— По праздникам мы прыгаем голые и в перьях. И приносим в жертву своих офицеров. Рыжие особенно ценятся, — Рихо вовсе не собирался нести подобный бред в присутствии подчинённого. Вот только слова сами слетели с языка. И язвительности в них было, пожалуй, меньше, чем сочувствия.
— Агилар… — протянул Хейден, не по уставу обратившись к командиру. Потом слегка шевельнул рукой, на пару мгновений закусил губу… и, наконец, выдавил: — Вы такое уже видели?.. Оно…
Рихо видел. Может быть, не совсем такое, всего лишь похожее. Он надеялся, что — просто похожее. Вот правда, тогда, несколько долгих лет назад, в Лутеции, всё кончилось очень плохо. Но ведь чары магов континента и ташайских жриц не могут быть одинаковы?.. Мысли об этом вихрем пронеслись у него в голове, но вслух Рихо сказал:
— Нет, вряд ли… Но чародейка тебя вылечит, будь уверен. Она у нас прекрасная целительница. Разве что мертвецов воскрешать не умеет. А в остальном — прямо чудеса Троих творит.
— Не богохульствуйте, — Хейден растянул губы в улыбке, хотя в его глазах по-прежнему плескалась боль.
А Рихо вздрогнул, когда в его ушах прозвучала, как наяву, всплывшая в памяти фраза: «Когда же ты перестанешь богохульствовать, воин Церкви?» — в которой, как и в словах Хейдена, читалась насмешка. Только — усталая и грустная, а не отчаянная.
С пару минут они сидели молча. И Рихо вдруг подумал, что, возможно, рыжий имперец окажется не таким уж скверным сослуживцем. Главное, чтобы выжил.
…Минна Ленц вбежала в комнату раскрасневшаяся, с выбившимися из небрежного пучка прядями светлых волос. И принесла с собой запах каких-то лекарственных трав и грозовой свежести. Последнее для Рихо явно указывало на то, что чародейка не стала медлить, воспользовавшись порталом. И ведь не пожалела энергии, которую так берегут маги…
Рихо решил, что обязательно прикажет выдать Минне премию. Особенно если она всё-таки сумеет вылечить Хейдена.
— Господин Агилар! — Минна, между тем, совсем по-девчоночьи всплеснула руками. — Опять вы!.. Но на этот раз на вас не так страшно смотреть, как в прошлый… Что с вами?
— Не со мной, — Рихо кивнул в сторону Хейдена.
Минна сразу посерьёзнела, став деловитой и собранной. И Рихо в который раз подумал, что его завораживала перемена, происходившая в целительнице каждый раз, когда та обращалась к своему ремеслу.
Пусть в Минне не было гордой властности чародеек Ковена, зато в ней ощущалась иная сила. Спокойная, как мягкий серебристый свет, появившийся меж её ладоней через минуту, когда Минна присела на диван рядом с Хейденом, что-то тихо сказав ему.
Рихо же понял: наблюдая за работой целительницы, он испытывал странное двойственное чувство. С одной стороны, он был искренне рад, что с Хейденом, судя по начавшим исчезать под пальцами Минны пятнам на его коже, не произошло ничего непоправимого. А с другой — Рихо вдруг начала яростно грызть изнутри мысль о том, как могло бы всё сложиться в замке некроманта Вэона, окажись в составе их отряда Светлый маг.
Что, если проклятие, от которого Рихо заслонил Габриэль, можно было ещё тогда исцелить? Сразу, а не через несколько дней, которые им пришлось добираться до цивилизованных мест?.. И не было бы пропасти, полной отчаянья, в которую покатились их жизни после того дня. Службы в Эрбурге, треклятого императора Карла. Тех ошибок, которые наделал Рихо и которые оказались фатальными… Как жаль, что вовсе не для него самого!.. Ничего, ничего бы не было, всё бы сложилось иначе!.. Лучше…
Рихо почувствовал, как отчаянье захлестнуло его тёмной, утягивающей на дно волной, и резко выдохнул, стараясь прийти в себя.
От внимания Минны, вроде бы полностью сосредоточившейся на Хейдене, это не укрылось.
— Господин Агилар?.. Что с вами, вы тоже ранены? — с тревогой спросила она, чуть повернувшись в его сторону.
— Со мной всё в порядке, — быстро ответил Рихо. — Так, кое-какие мысли… Лучше не стану тебе мешать, — он поднялся со своего места и торопливо вышел за дверь.
Внутренний дворик оказался просторным и со вкусом украшенным мозаичными фонтанчиками, изящными решетками, оплетёнными вьющимися растениями и даже парой небольших скульптур. Правда, сейчас благостную картину несколько портили лужи крови на мраморных плитах и жирное пятно копоти на одной из стен.
Но Рихо больше заинтересовали не местные поруганные красоты, а его подчинённые, которые связывали купеческим подручным руки. Так, чтобы пленников было удобно вести цепочкой. Гончие обменивались смешками и ругательствами, а их жертвам то и дело доставались вроде бы случайные, но, как Рихо прекрасно понимал, весьма болезненные удары.
В другое время он, пожалуй, одёрнул бы «балбесов», ведущих себя не подобающим церковникам образом. Но сегодня, после всего увиденного в особняке, не было никакого желания это делать. Поэтому Рихо попросту коротко скомандовал рядовым продолжать своё занятие, когда поймал на себе их вопросительные взгляды.
Здесь он уже не чувствовал себя так мерзко, как несколько минут назад, в комнате. Необходимость держать лицо перед подчинёнными помогала почти всегда. Пожалуй, Рихо куда лучше понимал Габриэля, предпочитавшего проводить большую часть времени в делах и на публике, как бы скверно ему ни становилось.
Теперь он вообще во многом лучше понимал Габриэля… Да только что в том было проку.
«Идиот и тряпка, — тут же отругал себя Рихо за вновь нахлынувшие мысли о прошлом. — Ещё головой побейся об эту стенку закопчённую… Лучше думай о том, как едва не проглядел у себя под носом целое гнездо мрази и демоновых жриц!.. А не распускай сопли, как мидландская дворяночка. И так опозорился перед девчонкой. Она теперь наверняка прицепится с расспросами, целители все одинаковые… Хотя, пожалуй, мне тоже есть о чём её порасспросить».
***
Древняя столица давно сгинувшей империи напоминала сейчас заброшенный храм, стоявший долгое время в полном одиночестве, но внезапно сделавшийся приютом для своры бродячих собак. Во всяком случае, Энхаи, одному из высших жрецов Тшиена, именно такое сравнение приходило на ум. И вспоминал он об этом каждый раз, когда проходил по улицам города.
Энхаи омерзительно было видеть дымящие костры в залах прекрасных, пусть и давно опустевших дворцов. Пёстрые тряпки, которые исхудавшие женщины развешивали на верёвках меж искусно выполненных статуй императоров, их жён и придворных. И крикливых полуголых детей, бегавших там, где веками стояла тишина.
Ташайцы, вернее, та их часть, которая не пожелала примириться с жизнью на захваченных врагами землях, выглядели во владениях своих предков скорее жалкими приблудами, чем достойными наследниками. И это доводило Энхаи до тихого бешенства, заставлявшего его прятать подрагивавшие пальцы в складках широкого жреческого одеяния.
Только вступив под высокие своды святилища змеиного бога, Энхаи уже чувствовал, как на него снисходят покой и уверенность в собственных силах. Их жрецу всегда даровала мощь Тшиена, которая в гулких залах обители бога ощущалась особенно ярко.
К тому же, здесь прислужники были безмолвны и почтительны, как и редкие гости храма. А пахло благовониями и, иногда, кровью. Но уж точно не готовящейся едой и нечистотами, как на обесчещенных улицах столицы.
И, кроме всего прочего, в стенах храма Энхаи всегда ждала Тамиса. Гибкая, с округлыми бёдрами и высокой грудью, юная, покорная. И в свои неполные восемнадцать лет уже удостоившаяся чести разделить душу с богом. А значит — тоже полная его благодати, словно сосуд с драгоценным напитком, к которому Энхаи не брезговал припадать так часто, как ему хотелось.
Вот и сейчас, стоя перед увитым бронзовыми змеями троном Тшиена, жрец запустил пальцы в курчавые волосы своей любимицы. Та пристроилась рядом на коленях, прижавшись горячим телом к его бедру и с обожанием глядя снизу вверх.
Энхаи же вглядывался в мерцавшие алым при свете масляных светильников огромные рубины, заменявшие глаза статуе Тшиена, сделанной из отполированного серебристого металла. И видел в них реки крови треклятых колонистов с континента, которые непременно прольются, когда истинный бог явит им свой гнев, равно как и милость — своему народу.
