Это всё не слишком-то её радовало, как, впрочем, и многое другое на Севере. Переговорами с местными феодалами и подготовкой уже имевшихся войск к боевым действиям занимались её муж с Бернхардом, а сама Гретхен ощущала себя только раззолоченным штандартом грядущей борьбы. Обязанности императрицы-беглянки сводились к тому, что она сидела на пирах и собраниях рядом с Альбрехтом, да мило улыбалась при встрече прибывавшим в замок северным владетелям, расспрашивая тех о здоровье их жён и возрасте детей.

Гретхен и рада была бы высказывать своё мнение на советах, но понимала, что не знает Севера по-настоящему. И потому отчаянно боялась выставить себя в неудачном свете перед недоверчивыми и мрачными мужчинами, смотревшими на неё далеко не всегда с подобающим почтительным подданным трепетом.

К тому же, несмотря на множество людей, заполнявшее стены замка Фалькенбергов, Гретхен всё острее ощущала своё одиночество. Порой она даже жалела о том, что этот наглый маг Ислейв Ньял не захотел остаться с Альбрехтом. Да, Ислейв был распутным и прилипчивым, но зато он смотрел на Гретхен с неподдельным восхищением в глазах и был достаточно умён, чтобы стать приятным собеседником. А теперь ей, порой, и за целый день было не с кем перемолвиться парой искренних слов.

Мужчин слишком занимали предвоенные хлопоты, с женской же частью обитателей Соколиного Гнезда отношения у Гретхен не сложились. В глазах Фриды она видела лишь столетнюю толщу льда, хоть речи хозяйки дома и сочились липкой патокой. Гретхен так и не сумела понять эту надменную женщину, замечая, разве что, как нежность и гордость вспыхивают в глазах у той, когда речь заходит о её старшем сыне.

Но и куда более открытая Карен не сошлась с венценосной гостьей характерами. Рыжая дочь хозяев была слишком уж шумной, смелой и развязной — за исключением тех моментов, когда изображала овечку после очередного выговора своей строгой матери. Гретхен только диву давалась, глядя, как выросшая в уединённом замке девушка умудряется на каждом из пиров пообщаться с множеством кавалеров, и едва ли не каждый после этого ещё какое-то время мечтательно смотрит ей вслед.

А, кроме того, Гретхен быстро уставала от градом сыпавшихся со стороны провинциалки вопросов о столичных нарядах, танцах и празднествах. Императрица сдерживала желание сообщить Карен о том, что фасоны платьев той устарели ещё до её рождения, а пиршества в Соколином Гнезде кажутся поистине жалкими по сравнению с приёмами в эрбургском императорском дворце, но разговоров с излишне оживлённой собеседницей стала избегать.

Альбрехт же, хоть и старался оставаться для Гретхен внимательным и любящим мужем, слишком уставал от дневных забот. Приходя поздно вечером в спальню, он почти мгновенно засыпал, не замечая, как его супруга украдкой плачет в подушку.

…Сегодня тоска и страх перед будущим особенно сильно терзали Гретхен, поэтому даже Карен, привычно весёлая и беззаботная, раздражала императрицу меньше обычного — её болтовня немного отвлекала от тревожных мыслей, хотя нить разговора всё равно то и дело ускользала от Гретхен.

— И он просто истинный северянин и рыцарь, не так ли, ваше величество? — закончив свой очередной монолог на особенно бурной ноте, Карен выжидающе уставилась на Гретхен.

— Прости, милая, о ком ты?.. — рассеянно спросила та.

— О Стефане, брате вашего мужа, о ком же ещё! — сказала Карен с некоторой обидой.

Гретхен улыбнулась в ответ — Стефан и у неё вызывал симпатию. Самый младший из Кертицев всегда умел найти для своей невестки пару тёплых и ободряющих слов, да и попросту всегда держался с ней любезно, но не подобострастно. Кажется, у Стефана был настоящий дар привлекать к себе людей — даже суровые северные графы и бароны не гнушались разговоров с юношей и находили его речи вполне разумными.

— Его высочество Альбрехта за доблесть недаром прозвали Железным Барсом, — восторженно продолжала Карен. — Но я уверена, что и Стефан сумеет проявить себя на этой войне! Узурпатор должен получить по заслугам, ваше величество!

— О, я ни сколько не сомневаюсь в доблести Кертицев… и Севера, — ответ Гретхен был вежливым, но довольно сдержанным. Она подумала, что Карен удивительно близка в суждениях к тому, что говорил Кертиц-младший — тот тоже пылал праведным гневом в адрес Карла. Из Стефана и Карен могла бы получиться красивая пара, но семья Фалькенбергов не отличалась ни богатством, ни могуществом. Очень сомнительно, чтобы Альбрехт одобрил подобный брак.

***

— Я требую, чтобы гибель моей племянницы была надлежащим образом расследована! И не верю, что Эдит могла так быстро умереть от… естественных причин. Она была молода и здорова!

Мориц Вильбек поморщился — раскатистый бас барона Вейсенфельда гулко отдавался от стен кабинета, а канцлер терпеть не мог шума.

— Я соболезную вашему горю, барон. Но вам придётся принять то, что в смерти несчастной девушки не было ничьего злого умысла. Маги, осмотревшие тело, пришли именно к такому выводу.

— Ваши маги, — скрестив руки на груди, Вейсенфельд угрюмо смотрел на канцлера из-под густых светлых бровей.

— Маги, служащие империи, — Мориц ощутимо подчеркнул последнее слово. — И лучше будьте впредь осторожнее в выражениях, а то я могу подумать, что вы обвиняете меня в убийстве. Такое не сойдёт вам с рук, знаете ли.

— Значит, расследования не будет?

— Будут похороны в доме Вейсенфельдов, — теперь уже Мориц не скрывал презрения в своём тоне. — Одни, я надеюсь. У вас чудесная семья, барон. Подумайте, каково вашей жене будет оказаться вдовой, а вашему сыну и дочерям — детьми изменника. Подумайте и примите верное решение.

Канцлеру показалось, что он услышал, как Вейсенфельд скрипнул зубами, но через пару мгновений тот вежливо распрощался с ним и покинул кабинет. В голове Морица тут же мелькнула мысль, что за излишне щепетильным бароном всё-таки стоит присмотреть. Но куда больше его занимало другое — магический вестник с ответом на письмо, которое канцлер отправил Франческе Эррейн, должен был прилететь со дня на день.

***

Годфрид Вейсенфельд, дожидавшийся отца в дворцовом коридоре, был очень бледен, а чёрные траурные одежды юноши только подчёркивали это. Барон Вейсефельд даже не ожидал, что смерть двоюродной сестры, не так давно приехавшей в столицу, настолько поразит его сына. Но в последние дни Годфрид выглядел совершенно раздавленным горем.

Едва увидев отца, он кинулся к нему с расспросами, но тот лишь бросил короткое: «Позже», а рассказал сыну о своём разговоре с канцлером уже в карете, которая везла обоих Вейсенфельдов домой.

— Что же мы теперь будем делать, отец?! — воскликнул Годфрид.

— Искать справедливости, — решительно ответил барон. — Но не в столице, мой мальчик.

========== Глава 21. Игры с огнём ==========

Луизе было страшно. Так, возможно, она не боялась с того далёкого дня, когда маленькой девочкой стояла среди безучастных воинов своего дяди. Стояла и смотрела, как большое здание деревенского амбара быстро охватывает пламя. Над всем этим разносились вопли — мужские, женские, детские — слившиеся в один утробный нечеловеческий вой перед тем, как обгоревшая крыша постройки рухнула внутрь.

После этого зрелища Луизе долго снились кошмары, но она никогда не кричала во сне. Разве что просыпалась среди ночи, всхлипывая и впиваясь зубами в собственную ладонь — ей вовсе не хотелось, чтобы на громкий плач явился её дядя, один взгляд которого пугал Луизу больше самых жутких ночных видений.

А сейчас Мориц Вильбек быстро шел впереди неё по опустевшим дворцовым коридорам. Сама Луиза и рада была бы отстать от него и затеряться где-нибудь среди залов и комнат, да вот только это представлялось совершенно невозможным. Рука одного из приспешников Морица держала её под локоть, ещё двое мужчин — точно таких же широкоплечих и с ничего не выражающими лицами — шли по обе стороны от вдовствующей императрицы.

Луиза молила Троих, чтобы навстречу её конвою попался кто-нибудь из многочисленных обитателей дворца. Вряд ли дядюшка позволил бы себе в присутствии посторонних обходиться так с особой, входившей в императорскую фамилию!.. Но Трое были в этот день заняты чем-то другим или попросту не желали слушать закоренелую грешницу.