишком хорошо.
После этого они быстро распрощались, чему Асторре оказался крайне рад. Чуть ли не впервые он чувствовал себя неловко рядом со старым приятелем, сегодня казавшимся таким слабым и уязвимым. И ещё хуже стало от мысли, что он сам, наверняка, выглядел таким же в глазах Дагрун. Она, похоже, в последние дни смотрела на него с откровенной жалостью.
…Или же — в глазах молодой чародейки-целительницы. Та в который раз встретила его понимающим кивком, скользнув прочь от постели Кеару, едва командир Чёрной Крепости появился в лазарете. Асторре и сам не понимал, зачем в который раз отрывался от служебных дел, которых сейчас было столько, что даже ночевать он предпочитал в рабочем кабинете. Для чего приходил сюда, пугая целителей своим мрачным видом, и сидел у постели изувеченного и не слишком-то осознававшего что-то из происходящего мальчишки. Того, которого сам же не уберёг, да и теперь толком ни чем не мог ему помочь.
