У дверей в главные покои, как и у всех дверей в Голубой Башне, получившей название за цвет наружных стен, тоже стояли стражники. Но курсорус не прошел мимо них, а замер в ожидании. Никто не имел права входить в сами покои без разрешения личного секретаря короля, который и вышел навстречу ночному гостю из-за широких спин кирасиров.
– Рад видеть вас, господин курсорус, в добром здравии в столь поздний час, – изящно поклонился секретарь, едва не задев руками носки своих туфель. – Король ожидает вас.
Долимар последовал за ним, сдерживая дыхание – пахло от секретаря так, словно он отмокал в бочке розового масла с ложкой мака минимум неделю. Они прошли кабинет, занимаемый секретарем, и вошли в опочивальню его величества.
Перед дверьми секретарь на мгновение замер.
– Господин Трэйдорг, – не поворачиваясь, шепотом обратился он к Долимару, – после посещения канцлера король был в ярости. Что-то его знатно разозлило.
Курсорус мысленно сделал себе пометку. Как и большинство обитателей дворца, личный секретарь короля был в числе «ленивых доносчиков», как называл их сам Долимар за то, что они сообщали ему что-то интересное только когда сами становились свидетелями этому, в отличие от простых доносчиков, которые рыскали в поисках сведений.
Долимар нетерпеливо подтолкнул секретаря в спину, давая понять, что не желал задерживаться.
– Курсорус Трэйдорг, – негромко объявил помощник посетителя и ловко исчез за его спиной, притворив дверь и оставляя после себя густой шлейф духов.
Долимар окинул покои беглым взглядом, но ни одна мелочь не укрылась от него. В дальнем углу стояла высокая девушка в голубом платье и такой же голубой накидке – символе лекарей из ордена магов Давора – эффи. Она стояла спиной к двери и медленно смешивала содержимое самых разных склянок и колб, в огромном количестве занимающих внушительный стол. Эффи была полностью сосредоточена на приготовлении эликсира и даже не повернулась в сторону позднего гостя. Курсорус не стал отвлекать девушку приветствием, прекрасно понимая важность ее работы, и подошел к кровати, на которой полулежал король, укутанный одеялами и обложенный подушками.
– Ваше величество, – низко поклонился курсорус. – Как вы себя чувствуете?
Еще недавно пышущее здоровьем и энергией тело короля выглядело худым и чахлым. Он напомнил Долимару узника, проведшего в камере несколько лет. На изможденном, осунувшемся бледном лице, заросшем густой щетиной, возникла слабая улыбка.
– Долимар! – голос короля был слаб, в нем не было и тени былой властности и силы. – Рад снова видеть тебя, друг мой. Присядь.
Курсорус сел на стул возле ног Виамара. Он с нескрываемой тревогой смотрел на короля и в который раз взвешивал, что из известного ему он может рассказать правителю Давора, а о чем стоило пока что умолчать.
Последние полмесяца многое изменили. Если раньше курсорус не стал бы действовать в разрешении серьезной проблемы без прямого одобрения короля и канцлера, то теперь он был готов взять всю ответственность лично. И все же Долимар считал, что правильным было бы сообщить королю обо всем, что ему известно. Пусть большая часть этого – лишь слухи и его собственные домыслы. С этими намерениями он и шел в королевские покои. Но сейчас, оказавшись лицом к лицу с Виамаром, опустошенным недугом, курсорус задумался, имел ли он право вываливать всю ту грязь, в которую вляпался сам, на больного короля, и тем самым переложить ответственность решений на него.
Его величество, король Виамар, был слишком слаб. Только днем он очнулся после двухнедельного забытья, едва разминувшись со смертью. Виамар перехватил взгляд Долимара и тихо вздохнул. Они знали друг друга слишком давно, и утаивать что-то в разговоре было сложно. Вот и сейчас король догадался о направлении терзавших душу курсоруса сомнений, хоть его лицо и выражало лишь добродушие и сопереживание.
– Если и ты собираешься промолчать о чем-то важном, пожалев меня, я лично высеку тебя кнутом, – проворчал король, тем самым укрепляя курсоруса в решении высказать мучавшие его опасения вслух. – Как только поправлюсь настолько, чтобы удержать его в руке.
Но может ли он говорить о том, подтверждения чего не имел? Глава службы курсоров внутренне колебался. Король не был готов к этим словам.
Долимар с досадой поморщился: времени подготовить короля к этому просто не было, и нужно было решаться – говорить сейчас, бросив обвинения, справедливость которых он пока не мог доказать, или промолчать, чтобы чуть позже, собрав неопровержимые улики, вновь вернуться к этому. Проблема была лишь в том, что курсорус отчетливо осознавал, что проигрывает во времени, и второго шанса указать королю на заговорщиков у него может просто не быть, а значит, все пришлось бы решать самому. С помощью кинжалов и отравленных дротиков.
Долимар молчал. Его взгляд замер над головой короля, который не торопил его с ответом, предпочитая внимательно разглядывать лицо своего преданного вассала.
Виамар ненавидел пустые подозрения, каждый раз требуя неопровержимых доводов, о чем бы ни шла речь. Но в этот раз Долимар был готов стерпеть его гнев. Тем более что покушение, едва не окончившись удачей, должно было стереть у короля все иллюзии о справедливости и прибавить злости.
Беда с Виамаром стряслась на охоте, когда он со своей свитой брал серебряного оленя. Король замер в седле, прицеливаясь из охотничьего лука в шею рогатому красавцу, склонившемуся у заросшего травой ручейка. И в этот момент из густого кустарника на него с ревом бросился медведь. Нападение было столь неожиданным и стремительным, что Виамар не успел ничего сделать, хоть и был прекрасным воином. Конь, почуяв смертельную опасность за мгновение до человека, успел сорваться с места, чем, скорее всего, и спас Виамара от смертельного удара, но зверь оказался проворен. Одним могучим взмахом медведь распорол бок коня, а с ним и ногу всадника. Конь завалился на бок, придавливая вторую ногу королю. К счастью, подоспели двое стражников из Мечей Короны, охранявших короля. Они отчаянно бросились на зверя, отвлекая внимание от Виамара. На крики и рев сбежалась свита и остальные кирасиры. Кто-то бросился оттаскивать короля, потерявшего к тому моменту сознание, кто-то помогал отвлекать медведя. Тяжелые арбалетные стрелы вонзились в тело зверя, сбивая его с ног, а мечи закончили дело. Двое воинов, до последнего вздоха прикрывавших короля, были мертвы. Еще трое сильно ранены. Лекарь из свиты наспех обработал обширную рану на ноге и перебинтовал. Короля спешно доставили во дворец, в руки дворцовых лекарей эффи и знахарей-травников. Рана была большой, но не смертельной, о чем сразу сообщили всем придворным, ожидающим за дверьми покоев и раз за разом пересказывающим жуткую историю, которая обрастала все новыми душещипательными подробностями. Обитатели дворца облегченно выдохнули – перспектива потерять короля перед началом войны была страшна. К тому же, все могло усложниться тем, что у Виамара до сих пор не было наследника, только две дочери, а значит, следовало ожидать грызни за право быть регентом-протектором до совершеннолетия старшей дочери, когда она могла выйти замуж и занять трон с супругом.
И тут начали происходить странные и пугающие вещи. Король не приходил в сознание, а его рана открылась и беспрерывно кровоточила. Кожа вокруг разреза стала синеть. Опухоль постепенно перекидывалась на здоровые ткани. Эффи и знахари испуганно разводили руками, признавая свое бессилие. Их лечения хватало лишь на то, чтобы замедлить болезнь, не дать ей быстро, как это получилось с остальными раненными в той схватке с медведем, уничтожить тело монарха. Было очевидно, что рана отравлена, но все известные противоядия не помогали. Магия, даже самая сильная, также не могла справиться с заражением. В ярости лорд Оквус Трэйдорг, канцлер и первый советник Виамара, казнил всех егерей, участвовавших в охоте, и едва не принялся за лекарей и кирасиров. Долимару, бывшему, ко всему прочему, вторым советником, стоило большого труда успокоить справедливый гнев лорда. Королеву, в порыве отчаяния едва не отдавшую приказ казнить всех тех, до кого не успели добраться палачи канцлера, заперли с дочерью под стражей и никого не подпускали к ним, кроме ее свиты и прислуги. Дворец накрыло страхом и ощущением скорой беды – король Виамар медленно, но неотвратимо умирал. Все трое раненых, но выживших в тот злополучный день, уже умерли, так и не придя в сознание. Все было так же, как и с королем – безостановочное кровотечение и жуткие опухоли. Даже отчаянная попытка отрубить распухшую руку выше раны одному из кирасиров не помогла несчастному.
