Но вот теперь она угодила в лапы церковного воинства. Неподкупного — или, во всяком случае, до сих пор не подкупленного никем из местных бандитов. А ещё — безжалостного и обладавшего властью, которая даже и не снилась светским властям… И умудрилась как раз за день до этого заявить своему покровителю, что Рихо Агилар у неё «в кармане». Как бы теперь Жильбер не предоставил ей разбираться с Гончими самостоятельно. Или же вовсе не побоялся связываться с церковниками, оставив подопечную на произвол судьбы… Всё это было страшно, очень страшно, потому что рассчитывать ещё на кого-то Вивьен не приходилось.

Когда она пришла в себя в комнате, примыкавшей к разгромленному залу, то поняла, что, избежав гибели от рук чародейки, оказалась в новой опасности. Возможно — тоже смертельной.

Чёрные Гончие обошлись с очнувшейся Вивьен вежливо и даже мягко. Они не отпускали сальных шуточек, не пытались унизить и облапать, как наверняка сделали бы городские стражники. Даже позволили спокойно одеться, оставив наедине с высокой светловолосой девицей в узких штанах и чёрном мужском дублете, которая, чуть презрительно щуря большие тёмно-серые глаза, следила за Вивьен, пока та кое-как натягивала бельё и платье без привычной помощи служанок.

Но любые расспросы — о судьбе Тийи, о том, в чём обвиняют саму Вивьен и как долго ей придётся пробыть в Чёрной Крепости, — наталкивались на молчание или отстранённое: «Узнаете позже». И это ледяное спокойствие вкупе с пониманием, что церковники вольны сделать с ней всё что угодно, пугало Вивьен больше, чем любая грубость и жестокость.

А уж пробыв сутки в полном одиночестве, она была готова от отчаянья биться о стены камеры. Пусть даже та оказалась прохладным чистеньким, хотя и очень тесным помещением, мало напоминавшим сырые мрачные подземелья, которые Вивьен рисовала в воображении, переступив порог обители Гончих…

Но, кажется, теперь её мучения подошли к концу или, возможно, к какому-то новому этапу, что всё равно выглядело сейчас избавлением. Потому что, всё ещё прижимаясь лицом к подушке, Вивьен услышала тихий щелчок отворяемого дверного замка. И страстно взмолилась Троим, чтобы это был кто-то, способный прояснить её судьбу, а не тюремная прислуга с обедом.

***

Дорога к поселению Детей Милости напоминала скорее широкую тропу. А вдоль неё тянулась густая стена растительности — переплетавшейся, душившей своих соседей на пути к солнцу и явно готовой быстро затянуть мелкую царапинку на теле леса, если люди забудут прочерчивать её вновь и вновь, борясь с буйной порослью.

Влага, пропитывавшая воздух и каплями оседавшая на листьях, жара и вездесущие насекомые не делали поездку приятней. Как, впрочем, и необходимость постоянно держаться настороже, о чём Рихо не пришлось лишний раз напоминать подчинённым. Едва ступив под зелёные своды джунглей, Гончие и без того превратились из беспечных, то и дело перешучивавшихся парней в молчаливых и сосредоточенных воинов.

Они прекрасно знали, что хищные звери и ядовитые гады были не самыми грозными врагами из тех, кто таился среди сплетения древесных ветвей и побегов лиан. Встречались здесь и более странные тёмные создания, явно нёсшие на себе печать Бездны, и потому — куда более опасные, чем дикие звери или даже ташайские жрецы-оборотни.

Рихо всегда казалось, что Тьма в этих краях всё время оставалась неуловимо близкой. Словно бы растворённой в воздухе точно так же, как неизменно пропитывавшие его запахи цветов, влажной земли и гнили… Возможно, она стала такой, потому что её здесь слишком уж упорно — веками — призывали. Но во всяком случае для самого Рихо подобное ощущение было лишним поводом сохранять постоянную бдительность. Тем более теперь, когда змеиная жрица «осчастливила» его своим странным предсказанием и в прежде мирной и сонной Суллане закопошились ташайские пособники.

…А ещё Рихо было немного жаль, что он не взял с собой воспитанника, пусть даже и хоть какого-то урока тот точно заслуживал. С Кеару в отряде Рихо обычно чувствовал себя на вылазках уверенней. У мальчишки имелась поразительная способность замечать то, чего не видели другие. Да и вообще держался он в джунглях так непринужденно, что иногда Рихо чудилось, будто он видит, как заросли сами размыкаются, пропуская Кеару, а невидимые прежде тропки возникают у того под ногами.

В этот же раз Рихо предстояло рассчитывать только на свои силы, да ещё и постоянно приглядывать за человеком Вивьен. Лейф действительно объявился в трактире только утром и вид имел ещё более потасканный, чем раньше. А сейчас ехал впереди растянувшихся цепочкой Гончих, так странно сгорбившись в седле, что казалось удивительным, как он не падает с лошади.

Рихо даже успел поинтересоваться, не заболел ли тот — мало ли прилипчивой дряни имелось в этих краях. Но в ответ получил только прожигающий насквозь взгляд зелёных глаз, злобно сверкнувших из-под прядей странно блёклых, будто выбеленных, волос и шипение: «Всё в порядке, офицер. За своими людьми лучше следите!» — после чего стал испытывать к Лейфу ещё меньше приязни. Вивьен Рихо верил… или, во всяком случае, очень хотел верить. Но вот этого странного бешеного парня точно предпочёл бы не оставлять у себя за спиной.

Правда, к счастью, до самой остановки на ночлег никаких странностей, кроме поведения Лейфа, Рихо заметить не пришлось. Всё выглядело даже слишком мирно. Джунгли жили своей жизнью, перекликаясь голосами птиц и обезьян, шелестом ветвей, пару раз — где-то в отдалении — раскатистым звериным рыком, но всерьёз проверять на прочность незваных гостей не спешили. И Рихо очень надеялся, что всё так и останется до самого поселения Детей Милости — лишних приключений ему точно не хотелось.

Распределив караулы на ночь, он сел у разведённого его подчинёнными костра и принялся сквозь языки пламени наблюдать за уже успевшим пристроиться здесь Лейфом. Тот придвинулся к костру так близко, что огонь едва не лизал его лицо и руки, хотя вечер сам по себе был жарким и душным.

Рихо вновь подумал, что с Лейфом всё-таки точно что-то не то. И оставлять это просто так наверняка чревато.

— Не бойтесь, офицер, — прервал его размышления тихий хрипловатый голос. — Заразу вы от меня никакую не подцепите, гарантирую. Я просто… перестарался вчера с кое-какими развлечениями, ясно? Но к утру буду в порядке.

— Ясно, — буркнул в ответ Рихо и, помедлив, добавил: — Но увижу, что ты ещё что-то такое жрёшь, нюхаешь… да хоть лижешь до нашего возвращения в Суллану, — выкину, к дьяволу, в речку! К крокодилам!.. Нашёл время!

Лейф на это только картинно развёл руками и скорчил на своей тощей физиономии забавную покаянную мину, увидев которую Рихо с трудом удержался от смеха. И про себя порадовался, что Кеару хотя бы не тянет баловаться горной лилией или «райской пылью». Пока не тянет, но кто его знает… Уж лучше бы действительно скорее отправить мальчишку в Обитель Терновых Шипов, где ему станет не до опасных развлечений.

«Я всегда готов был идти за тобой в огонь и воду, Габриэль. Для меня само это право оказывалось лучшей наградой… Но вот что ты подкинешь мне ребёнка на воспитание, никак не мог предположить», — уже задрёмывая, подумал Рихо.

Наверное, сон подступил к нему слишком быстро, а может, звуки джунглей затуманили и запутали ум. Потому что вслед за этим Рихо померещилось, будто он услышал над ухом знакомый ехидный смешок.

***

Когда Вивьен приказали выйти из камеры, она была почти уверена, что её поведут на допрос. Боялась этого, особенно когда думала о том, какими методами могут воспользоваться церковники. Но в итоге её встреча с офицером Гончих, очень подробно расспрашивавшим её о произошедшем в купальне, вышла скорее утомительной, чем жуткой.

Чего же Вивьен точно не могла предположить — так это того, что ей придётся уже после допроса оказаться в кабинете самого главы хайнрихштадтских Гончих.

Сейчас, стоя в просторной комнате с мебелью чёрного дерева, зелёными ткаными обоями и тяжёлыми портьерами более тёмного оттенка того же цвета, Вивьен ощущала себя особенно грязной и несчастной среди всего этого великолепия. Казалось, даже висевший на стене портрет тиррского понтифика глядел на неё с неодобрением.