Ула обречённо кивнула, получалось, что она отправлялась в новую жизнь, совершенно не имея при себе ничего из предыдущей.

– Хол в Вильверлор для скаута Сорланда и новой ученицы Корнуфлёра, если вы будете так любезны, Хальгримур! – улыбнулся Сорланд, не столько чтобы подбодрить девочку, сколько радуясь, что это его последний проход на сегодня.

Хальгримур, также как и Раймунда, привратница Лейтштерна, отстегнул откуда-то с пояса небольшой нож и попросил у удивлённой девочки запястье. Сорланд снова кивнул, дав понять на этот раз Уле, что волноваться не о чем. Прикоснувшись кончиком лезвия к коже, Хальгримур извлёк тёплый жёлтый огонёк и опустил его на страницу открытой массивной книги, куда, также как и Раймунда, переписал что-то из бумажек Сорланда.

Привратник открыл хол, и Ула не без страха подошла к туманной окружности. Девочка потрогала рукой белёсый воздух – он был вязким, но не мокрым. Когда она шагала в такую же окружность около получаса назад, по ту сторону оставались её мама с папой. Ула обнимала их на прощание и обещала ежедневно писать. Там она шагала в неизвестность под присмотром удивительно спокойных родителей, отчего ей самой становилось спокойнее. Теперь, кажется, волнение нагнало её. Ула сжала кулаки, зажмурилась и шагнула.

Обратная сторона хола выходила в ажурный павильон, пожилая привратница, как и Хальгримур, помогала открывать холы тем, кто сам не умел этого делать. Ула огляделась по сторонам – площадь, на которой стоял павильон, заливало солнце, свет бликовал на разномастных окошках окружающих зданий, люди, совершенно не похожие на людей в тех городах, где Уле доводилось бывать, спешили по своим делам, не обращая никакого внимания на только что прибывшую новую жительницу.

– Можно задать вам вопрос? – обратилась Ула к Сорланду, стараясь поспевать за его широченными шагами.

– Честно сказать, удивлён, с момента моего вчерашнего визита к вам домой ты не задала ни единого вопроса!

– Мы вас не ждали в такой поздний час.

– Никак не мог заглянуть раньше, был по уши в делах. Так что за вопрос?

– Мои мама с папой, они ничего не испугались, ни разу не спорили и так легко меня отпустили. Что вы им такого сказали вчера?

У Улы перед глазами так и стоял вчерашний вечер. Она давно была в кровати и уже почти уснула. Родители тоже были в своей спальне, когда вдруг раздался дверной звонок. Сначала в прихожую спустился папа, бубня себе под нос, какое безобразие – такие поздние визиты, за ним спустилась мама, причитая, какие странные нравы у этих островитян. Следом на зов родителей пришлось спуститься и Уле, тогда она и обнаружила своих маму и папу смиренно сидящими в креслах в обществе незнакомца, рассевшегося на диване, словно это он был дома, а они все в гостях. Незнакомец представился Джимом Сорландом, рассказал Вероник и Бенджамину Готье, что их дочь – оборотень, что сам Сорланд – вампир, а здесь он затем, чтобы получить от родителей разрешение забрать Улу в школу, где она будет учиться с себе подобными, ему подобными, а также с ведьмами и русалками, что отправляться в школу нужно как можно скорее, то есть завтра утром, ведь занятия уже давным-давно идут и хорошо бы наверстать упущенное. На что двое серьёзных дипломатов, коими были родители Улы, не кинулись звонить в полицию или психиатрическую помощь, а послушно закивали и велели дочери идти собирать вещи.

– Ах, это, – с пониманием кивнул Сорланд, не сбавляя шага. – Видишь ли, есть мнение, и весьма распространённое, что вампиры – самая малоодарённая магическими талантами ветвь, что мы так мало можем сами, что без остальных ветвей превратимся чуть ли не в сайнов. Один из талантов вампирской ветви заключается в том, что мы можем внушать одному или нескольким людям свою волю. По большей части это имеет действие только на сайнов. Отсюда и сплетни про бесталанность вампиров. Процесс внушения тяжелый и малоприятный, от него тошнит и кружится голова. Чем больше людей вампир подвергает внушению, тем тяжелее это даётся. Строгие законы ограничивают наши возможности, но прибегать к ним в случаях, прописанных законодательством, таких, например, как беседы с родителями-сайнами, дело привычное.

– Так много омни-детей рождается в обычных семьях? – удивилась Ула.

– Иногда гены спят веками, прежде чем проявиться. Иногда сайны усыновляют ребёнка, не имея понятия о том, кто он, или бывает, что один из родителей скрывает своё происхождение от другого. Всякое бывает. Люди есть люди.

– Как же вы нас находите?

– Каждый взрослый омни знает, что при встрече с омни-ребёнком, не подозревающим о своём происхождении, нужно отправить извещение скауту. Списки скаутов есть во всех почтовых отделениях и у всех привратников.

– Обо мне сообщила та прибрежная женщина?

– Да, она тем же вечером отправила письмо, но я получил конверт только утром. Задержись я в тот день на работе подольше – твоей прогулки до озера получилось бы избежать.

Сорланд вёл Улу, также как и Нину с Алеком, по кратчайшей дороге через самый центр города. Вдоль улиц плечом к плечу сидели разномастные домики. Сорланд пояснил, что в Вильверлоре жили омни из самых разных уголков Европы и каждый, кто переезжал сюда, привозил с собой кусочек родной земли: семьи с побережий северного моря строили себе кирпичные домики, окна которых украшали яркими ставнями, а крыши – резным коньком, словно имбирные пряники. Семьи из альпийских предгорий жили в белых осанистых домах, разлинованных деревянными полосками. Дома тех, кто прибыл с берегов Средиземноморья, угадывались по уютным балкончикам и обилию растений в горшочках, а бывших жителей Апеннинского полуострова можно было опознать по колоннам и пилястрам.

Иногда на пути возникали дома, совсем ни на что не похожие, – гостиница, что они миновали на полдороги, с певучим названием Мезон дю Рамаж росла прямо из земли от корней цокольного этажа до последних веточек кровли. Стволы разнообразной толщины жались друг к другу так близко, что срослись в стены, там, где ветки соблаговолили расступиться в стороны, хозяева сделали окна и двери.

Уле довелось однажды гулять по киностудии, но тот вымышленный причудливый город не выдерживал никакого сравнения с этим настоящим.

– Мои родители, почему они сайны, а я оборотень? – продолжала Ула расспрашивать Сорланда.

– Не думаю что они оба сайны. Кто-то же должен был передать тебе это по наследству. К сожалению, если их гены не проявились в раннем возрасте, то вряд ли уже проявятся. Скажу по секрету: как только получишь аттестат совершеннолетия, ты сможешь провести того из них, кто теоретически является оборотнем, сюда, в Вильверлор, если, конечно, не испугаешься бюрократической волокиты.

– Только одного?

– Сайны, увы, не могут посещать анклавы, но тем, у кого есть дремлющий ген, можно провести тут какое-то время.

Улица, до этого петлявшая только вниз, резко пошла в гору. Ула и Сорланд поднялись на пригорок, с которого открылся вид на школу – мозаичный замок из красного кирпича, обрамлённый лесом. Точь-в-точь как с картинки. У Улы даже дыхание перехватило.

По школе хотелось идти как можно медленнее и расспросить, что это там светится, кто это полетел за угол, откуда льётся музыка, и задать ещё сто тысяч вопросов, но Сорланд едва переступив порог, только прибавил шагу. Ула почти бежала за учителем, они поднялись на третий этаж, хотя на третий ли, она не была уверена, ступеньки иногда шли вниз, местами поворачивали и поднимались снова. Сорланд уже стоял возле кабинета, когда Ула его догнала. Из-за двери доносились голоса.

Высокий женский голос вещал без умолку и хихикал, он принадлежал невысокой очень кругленькой женщине с кудрявой головой и миниатюрной шляпкой, почти терявшейся в этих кудрях. Женщина стояла перед двумя детьми, сопровождая свои рассказы всплескиванием рук, мальчик внимательно слушал и кивал, а девочка сидела на столе, болтала ногами и, казалось, была увлечена каким-то собственным делом. Одеты дети были в серые застиранные обноски, на таком блёклом фоне рыжие волосы девочки горели словно огнём.