— Как? — тихо спросила я.

— А вот так, — усмехнулся Тимур Тарасович. — Ты можешь проверить Артёма? Чисто по старой памяти? Пусть хоть телефон включит.

— Я съезжу.

— Спасибо, — ответил Тимур Тарасович. Он задумался. Уставился в стену и меня перестал замечать. Я же поднялась, чтоб ехать, когда он неожиданно добавил. — Иногда кажется, что мы везде успеем. Но опоздаешь один раз и вся жизнь наперекосяк.

— Не думаю, что жизнь такая уж и плохая. Она просто разная. Может не такая, какой мы хотим её видеть, но она не плохая, а просто другая, — ответила я.

— Другая?

— Другая, — подтвердила я.

— Артём тебе рассказывал? Что тогда произошло?

— Общими словами.

— Он тогда после аварии еле ходил. Им нужно было к врачу. Я устал от больниц. От неутешительных прогнозов. Чувство вины было, что я тогда был за рулём. Артём мог навсегда хромым остаться. А девчонка на работе молодая. Без проблем. С ней можно было забыть обо всём. Я и забывал. Аня же продолжала Артёма по врачам возить. Я обещал, что их подвезу. А сам заболтался. Тогда на Газели катался. На рабочей. Аня водить умела. Когда поняла, что я опаздываю, то пошла в гараж за нашей машиной. Там её уроды и подкараулили. Им хотелось развлечься. Скучно было. Артём забеспокоился, когда Аня не вернулась спустя час. И тогда поковылял на костылях. Снег. Метель. И он ковыляет. Нашёл её там. Да разве хромой мальчишка справится с обозлёнными уродами?

— Не надо.

— Я их нашёл ночью. Когда соизволил домой вернуться. Около тех гаражей. Уродов потом мы с мужиками нашли. И произошёл несчастный случай. Они грелись в машине. Пьяные были. Вот и задохнулись угарным газом. Ещё легко отделались. Очень легко. Я хотел для них другой смерти.

— Вина убивает. А вы им нужны живым.

— Я живу, — ответил Тимур Тарасович. — Живу, улыбаюсь, радуясь, что они живы. Но усталость никто не отменял.

— Я поеду к Артёму и позвоню, — ответила я.

Некоторые вещи лучше не знать. Я не хотела об этом думать. Не хотела спрашивать себя, за что этой семье выпало такое испытание. Но мысли упрямо лезли в голову. И образы, которые подкидывало сознание, были страшнее один другого.

Пурга. Дорога не чищена. У нас улицы не чищены. Куда уж дороге за городом. Фонарей нет. Лес по бокам чередовался с полями и домиками, где изредка горел свет. Я не искала внутреннего повода, чтоб понять, почему я еду к Артёму. Нас больше ничего не связывало. Я могла проигнорировать эту ситуацию. Могла, но не смогла. Похожие слова, а значения разные.

Пробираться по заснеженной дороге, заваленной снегом, было не то что сложно, а очень сложно. Несколько раз я влезала в сугробы. Машина буксовала или вязла в снегу. Приходилось её откапывать. Пока в начале деревни я не встала окончательно застряв. Пришлось бросать машину и топать пешком. Ничего не видно. Снег был такой густой, что лишал видимости через несколько шагов. Я шла почти вслепую.

И вот ветер принёс аромат дыма. Приятного такого дыма. Топилась печка. При этом света не было. В деревне не горело ни одно из окон.

Знакомый дом. От калитки до дома тропинка завалена снегом до колена. Я замёрзла. Устала. Хотелось есть. Когда я уже подходила к дому, то подумала, что Артёма могло здесь и не быть. И что делать тогда? Этот вариант я не рассматривала, когда изображала из себя спасателя. Если Артёма не было, то оставалось лишь замерзать.

Я постучала. На мой стук послышался собачий лай. Дверь открывать никто не собрался. Хотя она была не заперта. Я зашла в дом. Обо что-то споткнулась. Лай продолжал доноситься из комнаты, где жили родители Артёма, когда приезжали на дачу. Сейчас там сидел Артём. На полу. Рядом стояла свечка. Но она была такой тусклой, что почти не давала света. Около печки были свалены дрова. В одеяло была закутана псина, от которой была видна лишь морда. Артём посмотрел на меня. В очках блеснули огоньки свечи. Я нашла выключатель.

— Света нет, — сказал Артём.

— Поэтому ты домой не звонишь?

— А о чём разговаривать? Чтоб звонить, нужно найти тему для разговора. Слушать я устал, — ответил Артём. Его речь была заторможенной. Да и выглядел он как-то странно.

— Пьёшь?

— Нет, — он улыбнулся. — Хуже. Сорвался.

А улыбка была с вызовом. Артём потрепал пса. Я же набрала Тимура Тарасовича и рассказала, что с Артёмом всё нормально, а он не звонит, потому что света нет, чтоб зарядить телефон. Артём всё это время смотрел на меня.

— Почему ты уехала?

— Может ты хотел спросить почему я уехала? — садясь к печке, спросила я.

— Нет. Ты уехала и не сказала почему.

— Потому что я тебе изменила. И не смогла больше смотреть в глаза.

— Сейчас тебе это не мешает. Хоть понравилось?

— Относительно.

— Ясно. Всё в этом мире относительно. Хочешь есть?

— Хочу. Я сегодня с работы сюда приехала. Без заезда домой.

— Завтра работаешь?

— Я могу отпроситься.

— Отпросись.

— А ты в отпуске?

— Нет. Уволился. Сорвался и уволился. В таком состоянии не до работы. И до жизни дела нет.

— Это ты зря.

— Зря, — поднимаясь с пола и доставая с полки банку с тушёнкой, сказал Артём. — Чтоб был смысл жизни, нужно понимать для чего каждый день открываешь глаза. В тот день, я ведь хотел сорваться. Когда тебя в том подъезде встретил. И ты отвлекла. Заинтересовала. Так тобой увлёкся, что обо всём забыл. Жизнь перестала быть такой мрачной. А потом ты ушла. Я долго надеялся, что ты вернёшься. Но не вернулась. Ещё и с каким-то хреном гуляешь. А я псину хромую подобрал. Никому не нужную, хромую псину. Думал, что это сможет как-то вернуть смысл.

— Вернул?

— Нет. Теперь только её жаль. А смысла нет, — открывая банку с тушёнкой, ответил Артём.

— Ты мне ничего не хотел рассказывать.

— Тогда не считал нужным. Не всё нужно знать.

Разогретая на сковороде тушёнка и подсохший хлеб. Кофе, от которого не было бодрости. Тишина и объятия. Одно одеяло на двоих. Псина рядом, что не понимала происходящего или понимала слишком многое. Может она знала больше нас.

— Слова порой лишние, — ответила я.

— Но они важны. Завтра ты ещё будешь здесь. А потом?

— Потом будет послезавтра. И мы откопаем мою машину, — ответила я.

— Зачем ты её закопала?

— Затем, что ты забрался слишком далеко в зиму.

— Забраться в зиму, — он рассмеялся. Потом резко оборвал смех. — Будет сложно.

— Заметила. Мама скажет, что я жизнь спущу в сливную яму.

— Ты так же думаешь? — спросил он, зарываясь носом в мои волосы.

— Не знаю. Я так и не смогла дать определение, что такое счастье и семья. Не знаю почему люди сходятся вместе и почему остаются, когда очень тяжело. Всегда есть выбор. Можно всё порвать и начать сначала. Можно уйти от трудностей. А мы всё равно лезем в них, взваливаем на себя ношу и живём ради чужой улыбки. Ради момента, когда рука в руке, а ночью есть возможность кого-то обнять. Мы зависим друг от друга, понимая, что эта зависимость может погубить. Знаем, как жить положено, но живём иначе. Не по правилам.

— Как будто есть эти правила, — усмехнулся Артём.

— Но кто-то же их придумывает.

— Придумывает, не умея чувствовать. Чувства же это то, что идёт из глубины человека. Они не могут поддаваться контролю и правилам.

— Я по тебе скучала.

— Не уходи больше. Останься.

— Если ты больше не будешь срываться. Ты понимаешь, что это до добра не доведёт? Что это плохо?

— Я постараюсь, — ответил Артём.

И я осталась… Уже тогда было понятно, что у нашей истории счастливый финал маловероятен. Но чувства никогда не слушают голос рассудка. Можно знать, как нужно поступить, и знать, как не сможешь. Я не смогла. А впереди было много всего. Плохого и хорошего. Слёз и улыбок. У каждого свой путь. Своя жизнь. Она может быть другая. Не такая, как у всех. Но это не значит, что она плохая. Она просто другая. Как и любовь. У любви может просто не быть финиша. Бывает так, что нельзя прервать отношения, даже если понимаешь, что это нужно для своего блага. Эти отношения могут толкать в пропасть. Но у каждого человека свой путь. Свой опыт, который не будет поддаваться логике. Для чего всё это? Возможно, чтоб что-то понять, чего не поймёшь, если будут объяснять словами…