Подождать бы немного, расспросить его без посторонних ушей, но вдруг мы доедем до города и распрощаемся? Вилар хотел меня спрятать, вряд ли позовёт Алтына караулить. Если спрашивать, то сейчас.

– А бывает так, что одна из звёзд моргает? Светилась, светилась, пропала, а потом снова засияла?

Иносказательно, но как ещё узнать о моём прибытие в мир? Силу я получила от бывшей хозяйки вместе с телом и слабо верила, что это осталось незамеченным. Алтын усмехнулся, сверкнув яркими голубыми глазами, а потом поманил меня пальцем. Я покосилась на мрачного Вилара, потом на сонного Кауста и наклонилась вперед.

– Ты моргала, девочка, – тихо сказал Алтын. – Один раз совсем пропала, а во второй потускнела. Уважь старика, шепни, что наколдовала. Сколько лет живу, такого никогда не видел.

Голова закружилась, и сердце застучало. Про «совсем пропала» и так понятно, а вот с «потускнела» мысли вспыхивали одна безумнее другой. Я потеряла сознание, когда перемещалась в тело Анура, сына смотрителя. Видела мир его глазами, держала копьё. Как сейчас в теле Лины. А если это и есть её дар? Переносить сознание? Вдруг так захотела сбежать, что рванула из своего тела насовсем? В моё тело и в мой мир? Возможно. Двух душ тело не выдержало и вытолкало меня сюда. Звучало бредово, но путешествия между мирами в принципе по-другому назвать нельзя.

Ещё бы понять, как Лина наколдовала переход и выжила, если я чуть не истекла кровью, пробыв в теле Анура несколько секунд.

– Сама не знаю, – шепнула я старику. – Амулет в кулаке зажала и всё. Темнота. А потом я будто не я. На коне, в кольчуге и с копьём.

– Какой амулет? – встрепенулся Кауст. Чёрт, услышал! Сдавать смотрителя с его камнями не хотелось. Он – та ещё сволочь и подставил меня под надзор, глазом не моргнув, но второй амулет носил Анур. Вдруг сын не знал, что дал ему отец? И если я признаюсь, то пострадает ни за что? Не хотелось бы.

– Да камень какой-то, – пожала я плечами. – Может, и не амулет вовсе.

Кауст похорошел от искренней улыбки. Поправил волосы и тоже зашептал:

– Лина, они такими и бывают. Обломанная ветка, речная галька, подкова, ложка. Чем проще и незаметнее, тем лучше.

Логично. Когда запрещено колдовать, глупо делать вычурные амулеты с пафосными надписями.

– Ты что-нибудь почувствовала, когда в руку его взяла?

Я закатила глаза и приоткрыла рот, отчаянно соображая, что ответить, но Алтын спас меня:

– Сынок, ты когда брата Новака видел? Как здоровьеце его? Оставила хворь или в землю тянет?

Кауст сбился с мысли и нахмурился.

– Думаешь, поправился и снова амулеты делает?

– Уж больно занятный камешек, – усмехнулся Алтын. – Расспросить бы Новака.

– Рыжий лиходей давно на погосте должен быть, а всё не угомонится, – зло выцедил Вилар. – Пожалели по старости, отпустили – и что?

Местный артефактор, значит. Не его ли поделками торговали на рынке мимо глаз надзора? А что если дело не в силе, а в амулете?

– Старый конь борозды не портит, – хитро прищурился Алтын. – Уж сколько сделал – вашим внукам хватит, а руки саднят. Маются без работы. Коли силушка есть, дык чего?

– Сделал не мало, – протянул Кауст и восхищённо цокнул.

– А то. Чай сокровищница Его Величества по швам трещит от диковинок колдовских. Риваз чахнет над ними, бережёт пуще злата, а трогать не могёт. Не светится сам. И Сапоги-Быстроступы и Вострый Меч… – Алтын внимательно посмотрел на меня и закончил: – Говорят даже Сердце Душ там спрятано.

– Сердце Душ – выдумка, – поморщился Вилар. – Где это видано, чтобы душу из живого тела вынимали?

– Может и выдумка, да только Новак как на покой ушёл, всё про него вспоминает.

– Заглянуть к нему надобно, – кивнул Вилар. – Попроведовать.

Я услышала подсказку и сидела тихо, как мышь в норе под боком у кошки. Красивая версия о сильнейшем артефакте, но, кажется, она пролетала мимо. Меченая сборщица яблок стояла дальше от королевской сокровищницы, чем Земля от Солнца. Разве что брат Новак на старости лет сделал второе Сердце Душ.

Колеса повозки загромыхали по камням, нас затрясло сильнее. Мы свернули с проселочной дороги и теперь катились мимо бревенчатых домов, почерневших от непогоды.

– Спасибо, брат Алтын, за помощь. И тебе, Кауст, – вежливо сказал Вилар, а я слюну тяжело сглотнула.

Уже прощался с надзорными, а так и не сказал, что со мной решил делать. Братья приняли благодарность и сидели молча, пока повозка не остановилась от громкого «тпрууу» кучера. Вилар крепко взял меня за руку.

– Домой тебя приведу, невестой назову, а ты молчи. Поняла?

Я кивнула, чувствуя, что теряю ощущение реальности. А замуж тоже возьмёт? Или «невеста» – для отвода глаз? Господи, зачем?

С подножки повозки я спрыгнула на землю, как во сне. Мундиры надзорных маячили перед глазами мутными зелёными пятнами. Братья ушли, уехал кучер, а я безвольной куклой стояла на дороге, пока Вилар не потянул за руку. Так сильно к себе прижал, что воздуха не осталось.

– Моровка, погибель моя.

Гладил по спине, водил пальцами по вышивке на сауле. Сначала нежно, а потом нервно и будто бы с отчаянием.

– Душу вымотала. Думал, забуду, но ты жжёшь огнём в груди. Две седмицы подыхал в тоске, как собака.

Хватка стала железной, пальцы впились под ребра. Вилар знал свою силу и намеренно причинял боль.

– Ещё раз захочешь уйти – придушу.

Зажал в тисках объятий. Такому не нужны кандалы, сам, как металл, твёрдый и безжалостный. Хоть плачь, хоть умоляй – не отступится. Бедная Лина, я бы тоже сбежала, не оглядываясь. Но теперь я – узница этой клетки. На моей шее смыкаются его пальцы. Одержимый монстр, чудовище. Жених.

– Не уйду, – соврала я и губу прикусила.

Исчезну. Найду амулет, научусь пользоваться силой и вернусь домой.

Вилар повёл меня в город, крепко держа за локоть. Мокрый снизу саул тяжело хлопал подолом, лапти набрали воды, и я надеялась только на крепкое здоровье Лины, выросшей здесь. Авось пронесёт меня от воспаления лёгких. Хромота, кстати, почти прошла и спина уже не так горела.

За высокой крепостной стеной начинался город, хотя я уверенно назвала бы его деревней. Маленькие избы из почерневших брёвен стояли прямо на земле, в оградах бегали куры и лаяли собаки. Толпа на улице была не больше, чем у нас в рабочий день. Грязь, едва размоченная дождём, успела снова утрамбоваться до узких тропинок. Я с трудом успевала за Виларом, но умудрялась разглядывать женщин в таких же саулах и цветастых платках, как у меня. Стариков, присевших погреться на солнце, чумазых детей, шумными стайками перелетающих от одной избы к другой. Беднота в красках чужого мира с его моровками, надзором и метками. Всё бесконечно чужое и одновременно какое-то родное. Деревянные петухи на крышах, мужские рубахи, подпоясанные кушаками и длинных косы девушек. Будто в древности миры откололись от одной основы и стали расти каждый в свою сторону.

За кварталами бедняков поднималась ещё одна стена, а за ней тянулись к небу богатые дома. Вилар проходил все ворота, ни разу не оглянувшись на хмурых стражников. Кажется, его зелёный мундир был здесь пропуском, куда угодно. Как машина с правительственными номерами и мигалкой. Дети шушукались, поглядывая на дядю надзорного. А женщины опускали взгляд и старались пройти мимо как можно быстрее.

Последняя стена охраняла центр города с огромным трёхэтажным теремом и жмущимися к нему пристройками. Казалось, что к самому первому дому добавляли всё новые и новые комнаты, громоздя их без плана и симметрии. Наобум, как дети строят башни из кубиков. Нижние этажи сложили из камня, прорезали узкие окна, а потом взялись за брёвна. Получилось что-то невообразимое. Узорчатое великолепие с куполами и кокошниками, балконами, крытыми галереями я могла назвать только теремом. Одного было жаль. Промышленные краски ещё не изобрели, а потому терем почернел, как избы бедняков.