С его слов записали адрес проживания и предупредили: «Убедительная просьба: ничего не предпринимайте, никому не открывайте, кроме нас. Давайте договоримся об условном пароле. Наш человек скажет э-э… «Пароль – «Москва – Ессентуки». Договорились? Ждите, скоро будем!».

Казалось, прошла целая вечность, но вот послышались какие-то возгласы, в дверь постучали и произнесли:

– Пароль – «Москва – Ессентуки». Откройте, полиция!

Михаил чуть помедлил. Решившись, разблокировал дверь и открыл замки. Снаружи, действительно, стоял человек в форме с ним другой – в гражданском, который тут же представился:

– Следователь Полянский. Кто хозяин квартиры? Документы, пожалуйста.

Михаил предъявил паспорт, сказав, что он квартирант и спросил, не встретился ли им хозяин этой квартиры Станислав Коняев?

– Идёмте со мной. Внизу лежит человек в крови, может, это ваш Станислав. Мы вызвали «скорую помощь», но она ещё не приехала.

Спустились с шестого этажа на лифте, Михаил вышел на площадку и от неожиданности застыл. Дверь подъезда была распахнута и подпёрта камнем, чтобы не закрылась. В углу лежал окровавленный Стас. Рядом стоял ещё один полицейский.

Михаил спросил с тревогой в голосе: «Он жив?»

– Пульс есть, но слабый. Лучше его не трогать, сейчас приедет «скорая».

Подступил следователь:

– Вы можете как-то объяснить, что здесь произошло?

– Мне самому ничего не понятно. Я недавно приехал в Ессентуки к другу, вот к нему, – показал на Стаса Михаил, – мы с ним писатели. Он пригласил меня в свою квартиру пожить на первое время. Несколько дней он и мои друзья знакомили меня с городами Кавминвод, осматривали достопримечательности. Кстати, я позвонил одному из них, он должен сейчас подъехать.

– Если можно, расскажите по существу о сегодняшнем случае, – попросил следователь.

– Нас неожиданно стали преследовать неизвестные. Было уже три покушения, одно – в Кисловодске, другое в Железноводске, теперь вот здесь…

– О причинах догадываетесь? – торопил следователь.

– Не совсем. Похоже, они меня с кем-то перепутали, называют чужим именем, грозят отомстить за, якобы, поруганную честь сестры одного из преследователей.

В этот момент появился Андрей Белавин. Увидев полицейских и лежащего Стаса, побледнел и дрогнувшим голосом спросил:

– Он жив?

Но в этот момент послышалась сирена, и во двор многоэтажки въехала «скорая помощь». Из машины выскочил врач, который бросил на ходу:

– Что тут у вас?

Полицейский указал на Стаса. Врач пощупал пульс, осторожно повернул пострадавшего вверх лицом, держа руками голову. Под животом пострадавшего растеклась лужа крови. Врач присвистнул:

– Ранен в живот, похоже, ножом, и еще – удар по голове. Ножа в теле нет. Пульс прослушивается. Срочно забираем! Вера! – он выглянул из двери в сторону «скорой», – готовь укол. Всем отойти!

Андрей и полицейский помогли положить тяжёлое тело Станислава на носилки и поднять в машину «скорой». Завыла сирена, машина рванула с места, оставляя у подъезда толпу соседей и набежавших зевак…

Моё грядущее в тумане,

Былое полно мук и зла…

Зачем не позже иль не ране

Меня природа создала?

М. Ю. Лермонтов

Говорят, что жизнь не кончается после смерти, есть душа, она перемещается то ли в рай, то ли ещё куда, где всё благолепно, спокойно, размерено.Так ли это? Мы заглянём за завесу этой тайны…

Михаил сидел в шезлонге, устало откинувшись и прикрыв глаза. На чистом небосклоне светило ласковое солнце. Он только что завершил капитальный труд – роман о Кавказской войне, её героях и полководцах, судьбах и сложных отношениях людей, о перенесённых страданиях, обретённых и утраченных надеждах, любви и предательстве. Обо всём том, чем наполнена земная жизнь, столь несовершенная и прекрасная. Работа сложная и, возможно, невыполнимая в прежних условиях, но теперь он располагал в полном объёме любыми материалами, благодаря бесконечной, всеохватывающей базе данных«Информационного поля Вселенной».

Теперь Лермонтов с удовлетворением вспоминал свой труд, в котором любовь и дружба противостоят бесчеловечности происходящего на этой войне, где нет ни побежденных, ни победителей. Это столь же естественно и просто, как и гениально. Он знал обычаи горцев. Один из них – выносить с поля боя погибших соплеменников, рискуя своей жизнью. Чеченцы во все времена бились с врагом, превосходящим их числом и вооружением. И в черновом варианте своего стихотворения Лермонтов оговаривается «…Из ружей вдруг из семисот, Осыпал нас огонь батальный…». Но затем увеличил их количество в чистовом варианте своего произведения до семи тысяч в порыве романтики и азарта первого сражения.

Но что они могли сделать, будь их даже семь тысяч, непрофессиональных бойцов-ополченцев, с «кинжалами наголо» кидавшихся против картечи 14 пушек, гранат и цепей регулярной армии солдат с ружьями и штыками? Следует добавить ещё и то, что и в этом неравном бою чеченцы были верны себе и не нарушали кодекса горской чести: не разили врага острием кинжала в спину, не стреляли из под тишка. Вспомнился яркий пример тому, как чеченец, имея возможность убить одного из двоих, выстрелил не в Лермонтова, оказавшегося к нему спиной, а в его приятеля декабриста В.А Лихарева, который, кстати, захоронен тут же на левом берегу реки Валерик, с остальными русскими солдатами, погибшими в бою.

И с грустью тайной и сердечной

Я думал: жалкий человек,

Чего он хочет… небо ясно,

Под небом места много всем.

Но беспрестанно и напрасно

Один враждует он – зачем…

Лермонтов вспомнил другое своё стихотворение – «Валерик»:

«Ура!» – и смолкло. «Вон кинжалы

В приклады!» – и пошла резня.

И два часа в струях потока

Бой длился. Резались жестоко,

Как звери, молча, с грудью грудь,

Ручей телами запрудили…

Теперь ему были доступны все материалы по этому периоду. Он нашёл о себе высказывание Руфина Ивановича Дорохова, который вспоминал: «Вообще говоря, начальство нашего края хорошо ведёт себя с молодежью, попадающей на Кавказ за какую-нибудь историю, и даже снисходительно обращается с виновными более важными.

Лермонтова берегли по возможности и давали ему отличиться. Стоило попроситься куда, и его желание исполнялось, – но ни несправедливости, ни обиды другим через это не делалось».

В донесении о Валерикском сражении генерал Галафеев отмечает храбрость, проявленную молодым Лермонтовым: «Он переносил все мои приказания войскам в самом пылу сражения, в лесистом месте, что заслуживает особенного внимания, ибо каждый куст, каждое дерево угрожали всякому внезапной смертью».

Общеизвестная фраза Мамацева (в передаче Потто) о Лермонтове: «Он никогда не подчинялся никакому режиму», – представляется бессмысленной в значении упрёка, но хорошо показывает недоумение армейского артиллерийского поручика, особенно наглядное в случае с восприятием Мамацевым тактической специфики лермонтовского отряда: в бою при Валерике «блуждающее» положение Лермонтова было следствием исполнения существенных обязанностей, умело возложенных на поэта генералом Галафеевым.

Барон Лев Васильевич Россильон, представитель Генерального штаба в отряде Галафеева, квартирмейстер 20-й пехотной дивизии вспоминал: «Гарцевал Лермонтов на белом, как снег коне, на котором, молодецки заломив белую холщовую шапку, бросался на чеченские завалы. Чистое молодечество! – ибо кто же кидался на завалы верхом?! Мы над ним за это смеялись».

За недолгий период своего участия в компании 1840 года поручик Лермонтов, безусловно, многого достиг. Лучшее подтверждение тому – неоднократные представления его к награждению. Согласно реляции от 8 октября 1840 года Граббе Головину за № 166 для Лермонтова испрашивался орден св. Владимира 4 степени с бантом за участие поэта в бою при Валерике 11 июля. Однако, в соответствии с изменениями, внесенными в представление начальником штаба и корпусным командиром, испрошенная награда была снижена до ордена св. Станислава 3-й степени. И в этом есть противоречие высказывания Дорохова тому, что «начальство нашего края хорошо ведёт себя с молодежью, попадающей на Кавказ за какую-нибудь историю, и даже снисходительно обращается с виновными более важными».