Так они обе сидели с пару минут, а возможно — куда меньше или больше. Вивьен не взялась бы сказать в точности. Но зато наверняка знала, что ей, пожалуй, впервые с той страшной схватки в купальнях стало немного спокойнее.
Наконец, подняв голову и встретившись с непроницаемым взглядом чёрных глаз Тийи, Вивьен сказала, не выпуская её из объятий и невольно радуясь, что та тоже не спешила разжать руки:
— Я ни в чём не виню тебя, Тийя… Ни в чём, слышишь?.. Какую бы магию ты ни использовала, мы обе живы только благодаря ей. И я стану помнить, кому обязана жизнью, до самого последнего дня, который проведу на этом свете. А ещё просто запомни, что я вытащу тебя отсюда… Вытащу, что бы мне ни пришлось для этого сделать. Ты мне веришь, Тийя?
— Да, госпожа.
— Лучше просто: «Да, Вивьен». Хорошо?
— Хорошо… Вивьен. Хорошо.
========== Глава 12. Долги и тайны ==========
Рихо неторопливо шёл впереди своего маленького отряда по главной — и единственной — улице поселения Детей Милости. И чувствовал, что тёплый утренний воздух словно бы сгустился от напряжения над скромными деревянными домиками и окружавшими их хозяйственными постройками.
За годы службы Рихо приходилось видеть, как Гончих встречали очень по-разному. Иногда благоговейно и восторженно, иногда — требовательно и недоверчиво, а случалось — и презрительно. Но такой плохо скрываемой ненависти на лицах мужчин и животного ужаса в глазах женщин, поспешно скрывавшихся при появлении чужаков, он не замечал ни разу. Даже в ташайских деревнях церковников принимали спокойнее, а тут буквально в воздухе висело ощущение, что из-за ближайшего угла им в спины полетят камни или что похуже.
Идя к дому главы общины, Рихо очень жалел, что у него не имелось дополнительной пары глаз на затылке. И упорно пытался прогнать из головы мысль о том, что за убийство восьмерых Гончих во главе с офицером Церковь, конечно, поселение Детей Милости с землёй сравняет, но ни рядовых, ни его самого уже точно не воскресит. А смерть, очень желанная когда-то, теперь такой вовсе не казалась, и причин на то хватало.
О Детях Милости Рихо знал не слишком много. Тонкости ложных учений всегда больше занимали Габриэля. Он любил спорить с сектантами, между делом выпытывая нужную информацию и заодно доводя их до бешенства.
Рихо же привык просто полагаться на указания высших иерархов. Еретики, признанные опасными, подлежали уничтожению, безобидные — всего лишь надзору. Дети Милости особо зловредными и агрессивными не считались. Пусть они отрицали человеческую природу Двоих, считали жизнь за пределами своих общин «греховной», но на власть Тирры или светских монархов не посягали, за что те платили им снисходительностью.
Вот только сейчас Рихо общепризнанное миролюбие Детей нисколько не утешало. Он понимал, что в глухих уголках колоний всё предстаёт в ином свете, чем по ту сторону океана.
Войдя в дом «отца Родольфа», как представили Рихо своего предводителя хмурые немолодые мужчины, встретившие его у ворот поселения, он ожидал увидеть не то тихого аскетичного старца, не то фанатика со стеклянными глазами — подобных типажей еретиков Рихо успел навидаться на континенте. Но в действительности тот оказался солидным мужчиной лет пятидесяти с округлым большеносым лицом, украшенным роскошными чёрными усами. Седеющие тёмные волосы Родольфа были коротко подстрижены, а его грузноватую фигуру облегал простой, но сшитый из дорогой тонкой шерсти серый камзол.
Рихо Родольф встретил, сидя за маленьким письменным столом, заваленным бумагами. И даже не подумал подняться на ноги, когда гость вошёл. Но гораздо больше Рихо смутило присутствие в комнате двух широкоплечих парней с одинаково невыразительными загорелыми лицами. Если учесть, что сам он явился к Родольфу в одиночестве, то такой приём показался ему не то что недружелюбным, а попросту наглым. Тем не менее он сделал вид, что не заметил этого, как ни в чём не бывало сказав:
— Доброго дня, господин Родольф.
— «Отец Родольф» — так следует обращаться к главе общины! — тут же прогудел один из парней.
Это Рихо не на шутку взбесило. Как ни хотел он избежать конфликта с сектантами, которых прибыл защищать, а не карать, предложение офицеру церковного воинства называть подобным образом не настоящего священника, а самовольно присвоившего себе сан еретика выглядело возмутительно.
Рихо уже был готов дать парню резкую отповедь, как сам Родольф осадил его:
— Не нужно, Жан. Я сам побеседую с… господином церковником. А вы нас оставьте.
Жан тут же притих и, послушно склонив голову, пробубнил: «Да, отец Родольф». После чего быстро покинул комнату вместе со вторым парнем.
— И что же привело вас сюда, господин?.. — вопросительно посмотрел Родольф на Рихо, без приглашения усевшегося на скрипучий стул.
— Агилар, — отрекомендовался Рихо, глядя прямо в глаза собеседнику. — Старший офицер Чёрных Гончих Рихо Агилар. И я прибыл сюда, чтобы расследовать исчезновение людей из вашего поселения. О котором вам следовало бы самим сообщить церковным или светским властям, а не дожидаться, пока это сделают посторонние люди.
— Ах, это, — Родольф поморщился. — Уверяю, тут нет ничего, что могло бы заинтересовать ваше ведомство. Скорее всего, для тех, кто покинул нас, жизнь в общине просто оказалась слишком тяжкой. И они, к моему великому сожалению, вернулись в грешный мир.
— Возможно. И всё же позвольте мне удостовериться в этом самому. Уверяю, лезть в ваши… внутренние дела у меня нет никакого желания. Но я хочу убедиться, что исчезновения не связаны с дикарями или чёрной магией. Так что я и мои люди всё равно должны будем допросить местных жителей и осмотреть окрестности. В ваших же интересах нам не препятствовать.
Родольф нарочито тяжко вздохнул, но всё-таки кивнул в ответ.
— Хорошо. Надеюсь, вы пробудете здесь не дольше двух-трёх дней. Я выделю вам гостевые хижины, чтобы вы могли расположиться в них, но… вы должны понимать, господин Агилар, мы живём уединённой жизнью, ваше прибытие слишком взбудоражило людей. Так что очень прошу вас проявить деликатность и снисхождение.
— Проявим, — Рихо не удержался от усмешки. — Не сомневайтесь, господин Родольф, я оценил ваше гостеприимство и… желание сотрудничать.
Всё происходившее после этого разговора и до самого заката подтвердило подозрения Рихо насчёт того, что «желание сотрудничать» оказалось точно таким же фальшивым, как и вежливость Родольфа.
Еретики отвечали на все вопросы односложно или крайне расплывчато, а с исчезнувшими поселенцами, как оказалось, «никто близко не общался» и даже «не мог припомнить», когда они пропали точно. Женщины же и вовсе не желали разговаривать с Гончими, коротко отговариваясь тем, что это неприлично, и быстро скрываясь с глаз.
Рихо медленно закипал от бешенства. Сектанты явно что-то скрывали, а переходить к открытым угрозам в этой беззаконной глуши ему не казалось разумным. И он сильно сомневался, что намеченная на завтра вылазка в джунгли как-то прояснит ситуацию.
День в итоге выдался утомительным и бестолковым. Так что, придя после заката в крохотную хижину, в которой его на правах главного в отряде поселили отдельно от остальных Гончих и Лейфа, Рихо с удовольствием растянулся на узкой кровати и очень скоро провалился в сон.
Проснулся он, правда, задолго до рассвета — от тихого скрипа, с которым приотворилась входная дверь.
На фоне тускло освещённого луной входа возник тёмный силуэт, но Рихо не спешил окликать вошедшего, сжав ладонь на рукояти кинжала под подушкой. Незваный гость же на пару мгновений замешкался на пороге и лишь после этого решительно шагнул вперёд.
***
Ухоженные пальцы Дагрун постукивали по краешку страницы обтянутого чёрной кожей тома, касаясь гравюры, изображавшей металлическую звезду, усыпанную крупными тёмными камнями.
Асторре пару мгновений наблюдал за этим зрелищем как зачарованный, а потом в сердцах сказал:
— Чёртова штуковина, и привёз же её кто-то! — А когда Дагрун подняла взгляд от книги, спросил: — Ты хотя бы знаешь, что нам с ней делать, когда найдём? Не хотелось бы превратиться в такое же… убоище, как тот чародей!
