Мысли об этом доводили Дирка до исступления тёмными сулланскими ночами, когда он в очередной раз просыпался оттого, что руку дёргало болью — так, что в первый момент казалось, будто её охватил огонь, и Дирку стоило немалых усилий не перебудить криками весь дом. Но боль можно было стерпеть — в конце концов, приходилось делать это далеко не впервые. А вот бороться со страхом быть медленно сожранным чарами изнутри или вовсе обратиться в нечто похожее на пристреленного Агиларом из жалости мага оказалось куда сложнее.
Дирк всегда был уверен, что магия делает мир куда более опасным и склоняет людей к греху, заставляя их обращаться за помощью к чародеям, вместо того чтобы уповать на силу Троих. И терпеть не мог колдовство во всех его проявлениях, разве что скрепя сердце признавал пользу целительства и применения телепатии на допросах.
Увы, его выпуск из Обители Терновых Шипов как раз пришёлся на время, когда такие взгляды стремительно теряли популярность. Маги на службе Церкви и даже в личных свитах кардиналов, епископов и высокопоставленных офицеров Гончих стали пусть ещё и не обыденностью, но явлением отнюдь не редким. А мысль о том, что эффективность важнее «чистоты» средств, исходила из самого Священного Города. Недавно ставший понтификом Неро Мерьель не гнушался пользоваться услугами чародеев сам и поощрял то же среди церковного воинства.
Дирк же с жадностью прислушивался к словам тех священников, которые провозглашали реформы Мерьеля «началом конца» для Тирры. Пара таких непримиримых по отношению к магии служителей Троих нашлась даже в Обители Терновых Шипов, смущая умы будущих Гончих, пока подобные проповеди не запретили официально, а самих вольнодумцев не сослали куда-то в глушь.
А сам Дирк, выйдя за порог Обители в звании младшего офицера Гончих, поклялся, что уж он-то ни в коем случае не станет опускаться до сделок с колдунами. И втайне надеялся доказать собственным примером, что и без этого можно добиться впечатляющих результатов в борьбе с врагами Церкви.
Вот только жизнь разбила его планы вдребезги. Многообещающее начало карьеры обернулось полным крахом, пленом у зеннавийских еретиков и обвинениями в сотрудничестве с ними же. Любимая девушка оказалась дочерью тёмного колдуна, использовавшей Дирка и заманившей его в ловушку… А жив он в итоге остался только благодаря лучшему другу. Точнее сказать — бывшему лучшему другу, с которым, ещё будучи курсантом, смертельно разругался и который теперь стал воплощением всего, что Дирк так ненавидел в своих менее разборчивых в средствах сослуживцах.
Было от чего прийти в отчаянье. Тем более что и в Закатных Землях судьба продолжила ехидно глумиться над принципами Дирка, послав ему в качестве командиров любителя ташайцев и окружившего себя роскошью распутного мерзавца. Сагредо-то уж точно если и не стал ещё отступником, то явно был в шаге от этого.
***
Тийя чувствовала, что с каждым часом, который она проводила в Чёрной Крепости, силы оставляли её, утекая, как вода из прохудившегося бурдюка. И сама не знала, что тяготило её сильней: стискивавшие запястья браслеты из белопламенной стали, от которых холод волнами расходился по телу, или же стеклянным осколком засевший в груди страх — за себя и за Вивьен, которую некому защитить от могущественных врагов.
Впрочем, церковники казались ей всё же не столь жуткими, как люди из Орлиного Братства. А на вопросы офицера Гончих о торговце, который привёз её в Закатные Земли, и своём первом хозяине Тийя и вовсе отвечала с большой охотой. Последнего, когда-то решившего, что убивать недоброжелателей, заставляя свою рабыню насылать на них проклятия, окажется хорошей идеей, теперь наверняка ждали большие неприятности. И даже сейчас, сидя в тоскливом одиночестве, Тийя почувствовала, что мысль об этом подняла ей настроение.
Но когда в отворившуюся дверь её камеры вошла посетительница, то Тийе сделалось не до злорадства. Потому что обладавших магией она опасалась куда больше, чем не имевших её. А то, что вошедшая была чародейкой, Тийя почувствовала сразу: браслеты лишали возможности пользоваться собственной силой, но не ощущать чужую.
— Доброго дня, Тийя, — негромко произнесла высокая статная чародейка, бросив на узницу пронизывающий взгляд тёмно-серых глаз. — Моё имя — Дагрун, и, как ты, наверное, уже успела почуять, у нас есть нечто схожее. Пусть даже твоя сила берёт истоки у стихии земли, а моя — у воды. Но, думаю, мы всё-таки сумеем найти общий язык. Ступай за мной, — Дагрун повернулась к двери, ничуть, судя по всему, не беспокоясь, что Тийя воспротивится её предложению. И та сочла за лучшее действительно этого не делать.
Снаружи Дагрун небрежно сказала двум застывшим у порога Гончим:
— Свободны. Дальше сама разберусь, — и поманила Тийю за собой.
Так, безо всякого конвоя — впрочем, едва ли он требовался в присутствии столь сильной чародейки — Тийя шла за провожатой. Сначала по коридорам тюрьмы, а затем — и других помещений Чёрной Крепости, кажется, находившихся поблизости от тех, куда её уже водили на допрос. Попадавшиеся им навстречу Гончие не обращали на Тийю и её спутницу особого внимания, только пара из них обменялась с Дагрун короткими приветствиями.
Наконец, Дагрун подошла к одной из выходивших в широкий коридор дверей и, открыв её ключом, завела Тийю внутрь. Должно быть, это был личный кабинет чародейки, потому что обставленная изящной светлой мебелью комнатка с обоями в узкую небесно-голубую полоску и широкой кушеткой, обтянутой тканью ровно того же цвета, едва ли напоминала обычные помещения Чёрной Крепости.
— Надеюсь, ты понимаешь, что я не поболтать о погоде тебя сюда позвала, — сказала Тийе Дагрун, когда они уселись по обе стороны заваленного пухлыми томами и пожелтевшими свитками письменного стола. — Но прежде, чем начать наш разговор, сделаем-ка вот что… Протяни руки! — резко скомандовала Дагрун.
Тийя, не решившись ей перечить, вытянула ладони над столешницей. А Дагрун, вытащив из кармана своего чёрного кафтанчика маленький плоский прямоугольник из светлого металла, по очереди быстро прикоснулась им к браслетам на запястьях Тийи. «Украшения» на миг объяло зеленоватое сияние, а потом они раскрылись и, звякнув, упали на стол.
Тийя, не сдержавшись, удовлетворённо вздохнула и поспешно отдёрнула руки.
— Что, легче? — хмыкнула Дагрун. — Понимаю. Редкостная, должно быть, мерзость таскать их на себе, — брезгливо посмотрев на браслеты, она отодвинула их к краю столешницы, едва не сшибив переплетённую в буровато-красную кожу книгу.
— А вы… не боитесь? — растерянно спросила Тийя.
— Кого, тебя? — Дагрун в свою очередь изумлённо приподняла брови. — Самоучку, ослабленную белопламенной сталью и недавно сотворённым почти на пределе сил заклятием?.. Что ж, если ты сумеешь одолеть меня, это скажет только о том, что чародейка я совсем никудышная. Постригусь тогда в монашки и стану каяться.
Это прозвучало для Тийи обидно — но только по смыслу. В тоне же Дагрун насмешки не оказалось вовсе, либо она была запрятана слишком глубоко. Поэтому, чтобы не выглядеть нелепо, Тийя тихо сказала:
— Я понимаю.
— Отлично, если так, — сказала Дагрун. — Надеюсь, понимаешь ещё и что просто так тебя, после всех твоих подвигов, отсюда не отпустят.
Тийя кивнула — это с самого начала казалось очевидным. Заклятие, которое она выпустила в ташайку, даже в родных краях ей бы просто так не спустили с рук. У Тийи не было достаточного опыта, она вполне могла не удержать «кровавых мух» в подчинении, а тогда бы их жертвами стали все окружающие, включая саму чародейку. Но там, в купальнях, Тийя слишком разозлилась и испугалась за Вивьен, чтобы думать о последствиях.
— Можно вас спросить? — пару мгновений спустя Тийя всё-таки осмелилась задать мучивший её вопрос. — А вы тоже… офицер Гончих?
— Что?! — воскликнула Дагрун, а потом заливисто расхохоталась. — Ох, об этом непременно надо рассказать Сагредо, ему понравится!.. Я женщина и чародейка, Тийя. Так что офицером я могу стать с той же вероятностью, с какой солнце способно взойти на западе. Я служу Церкви, но уж точно не принадлежу к её воинству.
